Где-то в Конце Времен. Кинороман

И когда серый домик с голубенькой крышей, принадлежавший преподавателю прикладного транстайминга Гюнтеру фон Бадендорфу, взлетел на воздух, я уже сидел, съежившись на заднем сидении Блохи, сжимая в руках старинную бумажную фотку и молясь всем ядерным богам метеоритной защиты третьей категории.

7

Надо ли говорить, что дожидаться приезда ПСС я не стал? Мне нужно было затаиться, и я знал только одно место, где меня точно никто не будет искать.

Пока Блоха везла меня к Нью-Праге, я связался с Неразлучниками.

– «Гюнтер Берндт фон Бадендорф, предположительно 1968 года рождения, родился в Дрездене, профессор философии, один из основоположников философии Глобального Гуманизма и теории левиафанизма, секретарь немецкого подполья левиафанитов с 2010 по 2015 год», бла-бла-бла.

– Что бла-бла, Маш, все читай!

– Это не интересно, Вилли, а вот дальше – горячее. Слушай. «Кнут Кристенссен, Бон Нга, Карим Хайдаров, Рой Хеинц – вот не полный список псевдонимов, под которыми Гюнтер фон Бадендорф публиковал свои произведения». Кнут Кристенссен – автор «Ультиматума» между прочим.

– Я помню. А Карим Хайдаров – автор нашего гимна. Давай дальше, я понимаю, что ты только начала. Кто такой Бон Нга и Рой Хеинц?

– Бон Нга – проповедник-левиафанит в азиатских странах, расстрелян в КНР в 2014 году. Рой Хеинц – тот же прикуп, только в Латинской Америке, убит неизвестными католическими фанатиками в Аргентине во время проповеди в фавелах, а потом самым таинственным образом оказался в Иране, чтобы быть прилюдно повешенным. Кристинссен, кстати, был взорван вместе с женой и детьми террористом-смертником из Аль-Каиды[1 - организация запрещена в РФ], когда пытался вывезти свою семью на Пантею, после чего радостно писал различные манифесты левиафанизма вплоть до своей безвременной кончины на Тиамате. Тебе не кажется, что как-то многовато смертей и нестыковочек для одного человека?

– Кощей, он же бессмертный, Маш. Давай дальше, выводы будем делать потом.

– Голли, приезжай ко мне и сам копайся. Разной инфы тут на терабайт, не меньше. Плюс еще на три – мифы и легенды.

– Не приеду. Мне надо сныкаться от Пасторской Службы.

Молчание в трубке было красноречивее любых слов.

– Кажется папэ больше нет, Маш. И я еле унес ноги, когда они взорвали его дом.

Пауза.

– И куда ты?

– Не скажу, потому что не уверен, что мне там помогут, но я попробую.

– Ага… Я каждый день в семь буду сидеть в «Токугаве», Виль. Как только сможешь – приходи или пришли кого-нибудь.

– Спасибо. Сложится – свидимся, – я с грустью подумал, что не будь у нас отменен институт брака, то из Верещагиной получилась бы замечательная жена. Но и сейчас она просто офигительная подруга.

Я дал отбой и выкинул мобиль в окно.

Блоху я оставил за квартал от Криштины, где жило большинство Нью-Пражских евреев.

Было четыре утра, когда я постучался к Леве Фляму.

Странно, но открыл он почти сразу, молча смерил меня с ног до головы изучающим взглядом и пропустил внутрь.

– Ну?

– Лева, я в жопе.

– Думаешь, я не догадался?

– Мне нужна твоя помощь и советы профессионального конспиратора. И пожить пару дней.

– Я с тебя действительно удивляюсь, Вилли. Беспорядочные знакомства сведут тебя в могилу, имей это в виду. А еще мне думается, что ты просто съел какой-нибудь просроченный стимулятор, с которого тебя так таращит на панику, и тебе просто нужен врач и поспать.

– Лева, меня уже ищет ПСС, – и я все ему рассказал.

Лева выслушал. Лева налил мне стакан. Лева пощипал нос и посмотрел, не написано ли что-нибудь на потолке.

– Пойдем, посмотрим, что мы можем сделать с твоим горем. Я сейчас отведу тебя к одному еврею. Он может быть тебе сможет помочь, а может и нет, но в его присутствии, если у тебя есть хоть капля разума, не вздумай отпускать свои шуточки. Он очень религиозный еврей и может сильно обидеться. Это не далеко, через дом.

– Да какие тут шутки.

– Тогда пошли. Тебе повезло, он ночью не спит.

Товарищ Сталин – Вы большой ученый,

В языкознании познали высший толк,

А я простой советский заключенный

И мой товарищ – серый брянский волк.

За что сижу, по совести, не знаю,

Но прокуроры, видимо, правы.

Сижу я нынче в Туруханском крае,

Где при царе сидели в ссылке вы…

Душераздирающая древнееврейская песня доносилась из форточки полуподвального помещения, примыкающего к ешиве.

– Это он о египтянах?

– Точно, о них! – Заржал почему-то Лева и протолкнул меня в узкую дверь.

Велвел Меламед был и сам похож на поджарого матерого волка в наглухо застегнутом узком пиджаке и с гривой седых волос под традиционной широкополой шляпой.

Откуда я знаю, что его звали Велвел? Да как же мне забыть своего первого Старшего Воспитателя в интернатуре? Бесконечно внимательный и терпеливый, знающий ответы на тысячу детских вопросов, Велвел Меламед навсегда останется для большинства нью-пражан частью детства наравне с героями сказок Туве Янссен и Гофмана, которые он знал наизусть и рассказывал нам перед сном каждую ночь.

Я никогда не встречал его после окончания интернатуры и понятия не имел, чем он занимается в свободное от работы время, и кем был до переселения на Пантею.

– Здравствуйте, дедушка Велвел, – автоматически я назвал его так, как называл его четырехлетним ребенком, и от чего-то засмущался.

– Шалом алейхем, Вилли Бадендорф, – с памятью у дедушки было все прекрасно. И улыбался он, точно как в детстве.

Мне сразу стало намного спокойнее, но я понятия не имел, чем мне может помочь старый воспитатель младших классов.