Где-то в Конце Времен. Кинороман

– Фига себе. Как это ты трое суток накопил? – Поинтересовался Пит.

– Ну последнее время я очень удачно просыпался не у себя дома и завел привычку не выходить через переднюю дверь. Не помогло.

– Не стоит шутить с левиафанитами при исполнении, Вилли. Пасторы народ добрый, но въедливый и принципиальный. Слышал о Майкле Грине?

– Тот, который по жизни с джойнтом и любит вырубаться на охрану? А что с ним?

– Он самый. Майк на прошлой неделе уделался, разбил в каком-то заведении охраннику нос и поставил феноменальный бланш под глазом. Все бы ничего, но когда палы его начали скручивать, то дурак вывернулся и вмазал одному по почкам.

– Угроза здоровью, статья двенадцать – это ж тяжеляк! Офигеть… – Я вдруг понял, что история о бедном идиоте Майки еще не закончена.

– Так вот ему впаяли двухнедельную ссылку на Гондвану к землекопам. Придурок ни разу не успокоился. Узнав, что там разрешены фул-контакт спарринги, тут же напрыгнул в ближайшем баре на самого здорового парня, оказавшегося местным кумиром пауэрбола. Короче, через сутки по прилету Майк оказался в реанимации и не собирается выходить из комы. Так-то.

– Мрак. Но за прогул социалки ссылку не дадут.

– Зато квоты лишат запросто. Выбирай, эник и квоты или водка и субсидия. Думаю, что ответ очевиден.

– Надо срочно выпить, – я залпом засадил еще сотку, – кстати, а вы куда ходите на соцработы?

– Я на Прокопской фантазирую флористом.

– А ты, Маш?

– Она – никуда. У нее мама квоттер.

Я ошалело уставился на Верещагину. Вот так дела, я знаком с настоящей квоткой столько лет и ни ухом, ни рылом.

– День полон сюрпризов. И кто она у тебя? Ей часом не нужен талантливый, молодой и полный сил сожитель за скромное вознаграждение?

– Не уверена-а, но могу спросить. Она а-атмосферный калибратор. Вот только папэ может быть не очень доволен.

– Маш, мнение папы меня категорически не интересует. Я понимаю, что вы оба тут скрытые транстаймеры, но ты вообще в курсе, что институт брака отменен двести лет назад, а давление на личку, это конкретная статья и тоже тяжеляк? – Я рассмеялся и осыпался на татами.

– А-ага, в курсе. А папа – не очень. Он с Земли.

Я резко сел, виски попал не в то горло, и я судорожно закашлялся. Маша была дочкой зануды? Вот это действительно новость, так новость. Такими новостями и делиться нужно с оглядкой.

Постойте. С Земли. Так он же – баалит! Нет, спасибо, этой новостью я ни с кем делиться не буду и теперь очень хорошо понимаю, почему мне никто об этом раньше не рассказал.

– Маша. Передай папе привет, скажи, что я страшно уважаю его дочь и буду беречь ее до последнего вздоха! – Я вылупил глаза и принял максимально преданную позу.

Машка засмеялась и кинула в меня коктейльной вишенкой.

– Не волнуйся, я же говорю, он на Земле. Его сюда просто так не пускают.

– Почему? А туристом? И с мамой же он как-то познакомился?

– Тогда он работал в межпланетной адаптации, а теперь в безопасности. Их не пускают.

Утро я встретил, сидя в кабине уборщика. Работа тяжелая, но за нее шел двойной коэффициент, и мои семьдесят два часа обязаловки превращались в тридцать шесть.

Я крутил баранку квадросайкла, а в мозгу все варился вчерашний разговор. Надо же. Машкин папэ – настоящий зануда, и не просто зануда, а «без» с Земли. Рассказать детям – будут плакать от страха. Да я сам, признаться, чего-то очкую, хоть и нет вроде никакого повода. Ну да, он там, далеко. Только все баалиты, они же головой двинутые на насилии. Тем более – безы. Вон, их к нам даже на порог не впускают. Бр-р.

Интересно, а самой Машке-то каково? А маме ее? Я читал историю, как они там с женами поступали. Как она вообще ему дать додумалась? Или он и не спрашивал, наверное. Оттрахал, небось, спасибо, что не убил. Или не успел просто. Фу, блин, такие мысли теперь в голову лезут, кошмар…

2

Мой многолетний опыт утверждает, что рассвет в Нью-Праге имеет смысл встречать только двумя способами. Либо утомленно лежа в кровати с гладкой и упругой представительницей противоположного пола, либо сидя в вынужденном одиночестве в ротанговом шезлонге на заросшей диким виноградом веранде с чашкой кофе в руках, наблюдая сквозь защитный экран восход солнца и еле пробивающийся сквозь искусственные облака исчезающий белесый полумесяц Земли. Медленно изгонять из себя Морфея и ни о чем особенно не думать. И с возрастом, увы, второй вариант со мной происходит все чаще.

Я только что проснулся, закутался в клетчатый верблюжий плед и, поскрипывая старой лозой, приканчивал вторую чашку эспрессо двойной итальянской обжарки. Стоял чудный ноябрь, климатологи врубили режим понижения температуры и иногда даже баловали нас настоящим снегом.

Кофеин постепенно возвращал мне интерес к жизни, я неторопливо припоминал, кто и куда приглашал меня сегодня вечером, пока в рассветном сиянии светила, поскрипывая инеем под башмаками сорок пятого размера, подобно гигантскому вопросительному знаку на притихшем утреннем Прикопе не появился Лёва Флям, ник в Google отсутствует.

Лева был замечательный умница, немного философ, немного бабник, жил неподалеку, мы часто встречались, болтали, но никогда не завтракали вместе и никуда совместно не ходили скорее всего по причине моего невообразимого образа жизни.

– Ма нишма?! – Заорал я на всю улицу.

– Ала кефак, чо, – Лёва, всем своим видом показывая, что утро и «кефак» – две вещи несовместимые. Выглядел он как-то хреново, круги под глазами, ноги заплетаются.

– Кофе будешь?

– Буду. Водка есть?

– Водка с шесть утра с аидом? Конечно есть, заходи. На закуску – немного лососевой икорки, ее вам кажется можно. Что стряслось, на тебе лица нет. Посадил кляксу, переписывая Тору?

– Мой кулак сейчас абсолютно случайно прилетит тебе в ухо, и я достигну иштавут, потому что это будет псик рейша бэ-грома, Вилли. Ты слишком рано встал, твое чувство юмора оставляет желать лучшего, и ты знаешь всего десять слов на иврите, но постоянно пытаешься их ввернуть, разговаривая со мной. О чем это говорит?

– Прости дурака, Лёва, – я мгновенно налил по стопке, – до сих пор не понимаю, где можно шутить, а где – не стоит. Так что у тебя, колись.

– Я нашел работу.

– Ух ты. За квоты?

– За квоты.

– А в чем проблема?

– Долго объяснять, – Лёва обреченно выпил и зачерпнул одноразовой пластиковой ложечкой икры.

– А ты куда-то спешишь?

– Вилли, это теологический вопрос. Ты хочешь поговорить о религии с евреем?

– Зависит от того, хочет ли еврей говорить на волнующую его тему с катящимся по наклонной гоем, который наверняка прогулял все до одной лекции по теории религии и не только. Если не хочет, то может пить водку молча, его никто за язык не тянет, но пить и говорить все же интереснее.

Лёва налил по второй и пощипал себя за ухо, явно раздумывая, с чего бы такого начать и стоит ли начинать. Потом, так же молча, по третьей.

Я уже начал волноваться, но Лёву все же наконец прорвало.