Как не хочется стареть! Добрая сказка для взрослых

– Была одна девочка, Лена Соловьева. Этническая немка с русским именем и очень сильным желанием уехать в Германию. Пышная голубоглазая блондинка.

– А Вы-таки, хорошо знаете Кира, что Германия, следуя чувству вины и долга, предоставляла евреям даже лучшие условия переезда в Германию, нежели этническим немцам. Вот мы и сошлись с ней, объединенные одной мыслью уехать. Туда. Далеко. Подальше от этой земли. Познакомились на курсах немецкого языка. Был такой клуб. Клуб любителей немецкого языка во Владивостоке, который способствовал переезду немцев и евреев в Германию. Но я оценивал свои шансы абсолютно реально. Я понимал, что я для Елены только средство передвижения в Германию. Без всяких романтических чувств. Да и вообще без чувств. Однако, к моему счастью, у нас в группе появился-таки этнический немец. Парень на семь лет моложе Елены, и она, конечно же, предпочла именно его.

Кира с глубоким сочувствием смотрела на уже седовласого мужчину, внимательно внимая истории чужой жизни. Тот грустно рассмеялся, разглядев явное сожаление в ее больших темных глазах.

– Нет, что Вы, дорогая Кира, я, действительно, очень рад, что Елена выбрала другого. Тем более, что она сразу, с первого взгляда, пылко влюбилась в этого молодого красавца. Совсем мальчика. Да и не влюбиться было невозможно. Все дамы на курсах, независимо от возраста, и совсем юные, и убеленные сединами, пали пред чарами его мужского обаяния и молодости. Высокий. Широкоплечий.

С большими голубыми глазами и правильным греческим профилем. Знаете, про таких говорили» истинный ариец». Надеюсь, она была с ним счастлива… Хотя, это она была влюблена. А он, видимо, очень привык ко всеобщему женскому вниманию, и относился к ней достаточно снисходительно. Меня вот всегда что удивляло! Как у мужчин появляются такие плечи? Откуда? Мне с этим не повезло, как видите. А потом его мама меня просветила, – Марк Генрихович задумчиво хмыкнул, вспоминая подробности давно минувших дней. – Она рассказала, что мальчик родился слишком слабеньким и болезненным. Какие-то проблемы с позвоночником. Она очень переживала за его жизнь и здоровье, и сразу же отдала его в секцию плавания. С самого раннего детства. Вот и весь секрет красивой мужской фигуры.

Глава 8

Дальнейшая дорога была так же приятна и нетороплива. Кольцо поблескивало на пальце Киры, радуя Марка Генриховича своим сиянием. Ювелирное украшение должно жить! А живет оно только на пальце красивой достойной женщины! Иначе нет смысла производить такие вещи. Иначе не будет вдохновения создавать следующий шедевр!

«Надо будет еще подвеску закончить. К этому кольцу,» – с давно забытым удовольствием подумал теперь он о своей любимой работе, хотя ранее и не предполагал заканчивать начатую давным-давно вещь, не видя в этом никакого смысла.

«Кира любит носить украшения комплектом,» -улыбнулся он своим мыслям. «Теперь есть для кого работать. Есть кому носить мои изделия!»

А вслух поинтересовался.

– Могу ли я в свою очередь задать Вам личный вопрос, душа моя? Как же так получилось, что Вы не замужем?

– Моя история до крайности банальна, – беспечно отозвалась Кира, разглядывая мелькающие пейзажи за окном. Все ее радовало. И лес.

И заросшие травой обочины. И тихие безлюдные деревенские улочки. Проплывающие мимо облака. Одинокие путники, бредущие по краю дороги. И даже бродячие собаки и коты.

– Замуж я вышла очень рано. По современным меркам. Сразу же, как только мой муж пришел из армии. Я его очень сильно любила, и для меня было настоящей пыткой ждать его два года. Но из армии вернулся совсем другой человек. Нет тот интеллигентный добрый мальчик, в которого я была влюблена, а жестокий человек с искореженной психикой.

– Я всем своим нутром ощущала его изменения, но причине неопытности даже и предположить не могла, чем мне это грозит. Мы все-таки поженились. Хотя я уже не чувствовала ни его любви, ни желания на мне жениться. Скорее, это было что-то вроде чувства долга, обязывающего его жениться на девушке, которая дождалась его из армии.

– И для нас обоих моя верность стала наказанием. Ему уже нравились другие девушки, совсем другой типаж. Пышные веселые раскованные блондинки.

Я же была все той же неопытной закомплексованной смуглой и худенькой, на тот момент, брюнеткой.

И он старался избавиться от меня всеми возможными средствами. Хотел, чтобы я его бросила, потому что сам был слишком благороден и хорошо воспитан, чтобы так некрасиво поступить. Нет, он не обижал меня физически. Но морально причинял очень сильные страдания.

Мог неделями не появляться дома. Месяцами не разговаривать. Был груб. Язвителен. В высказываниях жесток. Мы жили в студенческом общежитии, и я была уже, как сейчас говорят, глубоко беременная. Каждое его слово причиняло мне острую душевную боль, наносило следующую незаживающую рану.

В двадцать лет я чувствовала себя безобразной одинокой, никому не нужной старухой. К сожалению, не было в моей жизни ни одного человека, ни среди родственников, ни среди подруг, с которым я могла бы посоветоваться, кто мог бы мне помочь в данной ситуации.

Потом родилась дочь. К душевным страданиям добавились еще и не проходящая физическая усталость, и моральное отупение от ежеминутной заботы о ребенке. Интернета не было, никаких книг, никаких инструкций. Только участковый педиатр приходила два раза в неделю проверять здоровье малышки. Но… Не могла же я чужой взрослой женщине задавать какие-то личные вопросы.

Посоветоваться было абсолютно не с кем. Да я и не доверяла никому. Ни с кем не общалась. Моя неопытность и страх, что дочь очень слабенькая и постоянно кричит, делали мою жизнь просто невыносимой. А ведь надо было еще как-то учиться! И не как-то, а я привыкла это делать хорошо…

Кира замерла, погрузившись в безрадостные воспоминания. Марк Генрихович сочувственно улыбнулся.

– Мне очень жаль, душа моя, что мы не встретились с Вами гораздо раньше.

Кира с благодарностью взглянула на него.

– Видимо, это был только мой крест, который мне суждено было нести в одиночестве, – улыбнувшись, призналась она. – Мне было настолько тяжело и невыносимо, что в двадцать два года, все так же чувствуя себя безобразной, никому не нужной старухой, я серьезно планировала уйти в монастырь. Мы закончили институты и переехали во Владивосток, и я днями и ночами обдумывала для себя эту возможность уйти от жизненный проблем и страданий.

Марк Генрихович удивленно приподнял брови и с крайнем изумлением взглянул на свою пассажирку.

– Что же Вас остановило от этого безусловно решительного, я бы даже сказал, категоричного поступка?

Кира грустно улыбнулась, слезы непроизвольно потекли по щекам. Она по-детски шмыгнула носом и, пожав плечами, откровенно призналась, глядя на мужчину почти черными от старого, но даже со временем не проходящего, страдания глазами.

– Я во время остановилась, подумав, и, поразмыслив, что если я уйду в монастырь, моя дочь окажется такой же брошенной и никому не нужной.

– Как и я. И ее ждет такая же горькая судьба. А я бы не хотела такой доли своей девочке. И Вы не поверите, это осознание пришло ко мне, когда я пошла в церковь, в храм, который у нас на улице Махалина, знаете?

– На остановке Авангард. – Кира глубоко вздохнула, набираясь сил, чтобы продолжить. – И вот. Я подошла к храму. И долго стояла, рассматривая золотые купола. День был очень ясный, солнечный, летний. И золотые купола, казалось, отражали весь солнечный свет, окутывая меня с головы до ног этим золотым сиянием.

– В храм я так и не зашла. Но приняла решение сделать мою девочку счастливой. Постараться сделать так, чтобы она не столкнулась с теми бедами и печалями, которые переживала я. Не дать ей быть одинокой. Защитить. Быть рядом. Чтобы она могла всегда посоветоваться и поделиться своими сомнениями и страхами. Чтобы ни в коем случае не зависела материально от мужчины.

Кира еще раз хлюпнула, вытерла покрасневший нос и тут же, чисто по-женски, распрямила перед глазами ладошку, и радостно улыбнулась, полюбовавшись на подарок Марка Генриховича.

Тот довольно кивнул головой, заметив этот непроизвольный жест, и улыбнулся.

– Я очень рад, дорогая Кира, что Вы остались в мирской жизни. Думаю, Провидение было тому причиной, что Вы стали защитой и опорой не только своей дочери, но и мне. Потому что для меня Вы тоже подарок Судьбы. Человеку легче, если он знает, что живет для кого-то. Ради кого-то. Когда нет уже ни сил, ни желания жить самому.

Глава 9

Парк был просто великолепен! Домашний уютный, радующий не только глаз, но и душу.

Конечно, это была еще не золотая осень, а самый конец лета. Но это было так прекрасно видеть зелено-золотые деревья, ярко отражающие солнечные лучики каждым своим листиком. И золотым. И зеленым. Редко выдаются такие моменты, когда ты можешь сходить в парк или выехать в лес в самую границу между летом и осенью. Когда лето плавно перетекает в осень. А осень все больше и больше поглощает лето. Такая красота раскрывает всю прелесть дубового парка. Обнажает чувства, умиротворяет эмоции.

И Кира отдыхала душой. Ни о чем не думала, не беспокоилась, не переживала. Обо всем забыла.

Марк Генрихович был предупредителен, но не навязчив. И вообще, как ни странно, с ним было легко. Хорошо помолчать. Подумать о своем. Но тревожные и мрачные мысли, как будто бы, отступили. Остались там, где-то на дороге, не доезжая санатория. А здесь же царила атмосфера покоя и умиротворения. Спокойствия. Душевного комфорта.

Конечно, номера в таежном санатории были так себе. Ни на каком не уровне. Но разве это главное? Главное, что в чистой просторной светлой столовой хорошо кормили. Что можно было пить минеральную воду прям из источника. Что можно было ходить пешком, наслаждаясь забытыми ощущениями от прогулок.

И, да! Они много гуляли, рассматривая красоту зелено-золотой осени. Или можно было бы сказать, золотого лета. Наслаждаясь спокойными солнечными зелеными и желто-коричневыми красками вокруг.

И золотые дубы, их резные листья, и усыпанные желтой листвой дорожки все способствовало восстановлению душевного спокойствия и комфорта. И лето, как будто бы предупреждало.

«Нет! еще не пора! еще все впереди! еще много чего впереди! Много чего можно успеть! Я еще здесь. Я еще здесь хозяйка!»

Кира давно уже не чувствовала себя так хорошо. Кира вообще не помнила, что так можно жить. Да, что там говорить! Кира вообще не помнила, что можно жить. У нее никогда не было на это времени. За рабочими заботами и проблемами жизнь промелькнула, как скорый поезд. А что там можно разглядеть? В мелькающих окошках? Что можно успеть с перрона?

С молодых лет, она только и делала, что пыталась выжить. Выжить любой ценой. Одной. С маленьким ребенком на руках. В незнакомом чужом враждебном городе. Все мысли были подчинены только этому. На что купить поесть? Где жить, если выгонят из ведомственного чужого жилья? Как растянуть маленькую зарплату, которой хватает только на пшеничную крупу и подсолнечное масло? Кира даже общественным транспортом не позволяла себе пользоваться, потому что не было денег на проезд. Вставали с трехлетним ребенком в пять утра и в любую погоду – и в ливень и штормовой ветер, шли пешком четыре остановки до детского садика. Вечером точно так же обратно. Порой малышка рыдала о того, что слишком резкие порывы ветра кидали ей в лицо мусор и пыль, пытаясь сбить ее с ног. И Кира ставила дочурку за спину, закрывая ее собой, и шла вперед, увлекая за собой ребенка.

И только потом, когда дочь подросла, эти мысли заменила работа. Работа. Компания. Коллектив. Проблемы. Нерешенные вопросы. Конфликты. Трудности.

А чтобы вот так гулять по парку, и голова свободна от проблем, и просто подбрасывать золотые листья рукой, чтобы легкий ветерок подхватывал их, увлекая в прекрасный осенний танец, нет, этого не было никогда.

«Может, не зря я с Марком поехать решилась,» – умиротворенно думала Кира, сидя на лавочке в парке одна, подставив лицо солнечным лучикам, пробивающимся через золотые листья огромных дубов, пока Марк Генрихович ходил в столовую санатория за горячим чаем.