Темные искусства

Мы перешли к другому столу, и я перевернул страницу.

– Гектор Шоу. Восемьдесят один год.

– Ни черта себе! Зачем вообще столько жить?

– Зачем вообще его убивать? – уточнил я. – Видимо, это он был вдовцом призрака?

– Ага, по словам Катерины.

Я снял простыню с тела – под ней обнаружился старый мужчина с огромным носом, кудлатой седой бородой и спутанными волосами. По следам на носу было ясно, что он много лет носил тяжелые очки.

Я пощупал одну из икр старика.

– Что ж, он выглядит довольно крепким. Я бы даже сказал, вполне способным позаботиться о себе без посторонней помощи.

Я внимательно его осмотрел, но Рид оказался прав. Кроме пореза на руке, ран на нем не было. Единственным признаком нездоровья была пара-тройка красных пятен на его предплечьях (вероятно, экзема), но на других телах мы таких не нашли.

Следующим на очереди был муж его внучки, полковник Гренвиль. Пятидесяти одного года.

Он был рослым мужчиной с характерным для военного мускулистым телом. Лицо его гладко выбрито, и вопреки суровому виду он выглядел в высшей степени привлекательным мужчиной. Однако склонным к вспышкам гнева, на что указывала глубокая морщина между его бровями. Я вспомнил показания Холта, в которых тот утверждал, что даже после смерти полковник казался ужасно злым. С другой стороны, его морщины и седые пряди в волосах, казалось, были начерчены умелой рукой и даже добавляли характера его облику. Ладони у него были крупные и жилистые, и на одном из пальцев тоже присутствовало обручальное кольцо, которое доктор Рид так и не сумел снять. На мизинце был заметен след от перстня. Я внимательно изучил рану у него на ладони. Все совпадало с показаниями Катерины. И тут в глаза мне бросились ссадины у него на костяшках.

– От избивания женушки? – предположил Макгрей.

– Я… я так не думаю. Он разбил себе руки в кровь. Ее травмы, и так довольно серьезные, в таком случае выглядели бы еще хуже. И костяшки у него едва поджили. Я бы сказал, что он бил ими нечто твердое – стену, например. Вероятнее всего, за несколько часов до смерти.

– Может, камердинер что-то видел, – сказал Макгрей, и я сделал себе пометку. – Возможно, это ерунда, но…

Мы двинулись дальше.

– Бертран Шоу, – зачитал я. – Тридцать пять лет. Кузен Марты… то есть миссис Гренвиль.

У него были такие же волнистые темные волосы, как и у нее, и, за исключением хрупких черт лица и чрезвычайной худобы, выглядел он абсолютно здоровым. Выделялись только кончики его пальцев: все в заусенцах и покрасневшие, оттого что он постоянно грыз ногти.

– Нервный тип, – сказал я.

Следующей жертвой был упитанный мужчина с весьма крупным носом. Его практически белые волосы резко контрастировали с угольно-черной бородой, кустистой и неухоженной. Как и у полковника Гренвиля, вид у этого мужчины был беспросветно хмурый.

– Питер Уилберг. Пятидесяти одного года. Сын бабушки Элис.

– Сын ее, говоришь? А почему тогда у него фамилия Уилберг, а не Шоу?

– Хорошо подмечено, – сказал я, оглянувшись на тело старого Гектора Шоу. – Бабушка Элис, видимо, дважды была замужем. Я нарисую их семейное древо, когда мы тут закончим. – Затем я заглянул в отчет Рида. – Тут говорится, что он был заядлым курильщиком и любил выпить. – Я оттянул губу мужчины и увидел пожелтевшие зубы. – И много ходил пешком. – Ступни у него были в мозолях, а икры мясистые, как у бывалого пехотинца.

– Стало быть, последняя, – сказал Макгрей, переходя к следующему телу, – это клиентка Катерины.

– Леонора Уилберг, да. Двадцати двух лет. Самая молодая из всех.

Ее нельзя было назвать хорошенькой. Округлый нос ее напоминал нос мистера Уилберга, ее дяди, и волосы у нее явно редели – видимо, от слишком тугих кос, которые заплетали ей с детства. Кроме того, было в ней что-то странное. Я не мог точно сказать, что именно, но это явно было связано с темными кругами у нее под глазами и тонкими морщинами, которые уже сбегали от носа к углам ее рта. От нее, пусть даже и мертвой, исходило некое злонравие.

– О чем думаешь, Фрей? – спросил вдруг Макгрей, чем слегка меня напугал.

Я откашлялся.

– Я надеялся, что мы найдем что-нибудь абсолютно очевидное. Какой-то общий симптом.

– Теперь-то и ты озадачен?

– Мягко сказано. У нас тут весьма разнородная группа людей. Не могу вообразить ничего настолько опасного, что могло бы убить восьмидесятилетнего мужчину, его юную внучку и крепкого военнослужащего, не оставив при этом никаких следов.

Я заметил, что Макгрей прикусил губу, борясь с желанием заспорить, что все это походит на проделки злобного духа.

– Сердечный приступ? – выдвинул предположение Макгрей. – Может, они перепугались до смерти, когда появилась длань Сатаны?

– Рид ничего здесь об этом не упоминает, – ответил я, перелистав отчет.

– Думаешь, он забыл проверить такую версию?

Я усмехнулся.

– Я-то думал, ты ему полностью доверяешь…

– Ох, да прекрати уже!

Я постучал папкой по подбородку. Рид вернется только через несколько часов.

– Черт возьми, не могу я столько ждать. Сам проверю.

Макгрей захихикал.

– Будешь в кишках копаться? Предвкушаю это зрелище.

Я снял сюртук и, закатывая рукава, бросил на него убийственный взгляд. Я мог бы поведать ему, что произвел множество вскрытий, пока учился в Оксфорде, но предпочел этого не делать. Макгрей неустанно напоминал мне, что я бросил университет. И вскоре я вспомнил тому причину.

Рид хранил инструменты в стоявшем неподалеку деревянном ящичке, из которого я достал две пары щипцов и ножницы. Я решил начать с осмотра полковника, поскольку он выглядел наименее вероятным кандидатом на смерть от испуга.

Очень осторожно я разрезал швы, после чего при помощи щипцов отогнул кусок кожи. От чавкающего звука меня едва не стошнило.

– Подержи, – велел я Макгрею и с помощью второй пары щипцов оттянул кожу на другой стороне груди покойного. Как я и ожидал, жира на теле полковника почти не было – лишь тонкая желтоватая прослойка.

– Что ты ожидаешь увидеть? – спросил Макгрей.

– Если они умерли от сердечного приступа, то сердечная мышца должна была почернеть. Обычно это сразу заметно.

Свободной рукой (и набрав в грудь побольше воздуха) я ощупал ребра и понял, что Рид действительно отпилил их вдоль грудины. Я оттянул кости в сторону и между легкими обнаружил одно из самых жилистых сердец, какие когда-либо видел.

– Выглядит вполне здоровым, – сказал я, прозвучало довольно напряженно. Я снова сделал глубокий вдох, уже не заботясь о том, что подумает Макгрей, и заставил себя вытащить сердце наружу. Рид также перерезал артерии, поэтому я беспрепятственно поднял его, чтобы рассмотреть поближе. – Абсолютно здоровым.

Орган был красным и плотным, словно готовым сейчас же ожить и снова забиться. Секунду я любовался его устройством: силой мышц, идеальным расположением артерий, тонкими ветвящимися венами. Я держал в руке элегантный, производительный двигатель, способный проработать всю жизнь. Внезапно я вспомнил, почему когда-то считал медицину своим призванием. Впрочем, ежедневное занятие оной решительно свело бы меня с ума.