Ordo Novus. Labarum

Во время чтения, сенатор украдкой бросал взгляды в сторону августа, чтобы определить реакцию последнего. Однако, Константин слушал без выражения эмоций, ни один мускул не дрогнул на его лице, даже глаза смотрели бесстрастным взором поверх головы Петрония. Могло показаться, что император слушает очередной скучный панегирик льстивого придворного поэта, а не призыв кучки сенаторов заговорщиков начать очередную гражданскую войну в Риме. Несмотря на то, что он всем своим видом сохранял спокойствие и безучастность, его мозг лихорадочно работал, анализируя каждое слово, почитанного послания римского сената и душа его была переполнена сомнений и тревог.

Вплоть до последних событий, Константин на протяжение шести лет сумел избежать конфликтов, не ввязываясь ни в одну из междоусобиц и сохранить мир в своих провинциях. Ему удалось также усилить и увеличить армию за счет привлечения союзных варваров. Но с кончиной старшего августа Галерия, ситуация круто изменилась, и он понимал, что конфликт с могущественным владыкой Рима не избежен. Максенций, провозглашенный Римским сенатом и преторианской гвардией императором, сумел благодаря своему коварству и жестокости не только удержаться у власти, в начале объявленного Галерием изменником и бунтовщиком, но укрепить свою власть по всей Италии, островам, в Мавритании и Африке. Хитростью и подкупом он погубил августа Севера, и не позволил Галерию с его армией расправиться с ним. Галерий, опасаясь разделить участь несчастного Севера, покинутого своими войсками и предательски убитого вынужден был де-факто признать Максенция. Благодаря браку своей сестры Фаусты и Константина, Максенций обеспечил нейтралитет со стороны последнего в борьбе с Галерием. Жестоко поддавив восстание в Африке, где в Карфагене легионы провозгласили императором Домиция Александра, Максенций запятнал себя кровью многих невинных, обвинив в заговорах и казненных без какого-либо справедливого судебного разбирательства. Безжалостно расправляясь со своими врагами, а зачастую и не в чем неповинными гражданами, конфискуя их имущество и поощряя произвол своим гвардейцам, Максенций, в последние годы, приобрел славу кровожадного и свирепого тирана. О его развратных похождениях было известно даже в самых отдаленных уголках империи. Насколько Максенций прославился своими пороками, настолько Константин – добродетелями. Измученные тиранией Максенция, Италия, Африка и другие ему подвластные провинции, с завистью смотрели в сторону Галлии и Британии, где благодаря политике Константина, население наслаждалось спокойствием и стабильностью. Даже варвары вдоль рейнской границы, немного усмирили свой пыл и очень редко нарушали договоренности с могущественным Августом Запада. Лишь изредка, небольшие отряды германцем во главе отчаянных вождей, нагоняли страх на приграничные поселения владений Константина. Уставшие от своего взбалмошного правителя, неуверенные в завтрашнем дне, в ожидании очередных безумств Максенция, жители Рима и провинций с надеждой смотрели в сторону Галлии, видя в Константине спасение от своих бедствий. Отношения между Константином и его шурином сильно ухудшились после неудавшегося заговора Максимиана, его смерти и предания проклятью памяти. Смерть Галерия нарушила хрупкий паритет сил в Римской империи. Восток был разделен между Лицинием, которому отошли данувийские и балканские провинции, Норик и Реция, со столицей в Сирмии и племянником Галерия, Максимином Даза, овладевшим всеми азиатскими провинциями империи, с резиденциями в Антиохии и Никомедии. Граница проходила по естественному разделению материков. Перед смертью Галерий отменил эдикты, принятые под его давлением Диоклетианом в конце своего царствования, направленные против последователей Христа. В западных провинциях, отошедших Константину после смерти его отца Констанция, они так и не были воплощены в жизнь, в то время как на Востоке гонения продолжались более десяти лет, с большим рвением подхваченные Максимином даже, несмотря на их отмену. Среди христиан ходила молва, что Галерий очень долго страдал в предсмертных муках, считая их своим наказанием за гибель неповинных людей, единственным проступком которых было поклонение христианскому культу.

Обладая схожими характерами, Максенций и Максимин быстро нашли общий язык и заключили негласный договор, целью которого было уничтожение своих соперников в лице Константина и Лициния, которые в свою очередь, договорились меж собой. Свой союз они закрепили помолвкой Лициния со сводной сестрой Константина, Юлией Констанцией. Назревающий конфликт между правителями Римской державы уже невозможно было избежать, империя оказалась на пороге очередной гражданской войны. Жадность, честолюбие, жажда власти отдельных людей толкали Римский мир в пучину междоусобиц. Такова была ситуация к началу нашего повествования.

Константин прекрасно понимал, чем может обернуться война, от этого зависела не только его судьба, но и миллионов граждан, смотрящих на него как на единственное спасение, в особенности это касалось христиан, нашедших благодатную почву во времена правления его отца и очень быстро обретших новых последователей в западных провинциях. По сведениям Константина, Максенций обладал превосходящей его армией по численности и по вооружению. Опорой служили преторианцы, численный состав которой был почти вдвое увеличен. Не маловажную роль играли и вспомогательные войска, привлеченные с Африки и Мавритании. Но больше всего Максенций рассчитывал на тяжелую закованную в броню кавалерию катафрактариев, с которой римский владыка предполагал начать вторжение во владения Константина. Западный государь, в свою очередь, прекрасно осознавал, если он допустит вторжение, то вряд ли сможет рассчитывать на лояльность легионов, стоящих вдоль данувийской границы. Единственным выходом, как считал Константин, действовать на опережение соперника и первым перейти Альпы, начав войну на территории Италии. Но у него было недостаточно сил для вторжения, Константин не мог оголить рейнскую границу и Британию, зная ненадежность перемирия с пиктами, готовых в любой момент нарушить его и вероломство германцев, которые не примнут воспользоваться ситуацией и вдоволь пограбить галльские земли. Времени на долгие раздумья не оставалось, и единственным залогом успеха, Константин считал незамедлительное наступление на Италию, несмотря на все чреватые с этим риски. Такие мысли кружили в голове императора и после не продолжительного молчания, Константин произнес:

– Так вы подстрекаете меня начать гражданскую войну против моего родственника?

– Великий август, мы хотим, чтобы ты спас республику и Рим от кровожадного тирана! После победы Волузиана в Африке над несчастным Александром, Максенций, подобно дикому зверю, сорвавшемуся с цепи, набросился на Рим со своей мерзкой преторианской сворой псов, принеся в жертву своим порокам и низменной чувственности множество достойных сынов и дочерей Рима.

– Послушай Петроний Анниан, а ты не боишься, что Максенций узнает о твоем визите в Треверы и казнит тебя, не успеешь ты вступить на землю италийскую? Или же казню я тебя, как предателя и врага отечества? – с этими словами Константин внимательно посмотрел в глаза Вару холодным немигающим взглядом. Сенатор смело выдержал тяжелый взгляд Константина и спокойным голосом, без нотки страха ответил:

– Воля твоя, поступать со мной, как ты пожелаешь, великий август, я полностью в твоей власти. Мне бояться нечего. Я знал, на что иду, чем рискую, но лучше уж умереть как гражданин, чем каждую ночь засыпать и не быть уверенным проснуться на утро или со страхом ожидать, когда придут за тобой. Я очень долго думал, прежде чем пуститься в это рискованное предприятие. Я и мои товарищи по сенату, подписавшие это послание сделали свой выбор, и мы готовы идти до конца. Август может поступить по своему усмотрению, если он сочтет нас изменниками и врагами, в его власти казнить нас или передать Максенцию. Но мы верим твоей мудрости великий государь и всецело на нее полагаемся. Ты можешь полностью рассчитывать на нас в своей борьбе с Максенцием. Никогда в жизни я не обратился бы императорам Лицинию, тем более к Максимину Даза. Народ и сенат Рима готов вверить себя и республику в руки лучшего из правителей римского мира, сыну замечательного Констанция и потомку великого рода Клавдия!

– Я был наслышан о твоем ораторском искусстве, – ответил Константин, которому явно пришлась по душе речь сенатора. – Однако ты превзошел все мои ожидания. Я был бы рад иметь такого советника как ты, что скажешь Петроний?

– Я буду счастлив, служить великому августу, во благо процветания Рима и республики!

– Тогда отлично, сегодня жду Вас вечером на званый ужин, а моя супруга будет рада послушать сплетни о любимом Риме – произнес Константин с легкой прохладцей в тоне. Частое употребление слово Рим и республика не очень-то его вдохновляли, что не преминул заметить проницательный Петроний.

– Благодарю за щедрое гостеприимство, великий государь, – почтительно произнес сенатор, – позволь нам передать тебе в знак нашей приверженности и искренности намерений от имени Сената и от нас, меня, Петрония Вара Анниана, и моих товарищей, Квинта Гордиана и Антония Цициния Сабина, скромный дар! – Произнеся эти слова, Петроний сделал паузу, ожидая реакцию Константина.

Император одобрительно кивнул.

Сенатор обернулся и жестом руки подал знак самому молодому из своих товарищей, потомку знаменитого рода Гордианов. Молодой сенатор быстро покинул залу и спустя несколько минут вернулся в сопровождении восьмерых рабов, с трудом несущих два больших деревянных сундука, обитых медными пластинами. Константин с интересом наблюдал за происходящим. В зале царило безмолвие, слышно было только передвижение людей, несущих тяжелые сундуки. Соприкосновение ящиков с мраморным полом легким эхом прокатилось по большой зале. Когда носильщики удалились, Гордиан, по кивку Петрония, открыл крышки сундуков. Содержимое ящиков приятно заблестело под мерцающими лучами света. Несмотря на слабое освещение, золото своим блеском отразилось в глазах императора.

– Это золото для чеканки солида, государь, – почтительно произнес Гордиан, – наш ничтожный вклад в твою будущую победу над свирепым тираном!

– Вы, Граждане Рима и уважаемые сенаторы решили подкупить августа? – с сарказмом произнес император, однако его вид выдавал полное удовлетворение щедрыми дарами сенаторов.

– Великий государь, это наш долг и обязанность сократить предстоящие расходы для твоей борьбы ради нашего общего дела! Наш ничтожный посильный вклад в твою великую победу! – торжественно ответил Гордиан.

– Я рад, что сенат и граждане Рима сделали правильный выбор и тронут их участием и заботой в моих предстоящих приготовлениях для нашей общей борьбы за освобождение Рима от тирании Максенция. Я с большой радостью приму вашу помощь и поддержку в столь сложное для всех нас время.

С этими словами Константин поднял колокольчик и в комнате в мгновение появился верный Арманий.

– Арманий, передай этот щедрый взнос наших римских друзей в мастерские монетного двора под отчет Веспансию, комиту священных щедрот, пусть готовится к чеканке новых солидов. Возьми на свой личный контроль Арманий!

Прежде чем слуга императора успел покинуть залу, Петроний быстро произнес:

– Великий август, мы хотим сделать также небольшое пожертвование для христианских церквей Галлии.

Константин был приятно удивлен и, не скрывая своих чувств, воскликнул:

– Вот оно как! Римский сенат заботится о христианской общине Галлии!? С Римом явно происходит нечто странное…

– Нет, государь это не сенат, это мы, я и мои стоящие перед тобой друзья, а также оставшийся в Риме, сенатор Юлий Бассиан, в знак нашей личной преданности и уважения к тебе, государь и зная твое благосклонное отношение к христианскому вероучению, вносим небольшой дар для восстановления разрушенных и строительства новых храмов.

С этими словами Петроний Анниан поклонился императору. Константин повелительно махнул рукой и замерший Арманий, вновь ожил и исчез за дверью, а Гордиан последовал за ним. Вскоре, появились рабы в сопровождении сенатора, которые внесли небольшой сундучок, намного меньший размером предыдущих ящиков. Следом, зашли еще 8 других рабов во главе с Арманием и забрали два первых сундука.

На выходе Константин остановил Армания громким возгласом:

– Найди епископа Озия и срочно пригласи его ко мне!

Затем Константин обратился к сенаторам:

– Я, как человек, знающий благодарность и ценящий преданность, со своей стороны, даю слово августа Константина, что не останусь в долгу тех, кто протянул мне руку в сложный и судьбоносный момент. Пусть для начала закуп всего британского и иберийского зерна по льготным ценам и освобожденное от податей, снабжение серебром и медью Галлию и Британию будут тем самым малым знаком моей благодарности!

– Государь твоя щедрость безгранична, для нас лучшая награда это служить великому государю, управляющему не только западом, но и всем римским миром!

Слова хитрого Петрония явно оказались по душе Константину, льстя его тщеславию и самолюбию.

В следующее мгновение в залу вошел человек невысокого роста, довольно тучного телосложения, с небольшой залысиной. Он был одет в длинную темную сутану, опоясанную широким пурпурным поясом. Ворот сутаны был того же цвета, что и пояс и плотно сжимал его двойной подбородок. Маленькие выразительные глаза на фоне большого широкого носа хитро блестели, а коротко стриженная жиденькая бородка обрамляло его полное лицо.

– Мой уважаемый Озий, – обратился к вновь прибывшему император, – эти благородные люди, римские сенаторы хотят передать небольшой дар христианской епархии Галлии.

Увидев содержимое сундучка, глаза епископа заблестели еще больше.

– Прими наше скромное пожертвование, уважаемый епископ, – произнес Петроний. – Я и мои друзья, к сожалению, были невольными участниками несправедливых гонений последователей Христа. Учитывая, сколько было разрушено церквей и храмов, мы решили хотя бы частично восстановить справедливость в тех размерах и пределах, в которых мы имеем возможности.

– Благодарю вас благородные сенаторы, дело не в количестве, а в искренности желаний. Любая помощь церкви благоугодное дело, Господь Спаситель видит вашу поддержку его пастве, его милосердие безгранично и ваши благодеяния не останутся без его внимания!

– Уважаемый Озий, позволь также передать тебе большой привет от твоего старого друга Мельхиада, – с этими словами Петроний протянул епископу красивые четки с большим крестом, украшенным крупным рубином. – Мы по возможности поддерживаем его епархию.

– Очень признателен сенатор, пусть Иисус господь наш, благословит тебя и твои начинания!

– Аминь! – Произнес сметливый сенатор, вызвав явное удовлетворение Озия и улыбку Константина. Дождавшись окончания обмена любезностями между сенатором и епископом, Константин, поднял небольшой колокольчик и не несколько раз встряхнул им. Не успела рука императора опуститься, как появилась фигура верного слуги с почтительно опущенной головой. Петроний невольно вздрогнул от неожиданного и быстрого появления Армания.

– Проводи гостей в их покои и пусть предоставят все необходимое, чтобы путники могли отдохнуть с дороги и привести себя в порядок. От моего имени распорядись, чтобы их накормили и предоставили императорские термы.

– Благодарим тебя великий август, да благословят тебя Боги! – одновременно произнесли, низко поклонившись трое послов сената.

Выйдя в холл, путники в сопровождении императорского слуги направились в свои покои. Пройдя по длинному широкому коридору, они поднялись по большой мраморной лестнице на второй этаж и вновь по коридору дошли почти до самого конца. Остановившись, перед большой массивной дверью слуга произнес:

– Это ваши покои почтенные сенаторы, – и указав в сторону от двери, откуда бесшумно появились двое рабов, Арманий продолжил:

– эти двое полностью в вашем распоряжении…

Только теперь Петроний обратил внимание на Армания. Это был молодой человек среднего роста, очень смуглый с достаточно правильными чертами лица и черными, как уголь глазами, и большим длинным носом. Для сенатора было не привычно видеть явного представителя Востока в отдаленной северной провинции Рима. Оглядев его, сенатор произнес:

– Твое имя кажется Арманий?

– Да, Я Флавий Арманий Капитолин, вольноотпущенник императора Константина, и начальник его канцелярии – почтительно ответил слуга.

– Благодарю, тебе Арманий! Ты явно не из здешних мест, – продолжал расспрашивать слугу императора Петроний, в то время как его товарищи вошли в покои.

– Ты прав, достойный сенатор, моя родина далеко, я вырос в Никомедии, а мои предки родом из Элии Капитолины в Палестине.