Деревенский дневник. Энциклопедия деревенской жизни

На перепутье

Возвращалась я домой долго. Как назло все маршрутки и автобусы уходили на станцию. У них пересменка, а мы страдай! В городе еще недавно на обочинах лежали грязные сугробы, и тротуары были залиты талой водой. А вот, поди ж ты, прошло всего две недели, и лужи не просто высохли, а покрылись коркой засохшей грязи, в воздухе летала пыль. Ранняя весна нынче, жаркая. Только радости от этой весны я не чувствовала. Почему-то замечала не распускающиеся деревья, а мусор, схороненный за зиму в сугробах, и теперь торчащий на каждом углу. Замечала, что в автобусах и маршрутках дышать было нечем от потных разгоряченных тел. Люди, вы, что – не моетесь? Еще и дезодорант для таких, как вы, изобрели.

Бесили влюбленные парочки на каждом углу. Противно было смотреть, как они тискаются на глазах у всех. Они лишний раз напоминали мне, что у меня никого нет. И скорей всего, никогда уже не будет.

Бесили гламурные дамочки на модных машинках. Все такие нереально красивые. «Не родись красивой», ага, как же! Их-то, скорей всего, не за богатый внутренний мир мужики любят, а за стройные ноги и милые мордашки. Всегда хорошеньким всё достается, а дурнушкам, вроде меня, приходится всего в жизни самим достигать.

Пока ехала по городу, было ощущение, что меня вот-вот стошнит от этой людской суеты, весенней эйфории и хаоса. Хотелось спрятаться в тихий уголок, чтобы никого не видеть и не слышать. Эта мысль не покидала меня всю дорогу до дома, где я жаждала обрести островок тишины и покоя.

Я стояла в прихожей своей квартиры, все еще сжимая в руках пластиковый пакет с остатками прошлой жизни. Нервное напряжение последних трех дней дало о себе знать, и я без сил плюхнулась на пуфик.

Что мне сейчас делать? Я с двадцати лет ни одного дня не была безработной. Сначала работала оформителем в городском доме культуры, потом несколько лет чертила проекты в одной строительной компании и вот последние восемь лет в рекламной фирме. Нельзя сказать, что я трудоголик, но не представляю, как можно жить по-другому.

На самом деле я устала. В «Дизайн стрит» для сотрудников не предусмотрены отпуска. Можно раз в год уйти на недельку отдохнуть, в крайнем случае – на две. Я за восемь лет отдыхала-то всего три раза. Один раз ездили с Виктором в Турцию, один раз я брала неделю отгулов, когда маму хоронили, и еще один раз лежала в больнице после операции по-женски.

В голове потихоньку формировалась мысль: «Надо отдохнуть». От чего? От этого тяжелого дня, или отдохнуть вообще от работы, от суеты. Первые два часа я лежала на диване, даже не переодевшись в домашнюю одежду. Странное чувство, что я в будний день дома. Непривычное чувство, как будто что-то должна делать, а я тут разлеглась и бездельничаю.

Нет, хватит валяться! Надо хоть ужин приготовить да переодеться. Может умные мысли, как жить дальше, придут все-таки в голову.

Я прошла в комнату, включила телевизор. Показывали какую-то деревню. Одна улица, пять дворов. А на заднем плане сосновый лес с березовыми перелесками! Такая красота! Тишина, идиллия. Даже не верится, что на свете есть такие места, где людей почти нет, машин нет, проблем нет…

И тут меня осенило – а ведь есть такое место! У меня в деревне в Сибири от деда домик остался. Деда похоронили уже три года как, я даже на похороны не смогла приехать. Одна дорога только два дня занимает. Так этот дом я продать не могу, все некогда, да и покупателей не найти. От центра далеко, дом старый, деревня почти вымерла. Интересно, как там сейчас?

Мысль о старом дедушкином доме придала мне сил. А может, чем черт не шутит, съездить на пару недель на Малый Остров? Отдохнуть, подумать, как дальше жить. Сейчас в деревне хорошо! Весна в самом разгаре, черемуха цветет, птички поют…

Долго я там, конечно, не выдержу. Все-таки уже много лет городской житель. Да и чем я там заниматься буду? Ну, по лесочкам погуляю, книжки почитаю на веранде. И все. И хватит. Наберусь сил, и снова в бой! Работа сама себя не найдет.

Мне вдруг стало так хорошо. Еще полчаса назад мне жить не хотелось, чувствовала себя ненужной в этой жизни, бесполезной. Даже само слово «безработная» звучало для меня оскорбительно. А сейчас оно заиграло новыми красками. Безработная, значит не надо работать, значит, вольна делать, что хочу! Куда хочу – туда лечу! Вот она эта мысль «надо отдохнуть» и нашла себе выход.

Так, как человек я легкий на подъем, не люблю сидеть без дела, то уже к вечеру у меня был четкий план, как я проведу ближайшие пару недель. Завтра нужно сходить на биржу труда и подать заявление на поиск работы по моей специальности. Еще нужно купить удобную одежду для поездки. Я ведь так и не добралась до магазина – сначала была в шоке от увольнения, а потом появился страх перед лишними тратами. Сейчас, успокоившись, я поняла, что одежду новую покупать в любом случае придется. Можно и не обязательно в дорогих бутиках, как привыкла – в деревню пойдет одежка и из социального магазина «Копеечка». А по возвращению надо будет еще офисной одежды купить для новой работы. Я не сомневалась, что быстро найду себе новое место, может не такое выгодное, как в «Дизайн Стрит», но художник-дизайнер в городе нужен всегда.

Еще перед поездкой надо будет устроить генеральную уборку в доме, опустошить холодильник. Две недели срок небольшой, но мало ли что. Соседям я не доверю следить за моей квартирой, да и чего смотреть, у меня ни кошки, ни цветочка нет. А вот уборка нужна будет больше для меня. Приятно будет вернуться в чистое жилище. Чего греха таить, бардак в квартире сейчас страшный. Со своей работой ничего не успеваю дома сделать. Прихожу вечером, поем, телевизор и спать. И так каждый день. А в выходные тоже нет большого желания заниматься уборкой. Я лучше с Маринкой в бар схожу, или на выставку.

Художественные выставки и вернисажи в большом городе проходят постоянно, и это для меня счастье. Я просто обожаю посещать такие мероприятия. Наслаждаюсь картинами известных и не очень известных художников, впитываю красоту всем телом. Есть в этих походах какая-то сладкая боль для меня. Я каждый раз представляю, что это мои картины висят в арт-галерее, что другие люди смотрят и любуются ими. И это могло бы случиться, ведь я раньше неплохо рисовала. Преподаватели в художественной школе, а потом и в институте всегда высоко оценивали мои работы. Но, когда прошло время учебы, а вместе с ним обязательные художественные экзамены, я перестала рисовать для души, и начала работать. И это уже были не те картины, которые мне хотелось создавать. Да и картинами их нельзя было назвать: информационные стенды, рекламные постеры, баннеры, растяжки. Деньги заменили мне радость творчества.

А если мне порисовать в своем незапланированном отпуске? В деревне все равно заняться нечем будет, так хоть вспомню старые навыки. Идея мне понравилась, и я в дорожную сумку положила альбом для набросков, бумагу для акварели, краски, кисти, карандаши. Сама удивилась, что в доме нашлись материалы для рисования, ведь я уже много лет не брала в руки кисти и краски. А, вспомнила! Мама мне подарила большой дорогой художественный набор, буквально за полгода до смерти.

При воспоминании о маме сразу ком подступил к горлу. Нет, я уже не плачу. Все слезы выплакала еще когда она умирала от рака. А на похоронах глаза мои были сухими. Пусть соседки шептались, что я бессердечная дочь. Моя мама знала, что это не черствость. Я просто была, наконец, за неё спокойна. Ведь ей уже не было больно. Что бы там ни было после смерти, не может эта боль продолжаться и там. И, если верить, что есть рай и ад, то мама точно попала в рай. Сколько ей пришлось при жизни вынести, но она не озлобилась, не сказала никому плохого слова. До последнего дня улыбалась, благодарила врачей за помощь, старалась не быть мне обузой. Она так мечтала, чтобы я снова рисовала, а я отнекивалась, ссылалась на занятость и усталость. Прости меня, мамочка! Может я смогу еще тебя порадовать, ты увидишь, как мои картины будут выставляться на лучшем вернисаже в городе.

Возвращение в родные края

Я помню, как раньше приезжала из института в родную деревню на летние каникулы. Два дня в поезде казались мне пыткой. Ну, когда же!? Когда этот поезд доедет до нашего районного центра? А там еще нужно на автобусе добраться до Малого Острова. А вот последние полтора часа на старом скрипящем автобусе казались мне лучшими в моей жизни. Это было возвращение домой!

Вот наша речка Серпушка. Мост в аварийном состоянии, и водитель просит пассажиров выйти из автобуса и пройти по нему пешком. А сам, на свой страх и риск, уже проезжает тихонько после всех. Вот в березняке все больше попадается сосен, а это значит, что скоро можно будет увидеть вдалеке нашу деревню. Вот холм, с которого видно каждый домик как на ладони. Вот в последний километр автобус въезжает в узкий перешеек между двумя рукавами реки, и мы на Малом Острове!

Я выбегала из автобуса, а мама с дедом уже ждали меня на остановке! И ведь не было тогда сотовых телефонов, я не могла даже предупредить их, когда приеду, а они каждый вечер выходили к остановке, чтобы встретить меня. Я прижималась к мягкой груди мамы, и плакала от счастья, как будто не виделась с ней сто лет. А дед улыбался и крутил свои седые усы. Его я тоже обнимала, вдыхала запах махорки, деревянной стружки и рыбы, и это были лучшие ароматы для меня.

Я знала, что сейчас меня никто не будет встречать в родной деревне, но все равно каждое знакомое место, увиденное из окна поезда, вызывало бурю эмоций. По коже бежали мурашки, и дыхание перехватывало от радостного возбуждения.

Деревня Малый Остров называлась так не зря. Она стояла в петле речки Серпушки, огибающей деревню с трех сторон, а с четвертой стороны стоял густой сосновый лес. На большую дорогу можно было попасть только по старенькому мосту, да еще и проехав пару километров по березняку. Мост так и не отремонтировали за столько лет. Видно, что его немного латают местные жители, ведь это единственный путь на большую землю.

Создавалось впечатление, что Малый Остров затерялся в пространстве и времени. Дома были неопределенного возраста. Такие строили и в старину при царе, и во время советской власти. Улица всего одна, закрученная, как и Серпушка, по кругу. Видимо, каждый хозяин хотел дом свой у реки построить – оно и понятно! И рыбку половить, и воды набрать всегда можно из речки. Помню, что в детстве возле каждого дома был персональный спуск к реке, а там небольшой плотик, лодка, перевернутая пузом кверху. На каждом заборе все лето сушились рыболовные снасти: сети, проволочные ловушки. Дед мой тоже был знатным рыбаком. Сетями ловил карася, в ловушках не переводились сомы, а щуку он ловил исключительно на блесну. И меня на рыбалку брал иногда. Я маленькой удочкой ловила окуньков и подлещиков.

Как знать, может и в этот раз удастся мне сходить на рыбалку. Может, кто из местных одолжит удочку и снасти. А я себе потом ухи наварю, домашней, с янтарной икрой.

Всю дорогу я вспоминала свое детство, проведенное в родной деревне. Вспоминала родителей, деда. Чем они занимались, как протекала их спокойная жизнь, полная сезонных забот и маленьких мирских радостей.

Отец мой yмеp, когда мне было всего пять лет. Работал лесником в конце восьмедисятых, как и его отец. Тогда еще мало кто сталкивался с энцефалитными клещами. Мой папа даже и не заметил тот укус. Заболел, а в больницу не сразу пошел. Хоть и была медицина в СССР на высоте, не всё успевали лечить.

Мама после смерти отца так и не вышла больше замуж. Растила меня, была хозяйкой в доме и любимой невесткой свекра, у которого так и осталась жить. Мой отец был младшим сыном в семье, и когда женился, то молодую жену привел в родной дом. Мама рассказывала, что сначала чуралась свекра, он ей казался слишком строгим и молчаливым, но потом на поверку оказался добрейшим человеком. Сам вдовец, он истосковался по женской руке в доме и даже слышать не хотел, чтобы молодая невестка, рано познавшая вдовство, стала искать себе новый приют. Так мама и жила с дедом, как будто его дочка, а сам он для меня был как папа.

Я не чувствовала себя обделенной без отцовской любви. Дед Николай любил меня, как умел. Сильно не сюсюкал, но всегда был добрым и справедливым. Мастерил мне игрушки, учил нужным в жизни премудростям. От него я научилась видеть красоту во всем, уметь распознать материал, сотворить буквально из мусора красивую поделку. А когда он увидел, что я хорошо рисую, то стал возить меня каждую неделю в районный центр в художественную школу.

Как же тяжело мне будет возвращаться в родной дом, где уже давно никто не живет. К радостному предвкушению от возвращения на родину примешалось чувство растерянности и беспомощности. А вдруг дом совсем развалился, и мне уже сегодня негде будет переночевать. А вдруг мне будет страшно в нем одной. Хоть я и не была трусихой по жизни, но в своей городской квартире я всегда ощущала присутствие других людей рядом. А тут совсем одна в большом, старом доме.

Я отгоняла неприятные мысли, убеждая себя, что все буду решать по мере поступления проблем. Пока их нет, и думать о них не надо.

В районный центр я приехала в полдень, и обрадовалась, когда узнала, что можно до Малого Острова добраться на такси. Не нужно ждать до вечернего автобуса. Таксист взял всего в два раза больше, чем я заплатила бы за автобус. Видимо в этих краях совсем туго с заработками, решила я.

Вместо полутора часов езды на автобусе до деревни на такси я доехала за тридцать минут. До перешейка на Малый Остров дорога была асфальтирована, а в самой деревне грунтовая. Тут и обнаружилась причина низкой цены таксиста. Он нагло высадил меня у въезда в деревню, объяснив, что дальше машина по весенней распутице не проедет. Я не стала спорить. Да и бесполезно это было. Сама видела, что машина не вездеход. Надо было раньше думать.

Делать нечего, до дома деда добираться недалеко. Надеюсь, обойдется без жертв. В городе тоже не идеальные тротуары, так что мне не привыкать ходить по лужам и грязи.

Как только таксист отъехал, я достала из своей дорожной сумки самую нужную обувь для деревенских дорог – резиновые сапоги. Знала, куда еду и в какое время – подстраховалась. Переобувшись в сапожки, я сразу почувствовала себя уверенней. Первые шаги по разбитой дороге показались мне тяжелыми. Я боялась поскользнуться и упасть в грязь. Но чем дальше я шла, тем чище становилась дорога. За мостом, видимо, на автомобилях никто и не ездил. Может на коне только да пешком. Оттого и дорога была хоть и грунтовая, но не разбитая.

И вот я уже бодро шагала по кривой улочке. Меня радовало, что никто не попадался мне на пути. Зная деревенские обычаи, пришлось бы здороваться, останавливаться и рассказывать, кто я да откуда. А мне сейчас совершенно не хотелось ни с кем разговаривать.

Дом деда Николая я увидела издалека. Прошло столько лет, а он почти не изменился. Только показался мне меньше и темнее. Видимо не только люди с возрастом к земле растут.

Калитка открылась с трудом. Петли от долгого бездействия заржавели и не хотели сразу шевелиться. Хорошо, хоть никто в деревне уличные калитки на замок не запирает, а то пришлось бы по соседям бегать и ключ от родного дома искать.

Прежде чем открыть калитку и войти во двор, я мысленно перекрестилась, хоть и не была верующей, судорожно вдохнула побольше воздуха и вступила за пределы ворот. Вот тут я сразу увидела сильные перемены, которые произошли за три года без человеческой заботы. Раньше двор был чистенький, выметенный под метелку с ровными дорожками из кирпича. Сейчас же все поросло бурьяном, и трехлетний сухостой стоял непроходимой стеной. Я распинывала сухие будыли крапивы и лебеды, продиралась сквозь хрупкие ветки к крыльцу. Вот и первая проблема, которую я должна решить в этом доме – навести порядок во дворе, чтобы можно было легко здесь передвигаться.

Ключ от входной двери в дом я нашла сразу же. Может дед подсказал кому, чтобы ключ повесили на знакомый мне гвоздик под козырьком сеней, а может он сам заранее перед смертью оставил дубликат для меня. В любом случае, это был привет от любимого человека, и слезы предательски подступили к глазам. Замочная скважина, закрытая кожаной нашлепкой от дождя, была хорошо смазана, и ключ провернулся в ней легко.

Открывая дверь в дедов дом, я боялась, что в нём всё будет по-другому. Не так, как с детства помню.

Но, к моему удивлению, я буквально с порога стала узнавать знакомые мелочи, которые были у деда. Вот сени небольшие с двумя окнами. Стены покрашены коричневой краской. Видно, что крашены не на один раз, но всё те же, какими и были. Даже стол-тумба тот же самый в сенях стоит. Правда, совсем почерневший от времени.

Дальше еще один тёплый тамбур, типа прихожей, одна дверь в дом, другая в кладовую. Кладовая, освещенная маленьким окошком, меня порадовала. Просторная, со множеством стеллажей и ящиков. Даже кой-какие вещи остались, банки стеклянные и кухонная старая утварь.

И вот, открываю тяжелую обитую дерматином дверь в сам дом. Домик небольшой, всего кухня и комната жилая. С порога сразу и попадаешь на кухню. Русская печка в пол кухни. Из мебели остался только кухонный стол да старый буфет.

Затем я заглянула в жилую комнату. Горница, как называла её мама. После кухни она казалась больше, и просторней. Она была почти пуста. Только часть комнаты занимала все та же русская печь, железная панцирная кровать, круглый стол со стулом и советский шифоньер с лакированными дверками.

Родной дом встретил меня насторожено. Несмотря на яркий солнечный день на улице, в доме стоял полумрак. Запыленные окна были завешаны шторками. Я аккуратно, чтобы сильно не напылить, стала открывать одно окно за другим. Тусклый свет осветил немудреную мебель, печку и беленые много лет назад стены. Видно, что никто сюда после похорон деда и не заходил. Я – единственная законная хозяйка этого дома чувствовала себя здесь как воришка, забравшийся в чужой дом.

Ничего, ты вспомнишь меня, признаешь во мне родную душу. Теперь все будет хорошо, ведь я наконец-то вернулась домой!