И боги горшки обжигают

И боги горшки обжигают
Ольга Тишина

Создав Вселенную, Творец огляделся, и из Глаз Его брызнули Слезы Радости и Грусти. Эти Слёзы рассеялись по Вселенной. Они – самая большая драгоценность в зримом и незримом мирах. Слёзы Творца – есть часть Его. Эти слезы способны зажечь Звезду. Они побуждают к Жизни. Но они же, могут уничтожить, разрушить все Сущее и развеять в пыль. Соня выясняет, что в её жилах течёт кровь могущественных архонтов титанов, властвующих на Земле многие тысячелетия назад. Теперь она должна овладеть Силой, способной повелевать стихиями, чтобы найти величайшую драгоценность Вселенной – Слезу Творца.

Часть 1. Наследство

– И смотри, сделай всё в точности, как я тебе сказала!

Голос говорившей совершенно не соответствовал её внешности. Он был сильным, с нотками властности, без той дребезжащести или скрипучести, что обычны для очень пожилых людей. А старуха, что лежала сейчас на смертном одре, была не просто стара, а очень – очень стара. Валентина Михайловна, сама давно уже разменявшая восьмой десяток, никогда не задумывалась о возрасте говорившей. Но мысли её неожиданно скользнули в далекую юность, и она с удивлением осознала, что тётка ее уже тогда была, что называется « в возрасте». – «Сколько же тебе годков-то тётушка ты моя», – подумала Валентина Михайловна.

Из рассказов тётки она знала, что та, в далекие 20-е годы прошлого века, то ли прибавила, то ли убавила свой возраст. В те времена неразберихи и всеобщего хаоса сделать это было вполне возможно.

– А сколько есть все мои они, Валька…

Слова пронзили Валентину Михайловну словно током. Вытаращив глаза, она с ужасом уставилась на старуху.

– Да, хватит уж, дура ты, Валька. Смотри, гляделки-то выпучила. Ты же вслух спросила.

Валентина Михайловна с облегчением выдохнула. «Неж-то, и вправду вслух сказала? Совсем что-то с головой плохо становится» – подумала она. Но то, что тётка её была человеком не простым, могла подтвердить вся их деревня. Некоторые бабы, за глаза, называли тётку ведьмой. Ведьма не ведьма, а кое-чего тётка Варвара умела: боль снять, роды принять, травы всякие знала, опять же. В деревне её уважали, обращались исключительно по имени-отчеству. Стоя у кровати старухи, сама давно уже не молодая, имевшая трех внуков и пятерых правнуков, Валентина Михайловна внимала последней воле умирающей. Не сказать, чтобы та сильно жаловалась на своё здоровье или болела. Выглядела тётка хоть и древней, но вполне ещё справлялась со своим нехитрым хозяйством. Вчера же, перед закатом, навестив родственницу, просила зайти ту назавтра, часам к трем пополудни. И вот, придя в назначенный час, Валентина застала старуху лежащей в постели во всем чистом, исподнем. Увидев вошедшую, тётка объявила, что собралась сегодня помереть. На все уговоры она отмахивалась рукой, и когда ей надоели причитания, просто рыкнула своим поставленным, зычным голосом на свою младшую родственницу, заставив последнюю замолчать на полуслове. А закончив свои наставления, взяла с родственницы слово, что та выполнит её волю. Дав обещание, Валентина Михайловна ушла домой, оставив старуху одну. На следующий день, Варвару Прокопьевну Аннушкину нашли мертвой в своей постели без признаков насильственной смерти. Было Варваре Прокопьевне на этот момент по паспорту ни много, ни мало – 110 лет.

***

Автобус нещадно трясло и подбрасывало на ухабах. Дорогу от райцентра до деревни ремонтировали последний раз, видимо, ещё в прошлом веке и совсем в другой стране. Зато пейзаж за окном радовал. Мимо проносились то березово-осиновые рощи, то пшенично-ячменные поля. Лето было в полном разгаре. Автобус затормозил у остановки. До деревни оставалось еще около километра, которые нужно было пройти пешком.

Звук ПАЗика затих вдали, и наступила удивительная тишина. Нет, это не была тишина в полной мере. Звуки были: шелест листьев и трав, пение птиц, жужжание сумасшедше пролетающих мимо жуков, стрекот кузнечиков. Это была тишина для натруженных ушей заядлого горожанина редко бывающего вдали от города и не привыкшего к звукам природы. Эта «тишина» объяла молодую женщину, только что вышедшую из автобуса. Голова её на секунду закружилась от чистого воздуха и запахов цветущих трав, приносимых тёплым ветерком с лугов. Она ещё раз вздохнула полной грудью этот вкусный, сладкий воздух, поправила рюкзачок на плече и зашагала к деревне.

Дом подсказала продавщица магазина, по-видимому, единственного в деревне. Статная нарумяненная блондинка в синем переднике немного шепелявила. В этом был виноват отсутствующий передний зуб.

– Сресий (третий) дом справа, не перепутаесе. Там, у ворот берёска примесная (берёзка приметная). А вы как, по делу, иль в госси (гости)? Россвенниса (родственница) какая?

– Да. Родственница. Дальняя. Спасибо!

Молодая женщина, щурясь, вышла из неуютной утробы магазина на яркий солнечный свет и направилась в сторону нужного ей дома.

После жаркого полудня, оказаться в прохладе комнаты казалось совершенным блаженством. Валентина Михайловна – маленькая, щупленькая старушка – хлопотала у стола, накрывая к обеду.

– А я тебя ждала- ждала, да поди, все жданки уж и кончились! – говорила она, накладывая в глубокую, с ромашками по ободку, фаянсовую тарелку холодную окрошку с квасом. – Почитай два месяца прошло, как тётка Варвара-то померла, – она утерла платком в уголке глаза набежавшую слезу и, повернувшись в красный угол, скромно перекрестилась. – Царствие ей небесное, Варваре нашей!

– Никак не получалось у меня раньше приехать, тёть Валь! Вот отпуск получила и сразу сюда. Мне работу терять никак нельзя. Я одна и положиться мне не на кого. Сама о себе забочусь. Вы лучше расскажите мне про бабушку. Я ведь ничего ни о ней, ни о своих родителях не знаю. В детдоме мне не говорили о них, а выяснилось – вот как!

– Да, не бабка она тебе.

– Как это? Вы же сами писали мне. И… про дарственную писали, на дом!

– Не бабка, а прабабка. А на счет дарственной, так ты не волнуйся, есть она. Сейчас покажу!

Старушка выдвинула верхний ящик старинного комода и достала оттуда картонную коробку из-под обуви. Открыв её, она аккуратно развернула документ и протянула его Соне. В документе действительно указывалось, что Варвара Прокопьевна Аннушкина 1908 года рождения, дарит ей, своей правнучке Софии Сергеевне Александровой, дом в деревне Николаево Александровского района N-ской области. Заверено нотариусом Петровым Г.В.

– Тёть Валь, а у вас фотографии прабабушки или моих мамы с папой есть? Вы ведь знали их всех? Расскажите.

– Есть какие-то фотокарточки. Сейчас, достану, принесу. – Старушка ушла в смежную комнату, откуда послышался скрип открываемой дверцы. Гостья же тем временем трепетала от происходящего с нею. Когда Соня получила письмо от Валентины Михайловны, это был словно гром среди ясного неба. Конечно, в детстве она, как и все детдомовские дети, думала о маме и папе, сочиняла истории о них и мечтала о любви и родительской ласке. Но шли годы. Школьный выпуск, учеба в техникуме, работа, заочно институт. Началась взрослая, самостоятельная жизнь и к своим двадцати трём годам Соня давно уже перестала надеяться узнать хоть что-то, о своем прошлом. И вот она держит в руках документ, который свидетельствует, что близкие люди были. И они знали о ней, о её существовании! К горлу подкатила горечь обиды на них.

В комнату, шаркая ногами, вошла старушка, водрузила на стол увесистый альбом зеленого бархата и открыла его. Сразу, на первой странице, располагались две пожелтевшие фотографии. Старушка ткнула крючковатым пальцем в лицо на первой фотографии.

– Вот она, Варвара Прокопьевна, твоя родственница и прабабка.

Соня вгляделась. Из глубин прошлого на неё смотрела миловидная, темноволосая женщина. Фотограф запечатлел её сидящей на стуле. Скромно сложив на коленях, обтянутых темной юбкой, натруженные руки, она улыбалась милой, застенчивой улыбкой. Рядом, по хозяйски положив на её плечо руку, стоял коренастый мужик с усами, как у Чапая, в папахе заломленной на затылок, гимнастерке, галифе с лампасами и сапогах.

– А вот это, супруг её, а мне, значит, дядька родной по матери – Афанасий Андреич.

Соня взяла фотографию в руки. На обороте, наискосок, женским почерком, уже выцветшими чернилами было написано: «Любезной сестрице моей Анне Андреевне от любящего брата. 1936 год».

– Тётку Варвару, прабабку твою, дядюшка мой Афанасий привёз из райцентра, опосля гражданской войны. Там она учительницей в школе работала. Я сама-то 42-года рождена и всё это ещё не при мне было. А рассказываю со слов матери моей, Анны Андревны. Так вот, привез он её, значит, как супругу свою законную, нате мол, знакомьтесь и принимайте новую родственницу. Жили они не плохо, но детей не нажили. А в 37-ом, в деревню наведался бывший управляющий, что хозяйствовал тут еще при старых владельцах – помещиках. Усадьба их, с тех времён ещё, в райцентре стоит. И признал он в Варваре дочку своего бывшего хозяина. Говорят, кликнул её, да только другим именем, не Варвара Прокопьевна, а вроде как – Катерина Матвевна. А та возьми, да отзовись. Потом говорит, мол, вы ошиблись. А он вроде, как, головой покачал, да и уехал. А дня через два приехали за ней, арестовать значит, как врага трудового народа. Да только не вышло у них. Убежала Варвара в Хитрую рощу. Это так мы лесок называем, километра два за деревней. Про рощу эту всегда рассказы странные ходили. Ходу туда никому из местных не было потому, как случались в этом лесу с людьми разные, непонятные и необъяснимые вещи. Были случаи, когда уходили в этот лес грибники или кто по дрова, а возвращались только через месяц. Их уже и «похоронить» успеют. А они живы – здоровы и говорят, что только несколько часов в лесу-то были. А другие вообще, возвращались полоумными. Да с седыми клочьями на голове. И добиться от них ничегошеньки-то было нельзя. Мычали только. Вот так-то! Так что из наших, деревенских, никто туда носа по доброй воле не совал. Но видимо у Варвары иного выхода не было. Семь бед, один ответ! Решила – лучше в лес, чем арест. А те, что за ней пришли, ни бога, ни черта не боялись. Что им лес? Лес как лес. Думали баба далеко не убежит. Бывший управ тоже с ними пошел, видимо для опознания личности. Только ушло их четверо, а вернулось дня через три – двое. Начальник ихий – комиссар и… Варвара. Уходил комиссар – был чернявый, вернулся седой и с ранением. Сел в телегу и… поминай, как звали! Варвара рассказывала, что якобы бандиты на них в лесу напали и подстрелили всех, а комиссара она раненого нашла и из леса вывела. И так с тех пор получилось, что Варвара наша могла спокойно в лесок ходить и возвращаться живой, да здоровой. И все кто с ней ходил тоже не терялись. Еще был случай. Это я уже помню. Решили лесок этот под делянку отдать. Попригоняли тракторов, люди понаехали! Забурились они в лес, да и сгинули вместе с машинами! Милиция с собаками весь лес прочесала, нет и все! Что было! Да тут кто-то вспомнил про Варвару. Позвали её, значит. Она в лес зашла и через полчасика вывела всех делянщиков. Сколько разговоров потом было. Не шутки ведь, целая бригада рабочих пропала! Варвару потом милиция пытала, мол, где нашла, как нашла. А она им: зашла – говорит в лесок и нашла. Они говорит, мол, и не далеко были. Бились – бились с ней, да и оставили в покое. Всё – таки уж в возрасте она тогда была. Вот оно что! Ну, и кроме прочего дар у прабабушки твоей Варвары был. Могла лечить травками всякими, наговорами. Многим в деревне нашей помогала. Уважали её. Муж её, значит, Афанасий Андреич, на Войне с фашистами, будь она неладна, погиб. Тётка замуж еще два раза выходила. Но те мужья её к рюмке тягу имели и померли от этого дела рано. А вот бабку твою, Анастасию, родила она не знамо от кого. Так эту тайну никому и не открыла. Но не от наших деревенских. Это точно бы знали. Было ей в ту пору, почитай уж, сорок пять годочков. Настя, сестра моя двоюродная, непутевая выросла. Пить, гулять, с мужиками таскаться рано начала. Нагуляла она твою мать в 17 лет и бросила на воспитание Варваре. А сама укатила куда-то на Север, там и сгинула. Ни слуха, ни духа. Мать твоя, упокоится душа её грешная, росла тихой, послушной. Училась хорошо, во всем Варваре помощницей была. Да, беда с ней приключилась. Снасильничали её. В подробностях я мало знаю, потому как молчали обе, как рыбы. А живот-то как начал расти, так все и узнали. Чего там, шила в мешке не утаишь. Ой, ходила она тобой, а сама прямо таяла на глазах. Как время пришло, уехала в райцентр рожать. Варвара, как чуяла неладное, все отговаривала, мол, я сама роды приму. Но внучка рогом уперлась. Поеду, говорит, к врачам, как положено. А потом узнали, что на дочку, на тебя то – есть, она отказную написала. А сама с крыши спрыгнула, да и насмерть. Видать, с головой у неё что-то случилось, раз жизни себя так лишила. Вот такое горе на плечи Варваре выпало. Тебя она через время нашла в малюткином доме. Да, только никто тебя ей не отдал. Восемьдесят пять годков Варваре тогда уж было. Ну а потом вроде, как и удочерили тебя? Что, нет?

– Нет, я в детдоме выросла.

– А, вон как… – старушка продолжила:

– Дарственную на дом, Варвара мне, почитай, перед смертью передала. И адресок твой тоже. Откуда он у неё был, одному богу известно. Ну а дальше ты и сама все знаешь. Написала я тебе письмо. Ждала приезда. Я ведь сразу тебя признала, как увидела. Больно ты похожа на Варвару лицом.

– У меня такой родинки над губой нет. И волосы светлее.

– Да, родинка её приметная была. И волосы, малость, темнее, когда не поседели ещё. А вот глаза, точь-в-точь, как у неё, зеленые в крапину.

Соня действительно отмечала удивительное свое сходство с прабабушкой, а рассказ Валентины Михайловны потряс молодую женщину до глубины души. Уже ночью, засыпая, девушка продолжала думать о произошедшем с нею, обо всех тех людях, которых она не знала, но частью, которых, была. Она вспоминала лица с фотографий, пытаясь оживить их образы в своей фантазии. Сон, такой реальный, такой правдоподобный пришел неожиданно.

Она стоит посреди богато обставленной комнаты. Перед нею мужчина. Он большой и сильный. Голос его густой, басовитый. Она знает – это её отец. Он смотрит на неё. В глазах бесконечная любовь и нежность. Он говорит:

– Дитя. Ты должна знать. В плохое время возвращайся всегда в родовое гнездо. Испокон веков эта земля спасала наш род от напастей. Она даёт нам силу. Помни дитя! Помни всегда!

Но вот декорации сменились. Она кружится в свадебном танце. Сердце её наполнено счастьем. Она любит! Она видит лицо молодого мужчины. Это он! Душа захлёбывается от чувств!

Она бежит. Происходит что-то страшное! Её мир разрушен! Никого нет. Страх. Это конец!?

Она едет на повозке набитой людьми. Они чужие, другие. Она знает, что должна стать такой, как они, затеряться среди них. Иначе смерть.

Она у стены дома. Там тайник. Маленькая шкатулка с детскими «сокровищами».

Она в лесу. Стена. Ладонь ложится на поверхность. Теплая и гладкая. Тёмный провал. Любопытство.

Снова лес. Она бежит. Погоня. Нужно добежать до Стены, там спасение. Люди с оружием гонятся за ней. Люди с оружием сходят с ума. Они видят трехголового пса – стража. Она знает, он не опасен. Он призрак, фантом. Люди не знают. Они стреляют и попадают друг в друга. Они в ужасе. Остался жив только один. Он без оружия и ранен. Она поможет ему выйти.

Теперь она в комнате. В руках маленькая шкатулка. Здесь её память о той, другой жизни. Надо спрятать. Где? Закопченная заслонка. Всё!

***

Утро выдалось чуть пасмурным. Они с Валентиной Михайловной шли смотреть дом доставшийся Соне в наследство. Он оказался небольшим, но довольно аккуратным. Три окошка на фасаде выкрашенные голубой, ещё сохранившей следы свежести, краской. Деревянные, видавшие виды ступеньки крыльца. Чуть скрипнувшая, крепко сколоченная дверь и молодая женщина оказывается… в собственном сне! Те же стены, стол – покрытый цветастой льняной скатертью, кровать, гипюровая накидушка на подушках, образ в углу, выбитые занавески и…выбеленная русская печка!

– Ну вот, Сонюшка, принимай наследство, – Валентина Михайловна обвела хозяйство рукой, – теперь, это твоё.