Все посмотрели на учителей. В приличном виде, то есть в туфлях, надетых поверх колготок безо всяких добавлений, были только Люба, Таня и я. Остальные учителя выглядели так же, как их воспитанницы. Шишига задумалась. А потом продолжила:
– Посмотрите на меня. Я уже не молодая, но прихожу в школу в приличном виде…
Все посмотрели на Шишигу: она была в чулках разного цвета …
Шишигина выходка возмутила родительскую общественность. В деревне говорили, что несколько мамашек, занимающих кой-какое положение и не сильно Шишигу боящихся, отловили ее вечером в пустой школе и говорили с ней в выражениях непозволительных. Шишига кипела: глаза у нее ввалились, рот распялился еще больше.
Но нам было не до нее. У нас выпускные классы и экзамены в вечерней школе, а еще мы ставили новогодний спектакль. И приходили теперь домой только к позднему ужину. Я не могла оставаться в деревне на выходные, и девчонки тащили на себе субботние репетиции без меня. После одной из них Люба поскользнулась на нашей тропинке и потянула едва зажившую ногу. Хирург уложил ее в постель, спектакль накрывался медным тазом: химические спецэффекты могла делать только Люба. Поздние ужины переместились теперь в ее комнату, и в один из вечеров она, устав от вынужденного безделья, рассказала нам интереснейшую историю.
Два года назад, когда Люба только приехала в деревню, Шишига, позарившись на ее красоту, несколько дней таскалась за ней следом и, наконец, перегородив ей выход из класса, заскрипела:
– Любочка, вы такая красивая. Вы же не замужем, я узнала… А у меня есть сын… Он взрослый уже… Ему 27… Он в городе живет, должность у него хорошая… Вы же все равно никому не нужны… А он вас любить будет… Он хороший…Давайте я вас с ним познакомлю…
Мы с Таней обомлели и затараторили вместе, перебивая друг друга:
– Как это «никому не нужна»? Она что? Сбрендила?
Люба посмотрела на нас, вымученно улыбнулась и выдохнула:
– Она все знала. Не знаю, откуда, но знала, что меня жених почти перед свадьбой бросил…
Мы с Таней переглянулись. Сказать, что Люба красивая и умная, это вообще ничего не сказать. Веселая, рассудительная, прекрасная хозяйка. Кем надо быть, чтобы позвать такую девушку замуж, а потом отступиться? И не только такую …
– Что значит бросил? – не выдержала я. – Это котенка можно бросить беспомощного. А взрослого самостоятельного человека бросить нельзя…
– А он бросил, – сказала Люба и уткнулась в подушку.
И мы с Таней замолчали, поняли, что произошло самое страшное, подлое предательство.
И еще подумала, что Верка Штайн уже состояла с Андреем в глубоко интимных отношениях и, возможно, была от него беременна… Но это была очень быстрая мысль, она не задержалась в моей голове.
Таня вдруг спросила Любу:
– Ну, а ты?
– Что я? – Люба непонимающе подняла лицо от подушки.
– Что ты Шишиге ответила?
– Ничего я ей не ответила. Чуть не умерла от страха…
…Лично мне это было знакомо. После первого урока в вечерней школе мои взрослые ученики, утомленные русским языком донельзя, быстренько растворились в сумерках. Мой класс на втором этаже, и я сразу пожалела, что не тормознула одного из них: в школе никого уже не было, коридоры и лестницы темные, а до холла, где всегда горел свет, надо было еще добраться. Столкнуться же с вечно шастающей по темной школе Шишигой – так себе приключение.
Словно услышав мои мысли, Шишига возникла на пороге класса. Я застегивала дипломат, мой палец так и остался на замке.
– Вот и хорошо, что вы задержались, я с вами поговорить хотела, – заскрипела Шишига.
И в моих ушах раздался голос отца, его сказка: «Шишига не всегда злая и не всегда страшная. Весной, как начинают цвести подснежники, она отходит, оттаивает, сбрасывает дикое свое обличье и делается красавицей, такой, что если кто увидит ее, себя забывает, родных забывает и помнит только о ней. Она в эту пору невестится, бегает по лесу, аукает и смеется. И не злобится. Может питаться травой, ягодами, грибами. Ну, когда и лягушку захватит, птичье гнездо разорит, но это больше от баловства.
А как только ночи холодными станут, тут Шишига и озвереет. Ищет по лесу кто послабее: зайцев, белок рвет на части, кровь выпивает, косуле в шею вцепится – не оторвать. Даже медведя может в берлоге прихватить, пока тот сонный. Боится Шишига только волчьих зубов. Она, положим, бессмертная, но боль чувствует…»
– Рабочий день у меня закончился, – ответила я таким тоном, что повода для дальнейших разговоров не было.
– А я все-таки хочу поговорить, – начала Шишига, но не договорила.
Я защелкнула, наконец, дипломат. Подхватила свою шубку, прошла мимо Шишиги, отодвинув ее плечом, выключила в классе свет и дунула по коридору так, что не кособокой Шишиге меня ловить.
Только на середине нашей тропинки я остановилась и натянула на себя шубу.
После следующих занятий я попросила взрослого своего ученика поправить портьеру, и пока он в недоумении раздернул, а потом задернул штору, я махом свалила все мои тетрадки в дипломат, натянула шубку.
На пороге стояла Шишига. И тогда мой помощник все понял, перехватил дипломат и сказал:
– А пойдемте-ка я вас провожу, а то шляются всякие…
Когда мы вышли из школы, я подняла глаза вверх: в шишигином кабинете слабый свет пробивался через грязное стекло.
Мой спаситель проводил меня до подъезда, подмигнул и пошел своей дорогой.
С этого дня меня всегда кто-то провожал…
…А Таня продолжала терзать Любу:
– И что? Дальше что?
– Да ничего… Помнишь, ты улетела к маме на зимних каникулах? (Таня закивала). Я тогда одна осталась в квартире, и Шишига притащила своего сынка…
Таню сжигал огонь любознательности.
– Ничего особенного, я уже спала, а тут стук в дверь. Открываю защелку, а там Шишига с Сережей…
– И как?
– Сережа-то? Две капли воды – Шишига, только белесый какой-то…
– И что?
– Да ничего. Сказала, что устала, и дверь закрыла…
Я сразу прикинула, что сыночек появился у Шишиги только через пять лет после свадьбы. Положим, Георгия в первые дни Шишига еще могла затащить на себя, но чтобы потом… История становилась интересной.
Назавтра, покончив с занятиями, мы с Таней раскинули мозгами и решили расспросить Галину Степановну. Она была уже в годах, в школе работала давно и могла знать про шишигино отродье.
Вообще-то с сельскими учителями почти всегда что-то не так: прожив несколько лет в деревне и выйдя здесь замуж, учителя не становятся колхозниками в полном смысле этого слова, но и учителями быть перестают: мужья, дети, куры и коровы как-то затуманивают учительский лоск. Но Галины Степановны это не касалось: по-прежнему стройная, моложавая с хорошо сохранившимися руками, несмотря на мужа, троих сыновей и огромное хозяйство.
Галина Степановна выслушала наш запрос и не удивилась.
– Шишкина уже работала здесь года три, когда я приехала. Она тогда географию преподавала. И еще что-то, не помню уже точно. Я в первый же год замуж вышла и почти сразу забеременела. Больницы нашей еще не было, только фельдшерско-акушерский пункт. Ходить туда приходилось часто, иначе бы декретный отпуск не оформили. Один раз Нину Ефимовну я у акушерки встретила. Но зачем она там была, точно не знаю.