– Я тоже требовал дисциплины. Я требовал хорошей работы. Я отстранял от работы пьяных и бездельников. Штрафовал. И даже выгонял их. Да, да! Завод – это не игрушка. Без дисциплины, рабочей дисциплины – никуда! Иначе будут травмы, несчастные случаи, а если бог милует, так в любом случае упадет производительность труда и тогда у рабочих понизится заработная плата… то же самое в гимназии. Если ты опоздаешь на урок хоть на пять минут, то ты потеряешь то, что выучили в классе за эти минуты, да еще и навредишь своим товарищам тем, что отвлечешь их… Хотя зачем я все это говорю? Ты что, сам этого не понимаешь?
– Понимаю, – прошептал Володя.
– Ну вот. Понимаешь. Тогда о чем наш разговор?
Володя молчал.
– Послушай еще. Ты извинился, и я тебя прощаю. Но и я хочу попросить у тебя прощения, что тебя ударил. Я сорвался, прости. А ты же еще совсем маленький… Но я прошу тебя, Володя, очень прошу – думай. Не иди за ними тупо, не будь стадом, не будь животным. Хорошо?
Володя подошел к отцу:
– Папа… а почему ты не сказал им этого на заводе? То, что сказал мне? Это же понятно, папа!
Инженер усмехнулся:
– Они не услышат. Ну все, иди спать, сынок.
Володя несмело подошел ближе. Отец встал и обнял его.
Прижимаясь к отцу, Володя тихо спросил:
– Что ты теперь будешь делать?
– Посмотрим. Иди спать.
В детской Володю ждала мама. Не дожидаясь ее вопросов, Володя быстро сказал:
– Я извинился. Я был неправ. И ты прости меня, мама.
Мама вытерла слезы:
– Я так боюсь, что теперь будет, Володенька.
Володя сел рядом:
– Не бойся, мамочка. Я всегда буду тебя защищать. От всех, от всего!
Мама улыбнулась:
– Спасибо, сыночек. Надеюсь, защищать меня не придется. Что там у вас в гимназии?
Володя задумался, потом заговорил:
– Знаешь, мамочка? Какая-то глупость. Правда, глупость. Папа все правильно сказал.
– Не обижаешься?
– Что стукнул меня? Нет, уже нет. Он просто устал. Мамочка, давай не будем говорить про гимназию? Давай про лето? Куда мы поедем, мамочка?
– Ох, Володя, не знаю! На дачу…
– А в Берлин?
– Это вряд ли.
– Ну вот, – расстроился Володя, – в том году не ездили, и в этом тоже! Когда же все это кончится!
Скоро пришло известие – царь отрекся от престола. Это обсуждали всюду – в гимназии, дома, в лавке Арсения Васильевича. Нина тоже переживала:
– Володя, а тебе жалко царя?
– Что?
– Ну, царя тебе жалко?
Володя неуверенно улыбнулся:
– Царя? Да нет…
– А мне жалко. Немного. Я раньше в журналах любила смотреть портреты. Особенно цесаревича… красивый, правда?
Володя удивленно покачал головой:
– Красивый? Да не знаю. Обычный… он болеет, ты знаешь?
– Да, папа рассказывал, у него какая-то страшная болезнь, что ему даже оцарапаться нельзя. Бедный… мне так его жалко!
Володя озадаченно смотрел на Нину. Жалко царя, цесаревича… о чем она говорит? Царя свергли, теперь Временное правительство, теперь… что теперь? Дома обо всем этом говорили много, иногда Володя прислушивался, но мало что понимал. После того разговора с отцом все стало еще непонятнее. Толпы народа на улицах, веселье Матвея Петровича, мрачное молчание отца, беспокойство мамы…
Нина тем временем продолжала:
– Если он болеет… раньше он жил во дворце, а теперь где живет? Где они теперь? И как они будут жить?
– Не знаю. Как все, наверное. В квартире или в доме.
– А врач… когда он был царевичем, у него были лучшие врачи. А сейчас?
– Слушай, не хочу я про него думать! – вдруг вспылил Володя, – это все из-за царя – и война, и то, что народ бедно жил! Если бы царь был хороший, то революции бы не случилось, понятно! Ты что, за то, чтобы все было так, как прежде?
– Не кричи на меня!
– А ты глупости не говори!
– Знаешь что? Иди один гуляй и кораблики пускай. Вообще не хочу с тобой разговаривать, понял?
– Да пожалуйста!
Нина развернулась и побежала к дому. Володя пошел в другую сторону. Царя ей жалко!