Зови меня Яга

Я рисковала не получить ничего, мы оба прекрасно это понимали. Но терять было нечего, и я спросила:

– Нет ли у тебя какой-нибудь книги?

Изумление оказалось сильнее гнева, и воин снова повернулся ко мне:

– Откуда! А ты обучена грамоте?

– Я ещё и считать умею, – хитро прищурилась я. – Вас восемь, и, если каждый съест по шесть блинов, испечь нужно четыре дюжины.

Блины были моим любимым блюдом, хоть и на козьем молоке. Пусть мужчины сами варят густую мясную похлебку, буду прятаться в доме под благовидным предлогом.

– Впечатляет, – хмыкнул Иван. – Книг у меня нет, Яга. А вот забор поправим, чтоб кабаны в огороде не шастали. И собаку бы тебе нормальную.

Я отвернулась к печи, достала несколько тлеющих угольков из загнёты и кинула на них растопку. «Кормить я её чем буду, собаку?», – размышляла я молча, привычным движением разбивая яйца в глубокую миску. На улице шумно плевались, сморкались и гоготали витязи, вызывая желание спрятаться где-нибудь на чердаке в душистом сене.

Когда тесто настоялось, все внимание сконцентрировалось на двух чугунных сковородках – только поспевай. Стопка медленно росла, и вместе с ней росла моя уверенность в себе. Всегда нравилось делать простые, жизнеутверждающие вещи. Обычные блины, но это я сотворила их из муки, молока, яиц и масла.

– Чего надо? – грубо спросила я, выливая последнюю порцию теста через край. Тощий подросток от неожиданности уронил кружку, которую бездумно взял повертеть в руках и нервно шмыгнул носом.

– Тётенька Яга, я коням овса дал, могу и вашему немного. И почистил всех.

– Какая я тебе тетя, – невольно развеселилась я. – Благодарю, коли не шутишь. Присядь, сними пробу с блинов-то.

Подросток неуверенно кивнул и аккуратно примостился на самый край лавки. Судя по тому, как он сглотнул слюну – просто духу не хватило отказаться. Я поставила перед ним кроме блинов мисочку с мёдом и украдкой наблюдала за гостем.

Спустя годы меня всё так же коробило от вида людей, берущих пищу грязными руками с темной каймой ногтей. Но сейчас взгляд зацепился за тряпицу, которой была обмотана левая рука у парнишки.

– Что там у тебя? Покажи.

Он прижал руку к себе и замотал головой из стороны в сторону.

– Ничего. Скоро заживёт.

– Как тебя зовут? Молчишь? Чего боишься, юный воин?

– Все говорят, ты ведьма! – отчаянно выпалил отрок, дожевав блин.

– Ещё какая, – не стала отпираться я в этот раз. – Сам покажешь, или мне Ивана позвать?

Некоторое время парень размышлял, кого следует опасаться больше, но, в конце концов, неохотно размотал тряпку и положил руку на стол. Буркнул:

– Порезался немного, когда рыбу чистил.

Должно было ужасно болеть – по себе знаю эту тупую пульсацию в распухшем, негнущемся пальце. Но роскошь жаловаться или увиливать от работы была мальчику недоступна.

– Закончи с лошадьми и приходи, понял? – сказала я твёрдо. Вынесла с поклоном блины витязям, к ним – сметаны и творога. Мёд было жалко. Если сами не попросят – не дам. Вернулась в дом и поставила греться колодезную воду.

Запарила в крутом кипятке сушеные цветы ноготков, пусть настаиваются. В другой миске к воде добавила соли. Вопреки опасениям, отрок явился.

– Давай руку. Имя тоже, иначе ничего не выйдет, – пошутила ехидно, а гляди-ка – сработало.

– Щука меня звать.

– Потерпи, воин, – глядя на прикушенную губу и бледное лицо, напутствовала я, и, отчаянно жалея об отсутствии нормального мыла, осторожно начала очищать руку.

– Палец суй в кружку и держи. И на вот, выпей пока.

– А это что? – парень покосился на глиняную кружку с сомнением.

– Это просто вкусно. Зря что ли ты ягоды пёр. Морс сварила клюквенный.

Щука отхлебнул и даже глаза закрыл от удовольствия, но тут же расплескал напиток, дернувшись всем телом.

– Это просто кот! – упрекнула я мальчишку, на колени к которому запрыгнул Шмель. Хотя этот полосатый мордоворот мог и когти в него запустить, кто знает. Поставила на пол миску со сметаной – кот сразу же добровольно спрыгнул вниз.

– Да они тут повсюду! – возмутился паренёк. – Зачем вам столько кошек!

Вместо ответа у меня изо рта вырвалось натуральное шипение, и мой пациент слегка побледнел.

– Руку вынимай из кружки. Хорошо. Теперь календула.

Я забинтовала палец тонкими полосками мягкой ткани и пропитала повязку настоем.

– Слушай меня внимательно, Щука. Каждый день будешь кипятить воду и добавлять десятую часть соли. Утром и вечером вымачивай палец в соленой воде, а на ночь делай примочку с настоем цветков, я дам с собой немного. Если всё будет хорошо – спасёшь руку.

Отрок поклонился и выбежал из избы в темноту, громко хлопнув дверью. Ну и скатертью дорога, горько подумала я, наглаживая по спинке пугливую трехцветную кошку, вылезшую откуда-то после ухода гостя.

Глава 2

Серый в яблоко коренастый конь жалобно ржал и стучал копытами, запертый в стойле. Пожалуй, дай ему волю, ушёл бы вместе с сородичами. Сердце ёкнуло – может и правда, пусть забирают? Потом вспомнила, что витязи эти и отрока за человека не считают, что им чужой старый мерин. Продадут живодеру – и вся недолга. Пусть доживает здесь, компания у него есть. Пусть и не лошади, а козы, куры да кошки, что так любят греться на его широкой спине.

Иван-царевич подошёл, когда отряд уже готов был тронуться в путь.

– Прощай Яга, Бог даст – свидимся.

Я кивнула, поджав губы. С их Богом у меня отношения не складывались, уж лучше помолчу.

– Ничего не скажешь, не предскажешь? – продолжал допытываться незваный гость, то ли в шутку, то ли правда требовал предсказания. Я напрягла мозги, пытаясь вспомнить внятно хоть одну известную сказку про Ивана-царевича. Всё лучше, чем гороскопы составлять. Наконец, выдала:

– Если кто-то твоего коня убьет, он же тебе потом и поможет. Нет, не то. Что за глупости. Вот тебе моё напутствие, царевич: в больших поселениях сырой водицы не пей, а руки мой почаще. Так убережешься.

Иван слушал внимательно, хотя мои слова должны были казаться бредом с ума сошедшей бабы. Потом легко вспрыгнул в седло, и они просто ушли, оставив мне перерытый копытами да сапогами двор и смутную тоску в растревоженной душе.

На столе в избе лежал красивый резной гребень. Щука оставил. Лучше бы приберёг для девицы-красавицы, как, должно быть, и собирался. Но ему больше нечем было отдариться за лечение. Получилось глупо – видел ведь, что у меня волосы острижены под корень, короче, чем у их мужчин, стало быть. Хоть коз этим гребнем чеши, ей-богу.

Местные всегда старались отдариться за самую незначительную услугу. Я не признавала это настоящей благодарностью. Скорее, они считали опасным и неправильным чувствовать за собой некий долг.

Я вернулась во двор и немного побродила, рассматривая полусожжённые кости и пепелища костров. А потом встряхнулась, как собака после дождя. Работа сама себя не переделает. Уголёк вертелся под ногами, лаял на кошек и пачкал мою одежду грязными лапами. Его животик был подозрительно круглым – обожрался требухи на неделю вперёд. Вот кого я не держала, но пёсик не увязался за конными, остался со мной. Ну, что ж.