Зови меня Яга

Марья с мужем не остались на ночлег – я и не предлагала. На прощание она сообщила, что у Птицелова по слухам есть брат – тому подвластны не птицы, а звери. Если бы не странный человек, встреченный мной в лесу, можно было бы посмеяться над столь причудливой байкой.

Внутреннее чутье подсказывало – мужчина, назвавшийся Птицеловом, вернётся. Я пасла коз в лесу, пекла ржаные калитки с творогом, добавив в начинку яиц и меда, но всегда была настороже. Это раздражало, и я снова вспомнила Уголька. «Тебе бы собаку хорошую», – прозвучал в голове добрый гулкий голос Ивана, и сердце неприятно царапнуло.

Дни становились короче, сумерки – холоднее. И однажды что-то толкнуло меня ночью, разбудило. Я лежала в темноте, прислушиваясь, пока тишину снова не разорвал далекий гогот – где-то в небе стая гусей двигалась на юг. Мои гуси, запертые в сарае, заволновались и загоготали в ответ тоскливо и надрывно. Дыхание постепенно успокаивалось, но сна как ни бывало. «Вот и осень пришла», – подумала я и села на лавке, спихнув кота в сторону. Осень.

Я с трудом дождалась, пока тусклый утренний свет пробьется через маленькое окно, возвещая наступление утра. Трава хрустела под ногами, покрытая инеем, изо рта вырывался пар. Задав скотине корма, я привычным движением взяла посох, стоявший у калитки, и направилась в лес. Надо было повесить черепа на подступах к дому, чтобы деревенские не беспокоили меня сегодня. Я ждала другого гостя.

Предсказывать будущее я так и не научилась. Придется Птицелову в это поверить. Я подула в замерзшие руки, чтобы хоть немного согреть их. Туман растаял, трава, снова ставшая зеленой, блестела каплями воды. Я быстрее зашагала к избе, чтобы растопить печь и приготовить себе настоящее лакомство. Выну серединку из яблок – их-то у меня полно, положу внутрь сушеной смородины, орехов и мёда, а потом запеку и слопаю со сливками.

Успела только развести огонь из углей, когда раздался стук. Мелодичный и громкий, будто в мою дверь барабанил клювом дятел. Я замерла у печки. Стук не повторялся. «Нет причин бояться», – повторяла я сама себе, а потом быстро распахнула дверь – словно в холодную воду нырнула.

Птицелов стоял у крыльца. На его плече сидела ворона и хитро косилась блестящим глазом.

– Мир твоему дому, – произнес мужчина и небрежно стряхнул птицу. Та, похоже, не обиделась, перелетела на крышу сарая, подальше от кошек. Я молча кивнула в ответ.

– Возьми, – он протянул мне небольшой сверток. Под мягкой кожей оказалась ткань, а внутри… У меня перехватило дыхание, но запах уже достиг носа, и его невозможно было перепутать ни с чем. Хрупкие коричневые листы сворачивались в трубочку – слишком тонкие, чтобы оказаться корой кассии. Я поднесла их ближе к лицу и внезапно из груди вырвались рыдания. Ноги не держали, и я осела на ступени крыльца, изо всех сил стараясь успокоиться. Слёзы текли бесконечным потоком, воздуха не хватало. Я проталкивала его в легкие, но он с воем вырывался обратно. Когда глаза опухли так, что с трудом можно было рассмотреть что-либо, я завернула корицу обратно в платок и наугад протянула трясущуюся руку:

– Забери.

Внутри было пусто и холодно, как будто я выплакала последние крохи любых эмоций. Необыкновенная усталость овладела телом, если бы я была одна, то легла бы подремать, невзирая на ранний час. Жёсткие ладони обхватили меня чуть выше локтей, и Птицелов поставил меня на ноги.

– Надо подбросить дров, если не хочешь, чтобы печь погасла, – спокойно сказал он, будто не заметив мою истерику.

– Проходи, будь гостем, – охрипшим голосом ответила я. Не хватало ещё, чтобы этот странный человек посчитал себя оскорбленным – а у него были все основания после такого приема. Я поставила на стол сыр, запеченные яйца, кувшин ягодного взвара, а сама взялась за яблоки. Всегда спокойнее разговаривать, когда чем-то заняты руки. Я вынимала сердцевины и складывала их отдельно – побаловать коз. Птицелов молчал, и мне пришлось начать первой:

– Я пыталась сказать в прошлый раз и повторю снова – мне недоступны никакие особые знания или умения. Не ворожу, не предсказываю будущее, не катаю яблочко по блюдечку.

Мужчина внимательно смотрел на меня и мне показалось, что по его тонким сухим губам пробежала тень улыбки:

– Ложь, но ты веришь, что говоришь правду. Это меня и заинтересовало. Поэтому я вернулся, а не за предсказанием.

Он был в точности таким, как я запомнила, но взгляд против воли снова и снова останавливался на лице Птицелова – слишком необычным было отсутствие бороды и усов у взрослого мужчины. Сбривать символ мудрости и мужества по собственной воле не принято в местных краях. Птицелов не казался юнцом, я дала бы ему не меньше сорока лет на первый взгляд. И не больше: хотя на лице были морщины, но скорее мимические, а не старческие. Лучиками они расходились от внешних, слегка опущенных углов глаз, пересекали высокий лоб. Нос был тонкий и прямой, я бы даже назвала его изящным. Тёмно-русые, с рыжиной, волосы убраны в хвост. Брови же сильно выгорели на солнце, и красноватый загар покрывал кожу.

– Насмотрелась? – суховато спросил Птицелов и уставился на меня в упор. Его глаза были свинцово-серыми, без единого пятнышка.

– Вполне, – буркнула я, не став извиняться, хотя пялиться на человека не только здесь считалось неприличным.

– Не ожидал, что подарок расстроит тебя. Местные наперебой уверяли, что ты ценишь любые пряности. Достать корицу было непросто, но птицы – ловкие воришки.

– Я не могу её принять. Слишком дорогой дар. Даже не знаю, сколько она могла бы стоить. Мне нечем отблагодарить тебя, Птицелов.

– Оставь себе просто так. Запах слишком сильный и довольно противный, – уголки его рта приподнялись в улыбке. – Интересно, где ты могла чувствовать его раньше. Там, где растет это вечнозеленое деревце, люди выглядят совсем иначе.

В горле снова встал комок. Птицелов был настолько не от мира сего, что мне вдруг захотелось рассказать ему всё и посмотреть, что он скажет. Но он заговорил первым:

– Давай договоримся так, Яга. Вопрос за вопрос. Больше мне ничего от тебя не нужно.

«Интересно, а детектор лжи у него встроенный есть?», – цинично подумала я и ответила:

– Спрашивай первым!

Глава 12

Он уже задавал мне этот вопрос в прошлую встречу, но я и подумать не могла, что это правда важно:

– Для чего ты кормила лесных птиц зимой? – Птицелов смотрел внимательно, а поскольку я не торопилась с ответом, продолжил: – Крестьяне стараются привлечь синиц в надежде, что они и летом поселятся рядом, помогут сохранить урожай. Но тебе от них никакой пользы.

– Может, мне просто жаль птиц, погибающих в мороз от голода? – пожала плечами я и поставила яблоки, начиненные медом и ягодами, в печь.

– Ты только навредишь, помогая выжить слабым. Они оставят потомство, хотя не должны были.

– Лес велик, и моя кормушка никому не вредит, Птицелов, – рассердилась я. – Я кормлю птиц не из жалости, а чтобы наблюдать за ними. Снегири, свиристели и синицы – мое спасение от зимнего уныния. Я не даю котам сожрать их, и не оставляю кормушку пустой. Знаю, что если прилетят сюда в надежде, может не хватить сил искать пищу в другом месте.

Мужчина удовлетворенно кивнул:

– Твоя очередь.

– Почему гуси летают по ночам?

Увидеть искреннее изумление Птицелова – это того стоило! Сидеть тут с каменным лицом – моя привилегия.

– Ты могла спросить что угодно, а задаешь вопрос, на который знают ответ даже дети?

– Как-то не случилось детей поблизости, чтобы спросить. Так почему?

– Безопаснее, – сказал Птицелов и замолчал, уверенный, что этого достаточно. Я ждала, и он неохотно добавил: – Днем от земли поднимаются теплые потоки. Их используют хищники, чтобы парить кругами в вышине. Гуси могут лететь и днем, и ночью, но, если можно избежать встречи с орлом или соколом – почему бы и нет. Вот дрозды и другие певчие птицы – только ночью, иначе им несдобровать.

– Ага! – мне показалось, что в этих объяснениях есть брешь: – А как же маленькие стрижи и ласточки? Почему они летят днем, хочешь сказать, им не страшны ястребы?

– Эти не могут кормиться ночью. А днем ветер поднимает насекомых высоко, можно хватать на лету.

– Как я могла забыть про еду, если печёными яблоками пропахла вся изба, – посетовала я, и могу поклясться, что Птицелов улыбнулся, пусть и одними глазами.

– Тебе пора идти? – спросила я, когда он в очередной раз бросил взгляд на дверь.

– Сколько надежды в голосе, – отозвался мужчина. – Нет, просто тесно в избе. Забыл – каково это.

– У тебя нет дома? – вырвалось у меня, и Птицелов уточнил:

– Это твой вопрос, Яга? Заданный вне очереди.

– Нет! – торопливо ответила я. Плевать мне, даже если он живет под корягой. – Если хочешь – выйдем на крыльцо. Поесть можно и там.

Птицелов не притронулся к нехитрому угощению на столе и меня это беспокоило. Незнакомцев неспроста встречали хлебом и солью. Совместная трапеза была священным действием, переступить через неё не могли ни разбойники, ни князья.

– Нет ли у тебя мяса? – спросил Птицелов внезапно. Я покачала головой, и он вдруг пробежался взглядом по моему телу. – Ты не голодаешь. Не есть мясное – твое служение?

Я не совсем поняла, о чём он говорит, и честно призналась: