– Какую память, Марин? Мне ничего не надо.
И тут я вижу, как ее глаза быстро наполняются слезами. На этот раз точно быть потопу.
– Ладно… спасибо, – открываю бардачок и закидываю туда зажигалку, – но чтобы это было в последний раз, поняла!..
– Поняла, – вытирает слезинку костяшкой пальца.
– Другого способа подарить его не было? Обязательно сюда идти надо было?
Надув губы и опустив глазки, молчит, а потом вдруг, вскинув взгляд, смотрит в мое лицо. И я, мать твою, дар речи теряю от того, какой посыл в нем вижу.
Тело пробивает разрядом тока, и вся кровь бурным потоком устремляется в штаны.
– Перестань так пялиться на меня! – рявкаю грубо, на что Маришкина верхняя губа едва заметно дергается.
– Я люблю вас, Арсений Рустамович… уже давно.
Пздц. Приехали!
– Еще раз услышу, позвоню отцу, – предупреждаю угрожающе, – скажу, что его дочка преследует взрослого женатого мужика.
– И где же ваша жена?.. Почему она не с вами?
– Моя семья тебя не касается. А тебе посоветую, малыш, найти мальчика – ровесника.
– У меня есть.
– Вот и отлично. Направь свою любовь на него, а меня оставь, пожалуйста, в покое!
– Но там, в клубе, – говорит тихо, – когда вы меня не узнали…
– Забудь, что было в клубе! – склоняюсь к ней, – я тебя принял за другую!
Смотрю четко в ее глаза и едва не обжигаюсь от того пожара, что пылает в них. Теряюсь на мгновение и не успеваю среагировать, как мою шею обвивают тонкие руки, а к губам прижимается пухлый рот.
Взрываюсь изнутри, мозг в кашу, нервные окончания наголо.
Обхватив ее шею ладонью, вгрызаюсь, причиняя физическую боль. Сама, дрянь, нарвалась. Пусть терпит.
– Ммм…
Сжимаю пальцы сильнее и тараню сладкий девичий рот, пока Маришка не начинает задыхаться.
– Ты че творишь, малыш?.. – шиплю, прикусывая порочные губы, – ты с кем играть надумала?
– Еще!.. Арсений Руста… – затыкаю ее поцелуем, чувствуя, что собственные тормоза срывает к чертовой матери.
Вы*бу же. Вы*бу так, что в сторону взрослых мужиков смотреть не сможет.
Наваливаюсь всем телом, впечатывая ее в спинку сидения. Не сопротивляется, сучка. Отвечать пытается! На равных со мной играть! Чувствую, как ногтями царапает кожу головы.
У меня колом встает. До помутнения в глазах и дрожи в коленях. Загребаю в кулак подол ее платья и дергаю на себя так, что Греховцева съезжает бедрами по сидению и упирается коленями в бардачок.
– Раком дашь? – хриплю, намеренно сильно царапая ее кожу щетиной.
– Как? – хлопает глазенками.
– Отсосешь, а потом рачком… о’кей?..
– Арсе-е-е-ний Руста… – выдыхает с ужасом.
– Давай, Марин… прыгай на заднее сидение, быстрее начнем, быстрее закончим.
– Я не хочу… так.
– Как? – не могу удержаться и все же ныряю рукой под подол.
Уроком будет.
А там чулки… мать вашу… тонкое кружево и шелковая кожа над ним.
– Я девственница еще.
– Чего?! – переспрашиваю как дебил.
– Я хочу, чтобы вы первым у меня были, Арсений Рустамович.
Будто в челюсть с ноги въехала, а потом на голову ушат холодной воды вылила.
Отстраняюсь и, отвернувшись, растираю лицо руками. Маринка начинает возиться. Возвращается в прежнее положение, платье поправляет, волосы.
Поворачиваю ключ в зажигании, врубаю свет и выезжаю со стоянки клуба.
Она затихает и до конца пути в кои-то веки ведет себя как мышка. Меня же все еще бомбит. То в жар, то в холод бросает. На языке вкус ее, а член продолжает дымиться.
– Значит, так, Марина, – начинаю я, останавливаясь во дворе ее дома, – то, что сейчас было, нихрена не значит. Я напугать тебя хотел, но ты, похоже, на всю голову отбитая.
Молчит, бесстрастно глядя прямо перед собой.
– Я сделаю вид, что ты мне ничего не говорила. Так будет лучше, потому я всегда любил, люблю и буду любить только Ингу.
На этих словах Маришка зажмуривается.
– Простите…
– Любовь свою и девственность в придачу подари своему мальчику. Думаю, он оценит.
– Так и сделаю, – бормочет чуть слышно.