Невидимка

– Да нет, – поморщилась первая. – Мозг готов взорваться. Эти консультации уже задрали. Чувствую, скоро из черепа ядерный «гриб» рванёт.

– Ты чё стонешь-то? Как будто в первый раз, – вступила в разговор капитан и заводила команды Марьянка Васильева. – Но ты права: могли уже отстреляться. Какому идиоту пришло в голову перенести соревнования? Сейчас бы сумки паковали.

Марьянка была самая симпатичная и фигуристая из сборной. Я подошёл поближе и засопел прямо над её грудью, пожирая выпуклости глазами. В следующий момент я получил кружевами по носу. Капитанша щелчком расстегнула лифчик, обнажив упругие дыньки. Она нисколько не смущалась своей наготы (хотя такие формы грешно прятать и стыдиться), неспешно достала из сумки спортивный лифчик и спрятала под ним свои достоинства. Я зажал рот руками, чтобы смачно не отвесить комплимент.

– Такому идиоту, кто жаждет «грибов» над школьными головами, – усмехнулась первая.

– Да фиг с ней, с подготовкой. Лично меня бесит школьная дисциплина. Тренера на них нет, чтоб порядок навести.

– Ну да, – усмехнулась капитанша. – Один Васька-дурдом чего стоит.

Они засмеялись, а я покраснел. Я-то, наивный, думал, что девчонки за моей спиной обсуждают, какой я секси и симпатяшка, прикольный и всё такое. А оно – вот как получается.

***

Кличку я получил с лёгкой руки первой учительницы в далёком первом классе.

– Ваш мальчик – просто дурдом какой-то, – сетовала Клавдия Степановна, когда вызвала родителей через месяц после 1 сентября.

В тот раз я опрокинул шкаф. Пикантность ситуации заключалась в том, что обычный книжный монстр был прибит со стороны пола и стенки за ним, но гвозди не выдержали моего первого поцелуя с двоечницей Наташкой. Как сейчас помню: это была первая пылкая любовь, которую я хотел доказать на деле. Родителей пригласили для более тесного знакомства, подробно рассказав, как активно я провёл первый месяц на переменах.

Репутация «дурдома» за мной быстро закрепилась, и я тщательно поддерживал её.

Это я придумал выкидывать портфели из окон, чтобы не таскать тяжести на плечах. По дорожке вдоль 4-этажной части школы до сих пор редко кто ходит.

Это я начал на географии ставить глобус на парту, убедив всех, что зрительная память самая надежная и с такой методикой можно смело сдавать любые экзамены без круглосуточной подготовки. И всё канало, пока учителка не засекла, как мы с соседом рубимся в карты. Сердито ткнув указательным пальцем в перемычку очков, она забрала и глобус, и колоду. Хотя последнее являлось частной собственностью, о чём я заявил на последующем педсовете.

Это я первым стащил пробирки из лаборантской вместе с бутылкой спирта, чтобы в туалете культурно выпить с пацанами и закусить семками. Бутылку возвращали, забирали вновь, пока содержимое не кончилось.

Это я устроил бокс с «козлом» на физкультуре и имитировал обморок. Обморок длился до скачков давления у педагогического состава и до звонка с урока. В общем, много было веселья.

Вся школа ждала, что я отчалю после 9-го класса, но матушка настояла на продолжении обучения. Мол, оценки в аттестате были бесспорно хороши, всего две «тройки», и по месту жительства мы относились к данному учебному заведению. В случае отказа решать вопрос предстояло через местное гороно.

Руководство прикинуло, что в этом случае геморроя будет в разы больше, и коллектив, скрипя сердцем и зубами, согласился терпеть меня ещё два года. К счастью нас всех, времени оставалось немного. Я уже пообещал сдать информатику на сотку, порвать всех в местном университете, а в будущем изобрести свой «ойфунь», который принес бы мне славу и деньги. Вот тогда посмотрел, как запела бы родная школа.

– Да будет так, – с улыбкой соглашались учителя, добавляя: – Если тебя раньше не прибьют.

И вот сейчас судьба дала шанс устроить отрыв напоследок. Чтобы, так сказать, хорошенько запомниться.

***

Вдохновение распирало. Можно творить что угодно без последующего призвания к совести, благоразумности и прочей скукоты. В школе царила тишина, нарушаемая монотонными голосами учителей и редкими репликами учеников. Это после звонка пространство наполнится топотом, криками, смехом, и эхо будет гонять собравшийся гул по лестницам и коридорам.

Я давно понял, что в школе особенная акустика. Словно в пещере, где один вопль эхом будет повторён несколько раз.

Моя матушка тоже это заметила. Однажды она спускалась по лестнице на каблуках, стук которых превратился в канонаду. После этого установила свой дресс-код: в школу – только в обуви на мягкой подошве.

Я побежал на третий этаж, в кабинет физики, в царство Гитлера. После утреннего везения хотелось снова хапнуть адреналина.

Кабинет был открыт, из него доносились военные нотки «диктатора». Я заглянул: ученики притихли и с надеждой смотрели на круглый циферблат. Учитель ходила между рядами, сцепив руки в замок за спиной и переступая с пятки на носок. Голова гордо вздёрнута вверх, на носу линзы в толстой роговой оправе, напоминающие очки танкиста.

– …Я подозреваю, что вы заняты своим любимым делом под названием «смотрю в книгу – вижу фигу», – нравоучительно говорила она. Школьники никак не отреагировали на старый как пень афоризм, наклонив скучающие лица над учебниками и тетрадями.

У Гитлера все уроки проходили по одной программе. Сначала общее промывание мозгов, направление на путь истинный, затем расстрел избранных у доски в соответствии с актуальным чёрным списком, прохождение новой темы и на десерт самостоятельная работа.

– …А теперь проверим качество вашей подготовки к занятиям, – подтвердила мои предположения Гитлер.

Плечи и шеи потенциальных жертв стали тихо вжиматься в позвоночник. Надо было что-то делать, спасать положение.

Школьники внимательно уставились в учебники, боясь встретиться с Гитлером взглядом. Пользуясь моментом, я подскочил к доске, схватил мел и размашисто написал три известные с детского сада буквы. Но так, чтобы это смахивало на формулу: X, Y и z над N.

Первые смешки не заставили себя ждать. Класс ожил, ученики теперь смахивали на отважных пленных, устроивших саботаж в тылу врага. Гитлер посмотрела на доску, сняла роговую маску, достала из кармана мужской платок, протёрла им очки, вернула их на нос, – картинка не изменилась. Увидев растерянность на лице главной школьной грозы – может, впервые за всё время – школяры окончательно развеселились.

– Что это?… Кто это сделал?… – Гитлер с недоумением вглядываясь в моё творчество и на детей, вызвав новую бурю смеха.

Я подумал: нарисовать ли новую формулу со знаком «пи», но решил, что и этого будет достаточно.

– У нас в каждом классе есть камеры. Я ведь посмотрю и узнаю, кто это написал, – пригрозила учительница. – Можете заранее приглашать родителей в школу.

Ученики переглянулись и засмеялись сильнее.

После физики моё внимание зацепила приёмная директора. Я заглянул в святая святых, где возвышали гениев и изгоняли дьявола из непослушных. Оба кабинета – и секретарши, и директора – оказались пусты. Видимо, хозяйка приёмной, пользуясь отсутствием руководства, слиняла пить чай или к трудовику, оставив свой пост незапертым.

Я подошёл к столу Альбины (девушка она молоденькая, немногим старше нас, поэтому её отчеством мы никогда не заморачивались). Стол секретарши был чересчур прибранным: ни исчёрканного листочка, ни завядших стикеров, ни разбросанных карандашей, крошек, следов от кружек. Даже отпечатков пальцев на блестящей поверхности – и тех не было! Как так можно жить и работать, словно в музее? Окружающие должны наглядно лицезреть твою бурную деятельность. Каждый день я это втолковываю матушке, заладившей, что мечтает увидеть дно у моего письменного стола. На что я каждый раз отвечаю, что ищу свою вершину.

Над всей этой идиллией пестрел, меняя формы парящих фигур, монитор. Я щёлкнул по «энтеру» и на экране возник вордовский файл. Перед тем, как уйти, Альбина печатала какую-то ерунду о предстоящем собрании. Скучная повестка дня заканчивалась очередным подпунктом «Проинформировать сотрудников о следующем». После двоеточия по всем законам жанра необходимо было перечислить, что именно донести до персонала.

Я почесал репу и дописал: «В обязанность сотрудников и учащихся вменяется трижды кланяться и трижды приседать, приветствуя директора. За нарушение предусмотрены дежурства вместо учеников 11 классов». Добавил число, место для подписи, распечатал и положил директору на стол.

***

Раз уж я сегодня невидимый и безнаказанный, можно было подумать и о мести. В школе два человека, которые откровенно бесили всех и даже друг друга. Иногда мне приходила в голову дурная мысль, что я мог бы замыкать тройку лидеров. Однако этот пессимизм я прогонял прочь: я ж просто весёлый и озорной. От моих шуток ещё никто не пострадал. Или я не помню этого, что автоматически приравнивается к вышеуказанному утверждению.

В параллельном классе училась зазноба Василиса Ветлинская. Младшая избалованная дочка богатых родителей, которые купили здоровенную квартиру в элитной новостройке, огороженной забором от остального нашего развивающегося района.

Василиса выглядела старше своих 18 лет и была хороша. Светлые волосы до плеча тщательно уложены, густая чёлка ровной чертой заканчивалась над бровями. Даже сильный ветер не мог сотворить «гнездо» на её ухоженной голове. За состоянием симпатичного личика следил штат косметологов. Другой штат контролировал питание и фигуру. Её хоть и недолюбливали, но силуэтом восхищались. Полноватые грудь и бедра, между ними осиная талия и плоский живот. Обычно таких героинь рисуют в комиксах или мультяшных клипах, а тут – всё наяву. Все ученики, вплоть до сопляков из началки, а также их родители сворачивали шеи, засматриваясь на выпускницу.

У Василисы были манеры светской львицы и истинной леди. Каждый её наряд словно создан для обложки глянца. Платья и юбки на заказ всегда удачно подчеркивали прелести изгибов. Дизайнерские сумки подобраны точно в тон. В холодное время года верхняя одежда, в том числе шубки, вписывались в единый ансамбль остальному гардеробу.

Василиса предпочитала только высоченные тонюсенькие каблуки. Мы даже как-то поспорили: сколько в них сантиметров – двенадцать, пятнадцать или все двадцать? По нашим «лоскутным» дорогам в таких далеко не уйдёшь, но она и не ходила. Максимум от своего подъезда по брусчаточке до машины – отца или кавалеров – и до крыльца школы. Обратно тем же ходом.

В помещении она передвигалась мелкими шагами, как гейша, покачивая в такт задницей и каждой клеточкой ощущая прикованное к себе внимание. Она говорила негромко, с видом, что каждая высказанная мысль – почти культурное произведение. Иногда сдержанно улыбалась.

Настоящих подружек в школе у Василисы не было. Она позволяла общаться с собой двум одноклассницам, в чьих семьях также водились деньжата, что было видно по одёжке.

Многие девчонки, особенно помладше, завидовали. Родители некоторых в месяц зарабатывали меньше очередного образа выпускницы. Кому не хотелось бы купаться в роскоши, ездить на самые дорогие курорты, выбирать самую дорогую одежду и вообще не считать деньги? И если бы не заносчивость богачки, к ней относились бы с уважением. Но она не скрывала брезгливость, оценивающе смотря на одежду учеников и учителей, и явно демонстрировала, насколько она выше всего этого. За такое отношение Василису прозвали Лисой Васей. Моей, в общем, тёзкой, из-за чего я бесился.

Спрашивается, каким ветром такую цацу занесло в обычную среднюю школу? Ответ очевиден: в элитные гимназии принимали не только за деньги (или без них), а преимущественно за знания, с которыми у Василисы были проблемы. Это ж не тенденции в мире моды, новинки от кутюр и светская хроника. Это скучные предметы, которые приходится учить и даже зубрить. Гламурная душа была категорически против этого.