Сто двадцать третья, на выезд!

– Деньги. Но, может, мама просто их переложила в другое место.

– Ищите, но, похоже, это криминал. Сейчас опергруппа приедет. Они точно скажут.

Ждем опергруппу. Я думаю, что мы уже основательно потоптались у трупа и затоптали все следы. Если это криминал, наверное, нельзя было так делать…

Через десять минут эксперт, девушка на вид лет двадцати, начала осмотр трупа. Сначала все очень долго фотографировала, потом давай труп двигать, поднимать, ощупывать, осматривать, руки, ноги сгибать, разгибать. Колдовала над ним долго, потом вышла к нам.

– Ее убили. Задушили подушкой. Потом труп вымыли, одели, наложили макияж, положили на диван и заложили в пальцы стакан и пачку таблеток.

– Так, идем по соседям. Может, кто что-нибудь видел, – обрадованно заявили менты и вереницей расползлись по подъезду.

Вот загадка и разрешилась. А мы – сердечно-сосудистая недостаточность, сердечно-сосудистая недостаточность… Убийство это. Но странно, при удушении петехиальные кровоизлияния в белки глаз происходят, а тут их не было… Может, не всегда так бывает.

В общем, написали мы констатацию на криминал и уехали восвояси.

Уже потом, по прошествии нескольких недель, об этом убийстве писали в местной газете.

Оказалось, что женщину убил и ограбил ее сожитель. Они всю ночь квасили у нее дома, и что-то там у них произошло, после чего мужчина набросился на нее и задушил подушкой, а потом помыл ее, накрасил и все обставил так, будто ей стало плохо, и она пыталась выпить таблетки, но не успела. Но он не учел того, что валидол не запивают водой, а рассасывают под языком. В общем, не грамотный попался убийца. Его практически в тот же самый день, когда мы констатировали труп, поймали. Бдительные соседи видели, как вечером кто-то приходил к женщине в дом, и узнали в нем ее бывшего любовника, что соответственно и рассказали ментам.

Первая смерть

У каждого медика когда-то это происходит впервые. Самая первая не забывается. Вот и я о той самой первой помню, словно она была только вчера, а ведь прошло уже много лет…

Итак, произошла она 23 января 2004 года в 19. 35 минут. Мужичок 53 года. Вроде давно, а кажется, будто только вчера это было. Кто-то когда-то еще на практике мне сказал, что первая смерть не забывается никогда. И правда… Помню и возможно буду помнить ее всегда. Отработала на скорой я тогда только полгода. Умела и знала, как мне казалось, практически уже все, побывала в разных переделках и плохих и хороших, работала часто одна, даже специально просила ставить одну, что бы уму разуму набираться, руку набивать и опыта поиметь…

И вот весь тот день я работала в одиночестве. И как-то день не задался с самого начала. Какой-то сумбурный, напряженный. Не люблю такие смены. Вызова сыпятся один за другим, вздохнуть некогда.

Получаю по телефону, отзваниваясь с предыдущего вызова (тогда еще не было навигаторов и приходилось каждый раз после окончания обслуживания вызова звонить по телефону или по рации и говорить, что бригада свободна), и вот, получаю я вызов с поводом «бронхиальная астма» у мужчины 53 лет, улица такая-то, дом номер такой-то, квартира такая-то… О! Потираю руки в предвкушении. Это хорошо! Давненько у меня не было бронхиалки. А то бабульки с давлением, да алкаши всякие, а тут хоть нужный вызов.

Приехали быстро. Пятиэтажка. Второй подъезд. К машине бегут какие-то люди. Машут и кричат «Сюда!». И показывают на грузовой автомобиль типа Камаз, стоящий во дворе. Я думаю: «Да что такое? Ведь вызывали на квартиру, а тут автомобиль, улица…».

Вылезла из машины, спросила они ли это вызывали на бронхиальную астму. Оказалось – они. Просто мужчине стало плохо в тот момент, когда он заводил автомобиль, и он не смог подняться к себе в квартиру, а вызвала скорую жена, а вот почему она вызвала на квартиру, так и непонятно. Может, думала, что он все-таки туда поднимется рано или поздно, или его туда дотащат. Мужчина живет в этом доме во втором подъезде, на втором этаже. Тем не менее, то, что больной находился на улице, а не в квартире, осложняло мою работу. Зима. Мороз минус 17. На улице темно. Кое-как во дворе тускло светят немногочисленные фонари.

Иду в грузовую машину смотреть что же случилось с мужичком.

Очень колоритный мужчина почти лежит на руле. Шумно дышит. Это все, что я смогла увидеть в полумраке и тусклом свете фонаря. Обследовать непосредственно в машине у меня просто не было никакой возможности. По идее, я даже толком туда и забраться-то не смогла. Кое-как пощупала пульс. Вроде бы есть, но очень слабый.

– Что ж…, давайте переложим его ко мне в машину, – обратилась я к рядом стоящим мужикам, видимо друзьям больного. Там хоть был нормальный свет, тепло и можно раздеть и осмотреть мужичка.

Недолго думая, перенесли мы его на носилках в мою машину… Мужик очень крупный, массивный, килограмм под 140 будет. Одет в толстую дутую куртку.

Пытаюсь вытащить руку из рукава этой самой куртки, что бы хоть давление померить. Тут дверь в машину открывает жена больного:

– Ему надо капельницу с эуфиллином сразу ставить! Почему вы еще ничего не сделали?! А?

– Выйдите, пожалуйста. Дайте мне его осмотреть.

Но жена даже и не думает выходить. Раскрыла настежь дверь машины и все свое:

– У него бронхиальная астма! Ему нужен срочно эуфиллин! Делайте же!

Я молча измеряю давление. А его-то и нет. Вообще. Ноль на ноль.

Мужик белый, с мраморным оттенком кожи, потный, дышит шумно, через раз. Апноэ (остановки дыхания) выдает.

Расстегиваю ему воротник на рубашке, ковыряюсь и воюю с огромным количеством свитеров, маек. Одет он словно капуста. Пытаюсь добраться до грудной клетки и послушать что у него там с легкими и… Шея-то у него синяя… Вены шеи надуты. Синева расползается на лицо. Вдруг мужичок напрягается, все лицо синеет, потом становится мраморным…, на брюках расползается лужица мочи… И все. Остановка дыхания. Нет пульса на сонной.

Жена, видя все это, орет:

– Он не дышит! Разве вы не видите??? Он не дышит!

Черт! Я одна. На этой бригаде нет мешка Амбу и из реанимационного набора один только воздуховод (тогда, в 2004 году, мы все так и работали – на бригадах ничего толком не было для реанимации). Вставляю воздуховод в горло мужику. Кричу жене, что бы замолчала и помогла мне. Говорю, что бы дышала в этот воздуховод. Сама набираю адреналин и атропин. Колю куда-то в руку, пытаюсь в вену, но вен уже давно нет. Куда попадаю не знаю. Мозгами понимаю, что все бесполезно. Что это тромбоэмболия. Явный тромб. И шансов нет никаких. Но жена… Что-то надо все равно делать. Она же все видит. Напишет жалобу и тогда такие будут разборки, что мама дорогая… Все это секундой проносится в голове. Начинаю реанимацию и одновременно с этим кричу своему водителю, что бы вихрем по витальным в ближайшую.

Прекардиальный удар естественно никакого эффекта не произвел. Непрямой массаж сердца. Качаю как могу, сидя на этом огромном теле. Бедные мои руки. Я их уже почти не чувствую. Пот градом. Качаю, жена дышит. До больницы при хорошем движении минут десять, мы в заторе едем уже двадцать. Ору водителю, что бы хоть сирену, мигалку включил и по встречке. Всю дорогу качаю, жена дышит в воздуховод. Естественно ничего. Ни пульса, ни поддыха… Ничего.

Домчались. Выгружаю. Мчимся в шоковый зал. Ору по пути, что бы реаниматологов вызвали. Мужик-то уже давно синий. Одного взгляда на него понятно, что это труп и что причина смерти – тромб…

Примчались реаниматологи. Выгнали из зала жену. Качнули сами пару раз и развели руками.

– Труп ваш. Это тромбоэмболия в 99%.

– Да. Я знаю, что мой. И знаю, что тромб. Просто тут его жена в истерике. Ну не могла же я там, на улице вот так ей сразу все и сказать…

– Понятно. Но труп ваш.

– Хорошо.

На том мы с реанимацией и закончили.

Вышла из зала. Сказала все жене. Сказала, что пыталась, что тут, в больнице, тоже пытались, но ничего не смогли сделать.

– Что ж вы одна-то приехали? – были ее слова на это.

Хотелось мне сказать, что будь со мной даже двое или пятеро человек, все равно ничего бы не смогли сделать. Тромб закупорил сначала мелкие ветви легочной артерии, и мужичок еще как-то дышал, а потом пролез дальше и закупорил всю легочную артерию и все – конец. Но говорить этого я не стала. На душе было скверно. Почему-то мысли были о том, что зря я его перекладывала в свою машину, может, это спровоцировало продвижение тромба дальше, может, стоило там, прямо в грузовике начать осмотр, поставить капельник. Но ведь все равно его пришлось бы переложить рано или поздно…, да и как бы я его там нормально осмотрела в полутьме под светом фонаря… Итог был бы один.

Пока вызывала милицию, пока ждала трупоперевозку, жена плакала, кричала, снова плакала, снова кричала… Проводила ее в свободный кабинет. Накапала валерьянки, корвалола… Пыталась успокоить…

Труп, естественно, был мой. Я и не пыталась спихнуть его больнице. А больница милостиво согласилась подержать у себя труп, пока не приедет перевозка забрать его в морг. На том и порешили. Терпеливо дождалась ментов, составили протокол, описали труп, дождалась перевозку, погрузили… Все.

На следующий день дружно со старшим врачом карточку написали. Она меня заверила, что ничего страшного не произошло и на меня не за что жалобу писать и сажать в тюрьму тоже не за что. Все было сделано правильно, и это бывает и очень часто. Потом мы с ней позвонили в морг, что бы узнать окончательный, уже посмертный, диагноз после вскрытия. А он гласил то, что я уже знала: тромбоэмболия легочной артерии… Все было правильно. Моей вины в смерти 53-летнего мужичка не было. Однако я еще долго, очень долго мусолила в мозгах эту смерть, свои действия, истерику бедной жены, думала, а вот если бы я сделала так или вот так, то может быть… Потом это прошло. С того дня минуло много лет, и было в моей жизни уже достаточно смертей… Только ту, самую первую, мне не забыть никогда…

Это бывает у всех медиков. Первая не забывается…

Круговорот бомжей в природе

Вызов к бомжаре у метро. Просто пьяный бомж. Без свежих травм. Грязный, конечно. С алкогольной энцефалопатией и полинейропатией (это когда мозги полностью пропитаны алкоголем и человек становится уже почти не человеком, а трясущимся, еле-еле передвигающимся созданием).

В переходе метро у бомжа дом. Живет он там постоянно. Вызвала одна дамочка, которая проходила мимо. Видит, что бомж спит, никого не трогает. И ей как-то вдруг показалось, что бомж во время сна потерял сознание, поскольку в карте вызова значился именно такой повод: «потеря сознания». Приехали. Дамочка на него показывает. Что ж… Бомж храпит… Будим… Слышим недовольство бомжа и его крепкий забористый мат. Дамочка скорчилась.