Сто двадцать третья, на выезд!

– А вы его в больницу не заберете?

– А вы поможете нам его до машины дотащить? Вот вам перчатки. А может, к вам домой? Помоете, накормите, обогреете…

Наш юмор не был понят. Дамочка быстро скрылась в толпе… А жаль…

Ладно, берем бомжа под белы рученьки и в машину. Сопротивляется, гад. Но по приказу мы должны их возить, а не повезешь – будет повтор, будут разбирательства с начальством.

В салоне запах… Ух… Бомж почти счастлив… Уже не сопротивляется. Едет в больницу.

В приемнике больницы мы выслушали все, что врачи приемного о нас думают. Усадили бомжа в уголке санитарной комнаты. Пусть отоспится, заодно и с друзьями, такими как он, познакомится. Написали сопроводок. Снова выслушали от врачей приемника все, что они думают про нас и бомжей.

Помыли и обработали машину. Выезжаем за забор больницы, а там… наш бомж сидит, прислонившись к забору. Выгнали… Теперь снова в метро двинется на старое место. И через пару дней снова будет к нему вызов и снова больница, забор, и опять переход в метро, и снова мы…

И вот какой смысл? Хоть кому-нибудь от этих телодвижений бомжа стало легче? Или от наших телодвижений стало легче бомжу? Ему от больницы, между прочим, путь не близкий до его родного перехода… Однако он всегда доходит… И в этот раз дойдет.

Упал на штыри, не дышит

После серии просто ерундовых вызовов прикатили на подстанцию, где я, глотнув кофе, попыталась хоть чуть проснуться.

Навигатор проорал вызов таким мерзким звуком, что мои мозги свернулись в трубочку.

Смотрю повод к вызову: «Травма головы, кровотечение». Возраст написано 20 и все, а чего 20 непонятно. Скорее всего лет 20. В примечании такая вот надпись: «Упал на штыри, НЕ ДЫШИТ». Вызов на квартиру. Пока иду в диспетчерскую, думаю, что, наверное, строитель в квартире что-то там ремонтировал и упал на какой-нибудь штырь, головой пронзил и все – не дышит. Вот такая картина представлялась взору. Ну где и как еще можно в квартире напороться головой на штырь?

Беру карту, тут доктор нарисовался, интересуется что там. Говорю, что парень, видать, головой на штырь упал и не дышит. Пожали плечами, схватили в охапку водителя и пошли все вместе в гараж.

И вот тут я прочитала карту внимательно и охнула…

В карте (не в навигаторе, а именно в карте) значилось такое: возраст «ребенок 20 дней». То есть все вот это – «травма головы, кровотечение, упал на штыри, не дышит» – все это ребенок 20 ДНЕЙ! Доктор охнул вместе со мной, водитель, помянув мать, вогнал тапку в пол, и мы полетели.

Мы летели так, как никогда еще не летали. Я даже и не знала, что наша газель на такое способна и что наш хороший и спокойный водитель может так водить – он просто летел, не касаясь земли, он сделал всех на проспекте, да и сам проспект перекрутил вверх тормашками и выехал там, где никто еще не выезжал. Он орал так, что все глохли и офигевали на дороге, и расступались, расходились. МЫ ЛЕТЕЛИ! И это было страшно до дрожи, а еще более был страшен повод к вызову и то, что нам, вероятно, предстояло увидеть, сделать и сказать.

Мозги компостировало только одно – «возраст 20 дней» и тельце детеныша, пронзенное какими-то штырями. И все. ВСЕ. Ведь это реально смерть. А это дите. И надо будет реанимировать даже мертвое дите, даже со штырями в теле. И как все это делать? А как быть с этими штырями? Спасатели уже едут, что бы снять ребенка со штырей или как нам реанимировать-то?

И еще – чем нам реанимировать? Пока летели по проспекту, я носилась по салону и доставала все, что есть у нас в машине для реанимации новорожденного. Перерыла всю реанимационную сумку – у нас нет трубок для интубации новорожденных. И что делать? Ну нет таких вот маленьких трубок. Есть детские, но для возраста от трех лет. Что делать-то? И у ларингоскопа клинков нет маленьких. Это же 20 дней! 20! Это, считай, еще зародыш какой-то…

Орем, вопим сиреной, едем, думаем, к чему приедем. Навигатор орет – там старший врач хочет знать, что у нас и как, и что бы отчитались обо всем. Понятно, такой повод, что аж муторно…

Подъезжаем уже к дому, осталось проехать во дворы и мы на месте. Дорогу преграждает грузовая машина, гаишники и какая-то легковушка. Они, видите ли, поцеловались аккурат у въезда во дворы, к ряду домов, один из которых наш. Мы орем сиреной. Гаишник выскакивает из своей машины и перекрещивает руки, давая понять, что проезд закрыт. Но вот беда, другого проезда во дворы нет. Только этот и он перекрыт поцеловавшимися машинками. Выскакивает мой доктор, орет на гаишника, что там на вызове ребенок умирает и что бы убирались все с нашей дороги. Орем, вопим сиреной. Гаишник офигел. Я, честно сказать, тоже. Даже подумала, что доктор сейчас попрет драться с гаишником и сам раздвигать машинки, что бы нам проехать.

Вижу, что сзади нас прижимает еще скорая и на ней надпись «Детская». Ухх… От сердца отлегло. У них есть все. И трубки, и кювезы, и все-все для детей любого возраста. Они спецы, и они едут на этот же вызов. Слава богу!!!

Офигевающий гаишник приказал машинкам освободить проезд, уж не знаю, составили они там схему или нет, но все освободили нам проезд без слов. Мы ринулись во дворы. Синхронно со спецами остановились у подъезда, вытащили свои сумки, бегом в подъезд. Время прибытия – 6 минут. Бегом на второй этаж. Мой доктор приободрился, пропуская детскую бригаду вперед. Мои же чувства сложно описать. Я хотела бы остаться во дворе у машин и не видеть, не знать и не слышать ничего. Слабачка! Пру со всеми. Дверь квартиры приоткрыта. Все кинулись внутрь. Нас четверо. Встречает мать, вся в слезах. Думаю, что сейчас увижу детеныша, пронзенного штырями, всего в крови и мертвого…

Но… Дите 20 дней от роду мирно спало в своей кроватке и даже во сне сладко посапывало. Мы все вчетвером уставились на эту идиллию.

– Кто? Где? Что за штыри?

– Я перестилала постельку, сняла матрас, а под матрасом железная решетка… Пока перестилала, положила ребенка на подушки рядом, а он скатился прямо на железную решетку, и мне показалось, что перестал дышать, а потом заорал, – лепетала непутевая мамашка.

На лбу небольшая ссадинка и все. Живой, дышит, спит, сладко причмокивая.

Какое это облегчение! Не передать словами! Это ж просто невероятно!

Живой, дышит и не пронзен штырями…

Детская бригада нас отпустила восвояси. Мы им не нужны. С ребенком все в порядке. После я у доктора педиатра узнала, что они отвезли все-таки ребенка в больничку, на всякий случай, хотя там было все в полном порядке, но так спокойнее. 20 дней все-таки…

А мы на полусогнутых от стресса ногах поперли вниз в машину. Уже загружая свои сумки обратно в машину, видим, как на всех порах к нам во двор на этот вызов мчится реанимация с другой подстанции. Выпрыгивают двое, сумки и все дела. Еле остановили их. Объяснили, что там все в порядке и все живы и здоровы. Обрадовались.

– Так и до инфаркта недалеко, – вздохнул мой доктор…

Я знала, что вы меня услышите…

Дают нам с доктором повод к вызову «плохо с сердцем» к даме 80 лет. Вызывает полиция, а в примечании написано «ждут спасателей вскрыть дверь».

Все как всегда. Одинокая бабулька упала дома, встать не может, дверь открыть не может, соседи услышали крики и вызвали полицию, а те спасателей и нас. Все как всегда.

Пятиэтажка. Очень неудобный подъезд к которому наша машина близко не может поставиться. Вертелись, вертелись и так, и эдак, но пришлось за километр встать и приютиться рядом с машинкой полиции.

Взяли ящик, кардиограф. Третий этаж. Встречает полиция. Трое парнишек в форме, из карманов которой торчат постоянно бурчащие рации, в бронежилетах и с автоматами наперевес, уставшие, кому-то все время звонящие по мобильникам.

– Мы тут уже час. Спасатели все никак не едут, хотя им ехать-то всего ничего, они же недалеко, – вздохнул один из них.

– Она хоть живая? – интересуется мой доктор

– Да. Слышно, как она там в квартире стонет. Мы даже с ней переговаривались через дверь.

Подошли тоже к двери, постучали, позвонили в звонок. Тишина.

– Затихла что-то…, – вздохнул полицейский. – Может быть, сознание потеряла… Бабуля!!! Бабуля!!! Отзовитесь!!! Скорая приехала, сейчас спасатели приедут и дверь откроют! Слышите меня!!! Отзовитесь!!!

Где-то в глубине квартиры что-то зашуршало, потом послышался приглушенный стон.

– Кошка там у нее живет. С кошкой-то что? – это выглянула из-за спины полицейского соседка.

– Да мы вот о кошке сейчас меньше всего думаем… Идите-ка вы домой к себе, – попытался убрать любопытную соседку мальчик-полицейский.

Та, обиженно бормоча: «ну это же я ведь вас вызвала, это вот я все услышала и вызвала», ушла к себе на этаж.

Время тянулось медленно. Мы с доктором стояли, подпирая стены около окна, глядя на золото осени и ловя тепло солнечных лучей, полиция сидела на ступеньках подъездной лестницы, я дивилась взглядом на их автоматы и бронежилет, и то и это так хотелось потрогать, примерить на себя. Интересно, бронеки сильно тяжелые?

– Пойду-ка я за волокушами схожу. Чую, что там все не очень хорошо… Что бы уж сразу погрузить и вперед.

Сказав это, я отправилась вниз. Просто стоять уже устала и решила размять ножки. Внизу встретился водила.

– Что там у вас?

– Ждем-с спасателей дверь вскрывать.