Проза на салфетках

Пару раз я приходила на судебные слушания. Никогда не забуду, как видела Эсмеральду за решёткой. "Птичка бедная в неволе" – как поётся в известном мюзикле – несмотря на бледность лица, выглядела, как всегда, неотразимо. В белой блузке, в любимой юбке-клёш, в босоножках на каблуке – она была полной противоположностью немолодой серенькой судье. Последнюю, видимо, это особенно злило. Жадно ловя каждое слово обвинителей, она откровенно принижала свидетелей защиты, демонстративно игнорировала их показания, то и дело перебивала их, адвокатов и саму подсудимую. Если бы Эсмеральда плакала, умоляла её пощадить, та, возможно, сжалилась бы над ней и дала бы условный срок. Но не из тех Марина Цыганова, что станут просить пощады. Её слова о том, что действия судьи – полный беспредел, за который рано или поздно придётся отвечать если не перед законом, то перед Господом Богом – сыграли над ней злую шутку. Судья, оскорбившись, приговорила её к двум с половиной годам тюрьмы, хотя прокуратура запрашивала только два.

А у нас, соседей, всё было по-прежнему. Работа, дом, дети, школа, кто-то женился, кто-то, напротив, разводился, у кого-то рождались дети, у кого-то умирали родители. Только всякий раз, проходя мимо окон Марининой квартиры, я с удивлением обнаруживала что они закрыты наглухо, и непривычная тишина просачивалась сквозь толстый слой стекла. За стеклом теперь был другой мир: без звуков, без запахов, мир, в котором никто не живёт. От этой мысли становилось как-то грустно.

Унылой стала квартира Эсмеральды, но не она сама. На страничках писем Марина писала, что в принципе всё не так уж и плохо, жаловаться особо не на что (вот оно как – а у нас на воле всегда находится повод для жалоб: от сбежавшего молока до самодура-начальника), работает в швейном цехе, свободное время проводит в библиотеке (не преминула заметить, что там есть очень интересные книги), иногда вместе с сокамерницами готовят ужин. Что они готовят, Эсмеральда мне не писала, но хоть какое-то разнообразие тюремной баланды. Кстати, среди сокамерниц, по её словам, есть вполне приличные дамы, которым просто не повезло в жизни. Иногда она просила меня прислать ей рецепты тортов. Я присылала, не понимая, зачем ей это? Ведь в тюрьме особо тортиков не напечёшься. "Так я же, Дашенька, скоро на волю выйду, – отвечала мне Эсмеральда в письме. – А печь торты так и не научилась".

Это действительно случилось скоро. Для меня. Это в тюрьме время тянется, как липкий мёд, на воле же летит с астрономической скоростью. Не успела оглянуться – Юля уже в девятый класс пошла. А ведь, казалось, совсем недавно училась ходить, говорить. Эсмеральда тоже заметила: "Какая взрослая стала Юлька! Уже невеста! Приходите вечером ко мне на чай – отпразднуем моё освобождение! Я как раз тортик испеку".

И мы пришли – единственные из соседей, кто не оставили её в трудное время. Остальные после случившегося стали как-то сторониться Эсмеральду, смотреть косо, что-то за спиной судачить. Видимо, предубеждение оказалось сильнее знаний.

– Какой чай будете? – спросила соседка, выставляя перед нами несколько коробок чая.

От одного пахло орехами, от другого – лавандой, от третьего – разнотравьем, какой-то был с цитрусовыми, какой-то – с черникой.

– А просто чёрного без добавок нет? – спросила я.

– Есть и простой, – Эсмеральда залезла на стул, чтобы достать из шкафа у самой задней стенки коробку чайных пакетиков и, заглянув вовнутрь, виновато развела руками. – Только один пакетик.

– Давай тогда нам с Юлей один на двоих. Всё равно мы не любим крепкий.

Себе Марина насыпала с лавандой. А вскоре достала из холодильника большой торт, покрытый шоколадным муссом. Сверху лежали в творческом беспорядке красные ягоды вишни. По бокам он был усыпан миндальной стружкой.

– Извините, если что не так, – проговорила Эсмеральда, разрезая торт. – Старалась, конечно, делать всё по рецепту, но до этого никогда не пекла.

– Это же тот самый с шоколадным муссом! – сказала я, как только мой язык распробовал нежный крем.

Это был мой любимый рецепт торта – я частенько делала такой на праздники. Летом – со свежей вишней, зимой – с мороженной. Конечно, его я прислала соседке одним из первых.

Весь вечер мы неспешно чаёвничали, болтая о том о сём. Вот ведь как бывает: много лет жили в одном подъезде и здравствуй – до свидания. А стоило соседке не по своей воле уехать в Мордовию – лучшими подругами сделались.

А завтра мы с Юлей пойдём кто в школу, кто на работу. И проходя мимо Марининых окон, снова услышим музыку, и вкусные запахи еды с обилием специй привычно ударят нам в нос. Должен же, наконец, наступить какой-то порядок. Хотя бы в одной панельной пятиэтажке.

Белая роза для бывшей подруги

"Я розу белую ращу

Для друга и зимой, и летом.

Чистосердечней друга нету,

И я другого не ищу.

И злого друга я прощу,

Пусть он мне сердце рвёт и мучит -

Я не сорняк ему колючий,

А розу белую ращу".

Этот стишок Хосе Марти Алина знала наизусть, и он ей очень нравился. Только вот со вторым пунктом как-то не очень получалось. Как простить, когда за участие в митинге оппозиции попадаешь на три года в тюрьму, и вместо поддержки лучшая подруга пишет: жаль, что всех вас тут не расстреляли! Она, видите ли, вдруг пламенной патриоткой заделалась! Да и едва ли нуждается сейчас Наташка в белой розе – вот она сидит за соседним столиком, а перед ней их целый букет. И молодой красавчик напротив, который, по-видимому, и подарил его ей. Сидит и смотрит изучающе. В жёны, что ли, приметил? Недаром Наташка вся светится от счастья.

Алина бы с радостью ушла, как только эта парочка нагрянула, но как-то неудобно – уже успела заказать чашку кофе.

А красавчик перед Наташкой так и распевается соловьём: люблю, женюсь и шубу куплю, как у вон той дамы, и даже лучше. Ну да, разок-другой, может, и купит, а потом надоест. Наташка отвернулась, смотрит на женщину в песцовой шубе. Её ухажёр протянул руку, дотронулся до любимой. Но что же из его рук упало в Наташкин бокал с мохито?

"Наверное, показалось", – подумала Алина.

Выпив свой кофе, девушка попросила счёт и стала глазеть по сторонам.

Наташка вдруг как-то обмякла. Опьянела от одного бокала мохито? Как-то странно! Она могла в два раза больше коньяка выпить – и ничего. Её спутник, похоже, не удивился – заботливо подхватил свою даму и двинулся к выходу, прихватив букет с собой. Алина встала между столиками и преградила им путь:

– Куда это Вы её тащите?

Парень этого явно не ожидал.

– У меня жена чуть перебрала. Пропустите нас, пожалуйста.

– Да, да, конечно! – усмехнулась Алина и вдруг дёрнула на себя сумку, болтающуюся на Наташкином плече.

Один щелчок кнопки-магнита – и всё содержимое сумки посыпалось на пол. А вот и паспорт! Так и не вняла совету подруги носить его во внутреннем кармане.

– Девушка, что Вы себе позволяете? – парень начал всерьёз терять терпение. – Я сейчас охрану позову!

Но девушка не стала дожидаться, когда он осуществит свою угрозу:

– Охрана! Сюда скорее! Зовите полицию!

Сбежавшиеся на шум работники кафе тщетно пытались утихомирить разбушевавшуюся девицу – она махала у них перед лицами девственно чистой страницей Наташкиного паспорта, кричала, что так называемый муж подсыпал в её бокал клофелин, и экспертиза это непременно подтвердит, отказывалась пропустить "супружескую чету".

– Анечка, звони в полицию, – велела менеджер одной из официанток. – Пусть разбирается.

Услышав это, Наташкин ухажёр немного побледнел. Бросив свою спутницу прямо на пол, вдруг вскочил на стол и, так же ловко спрыгнув, кинулся к выходу.

– А ну стоять! – охранник преградил его дорогу, но тут же стал оседать на пол.

Алина схватила стул, чтобы запустить в убегающего, но тот уже успел вынуть из тела окровавленный нож и скрыться.

– Ань, вызывай скорую! Петю ранили! – крикнула менеджер.

"Ну вот! – подумала Алина со вздохом. – Только отсидела, и вот вляпалась! Сама же ещё и окажусь виноватой!".

***

– Вы молодец, Алина Михайловна, – лейтенант Тарасов с нескрываемым уважением глядел на допрашиваемую. – И в крови, и в бокале Вашей подруги экспертиза обнаружила клофелин.

– Она мне не подруга, – быстро сказала Алина.

– По крайней мере, именно Вам она обязана своим спасением. Сейчас её состояние стабильное, думаю, скоро её должны выписать. А так была бы сейчас в притоне. Зябликов уже даёт показания.