Вечный колокол

– Ага. Ректор вызвал меня к себе – я еще из Новгорода не вернулся. Велел завтра на вече подписать грамоту и повиниться.

– Да ты что? – Дана присела на лавку у стола и подняла удивленные глаза. – Что, прямо так и сказал?

– Ага. Сказал, не Белояр дает серебро университету…

– А… а ты что? И сядь, наконец, я не могу все время задирать голову.

Млад присел напротив нее:

– Я уже решил. Если из-за меня университет лишится серебра, я не могу… понимаешь? Это, получается, не только мое дело. Я завтра же уйду из университета, чтобы никто больше не пострадал. Возьму ребят, поеду к отцу… Если уж они решили объявить меня лазутчиком татар, то ректору не придется меня защищать и подставлять университет под удар, понимаешь?

– Только глупостей не делай, ладно? Какой из тебя лазутчик? Ты в зеркале-то себя видел? – Дана усмехнулась и недовольно сложила губы. – И не вздумай никуда уезжать! Никто университет без серебра не оставит, это не так просто. Слушай больше, что тебе ректор говорит! Девять десятых университету платит Новгород, и решает такие вопросы не дума, а посадник. Да, одну десятую нам жертвуют бояре, но без нее мы не обеднеем, так и запомни. Университет тебя защитит, никто не посмеет взять тебя под стражу без грамоты ректора, если им вообще придет такое в голову. Так что выбрось это из головы, понял? Герой нашелся… Решил он…

– Послушай, но не могу же я прятаться за чужими спинами? Подумай сама, ну как я могу?

– А ты не прячься за чужими, ты прячься за своими, хорошо? С чего это ты вдруг взял, что университет – это чужие спины?

– Ну… Это мое дело, только мое…

– Нет. Это не только твое дело. Слышал, что творилось сегодня в университете? Твоя заслуга, между прочим. Без тебя поискали бы наших татарчат и успокоились. А тут – до драк спорили, виноваты татары или нет.

– А ты считаешь – виноваты? – Млад поднял голову.

– Мне, если честно, все равно. По закону ваша грамота никакой силы не имеет, и неважно, подписал ты ее или нет. И не имела бы, даже если бы ее подписали сто волхвов.

– Нет, я имею в виду – не по закону. Ты сама как считаешь?

– Я никак не считаю. Мне никто не доказал ни их вины, ни их невиновности. И какой может быть разговор?

– Ты говоришь, как наставник-правовед, – улыбнулся Млад.

– А как я, по-твоему, должна говорить? Как баба из Сычёвки? – она засмеялась. – Я надеюсь, ты меня послушаешь и никуда не поедешь. Кроме ректора, в университете довольно законников, чтобы ты чувствовал себя спокойно. И это вовсе не чужие спины, как ты говоришь. Расскажи лучше, как себя чувствует твой Миша.

– Ты знаешь – лучше, – Млад улыбнулся, – только… мне кажется, он будет темным шаманом. Придется искать ему другого учителя. Жаль, конечно. Я за эти четыре дня к нему привязался. Уже думал, как мы станем подниматься наверх вчетвером. Никогда не поднимал наверх сразу троих.

– Как думаешь, он выживет? – Дана посмотрела на него испытующе.

– Думаю, да, – Млад сжал губы и торопливо добавил: – Он очень поздоровел, поправился, и вообще – воспрянул.

– А ты не обманываешься?

– Я не хочу это обсуждать. Неужели ты не понимаешь? Ну как я могу об этом говорить?

– Если он умрет, ты представляешь, что начнется?

– Да я даже думать об этом не буду! – Млад откинулся назад и обиженно поднял брови. – Мне все равно, что после этого начнется! Он же… он живой человек, он мой ученик! Знаешь, он Пифагорыча так жалел сегодня… Будто родного деда. Я не думал, что он такой… чувствительный. У него припадок случился.

– А что с Пифагорычем?

Млад рассказал о выходке пьяных студентов, на что Дана покачала головой:

– Не нравится мне это что-то… Я сегодня возвращалась из Сычёвки и тоже встретила ватагу… Знаешь, стыдно признаться: я испугалась. Никогда ничего не боялась в университете, сколько лет здесь живу. А тут чуть не бегом до дома бежала. Дикие они какие-то, словно безумные, глаза невидящие… Думала: дожила, студентов буду теперь бояться! Может, показалось? Темно было.

Млад очень пожалел, что его в это время не оказалось рядом… Ему захотелось обнять ее узкие приподнятые плечи, но закипел мед в ковше, и вместо объятий пришлось тащить его на стол.

– Ты так на меня смотришь, – Дана улыбнулась, разливая мед по кружкам, – как будто жалеешь, что сел слишком далеко…

Млад кивнул и придвинулся ближе.

– Я соскучился. И я так устал сегодня…

– Конечно, – она притянула его голову к себе на грудь и взлохматила ему волосы. – Неужели ты считаешь, что не нужен университету?

– Не знаю. Студенты меня ни во что не ставят… И шаманята мои.

– Ты сам это придумал? Студенты тебя обожают. Дай им возможность, они б тебя на капище поставили рядом с богами и поклонялись, как кумиру. И я вместе с ними.

– Что бы ты делала вместе с ними? – Млад обнял ее и прижался щекой к тонкой ткани на ее груди.

– Поклонялась тебе, как кумиру.

– Почему?

– Потому что тебя невозможно любить, тебе можно только поклоняться.

Подобными двусмысленными словами она морочила ему голову десять лет! Он потянулся к ее губам, но как только коснулся их, за окном раздался громкий крик:

– Вперед! Смерть татарам!

И призыву ответил вопль сотни глоток.

Дана дернулась и бросилась к окну, Млад вскочил вслед за ней: к наставничьей слободе с факелами в руках неслась толпа студентов.

– Разыскали… – сказала Дана, всплеснув руками. – Татарчат разыскали! Не спится же им!

Млад, только выглянув в окно, кинулся к двери, на ходу натягивая полушубок.

– Ты куда? Куда собрался? – Дана оторвалась от окна.

– Туда… – Млад пожал плечами.

– С ума сошел? Против пьяной толпы? Посмотри, их там не меньше сотни!

– Да что ты… Это же студенты… Кто-то же должен их остановить? Да сейчас все наставники сбегутся!

– Да? Что-то я ни одного не вижу!

– Спят все, сейчас проснутся, – Млад надел валенки.