– Предлагаю скрепить наш договор глотком доброго рисового вина.
– Один глоток – это маловато будет. – Леший прикинул, сколько у него осталось припасов, и решил, что на пирушку для двоих хватит. – Пошли, у меня в берлоге непочатый бочонок медовухи припрятан.
– Медовое вино? – Бай Хуан восхищённо цокнул языком. – О, это воистину небесное наслаждение! Как сказал поэт: «Жбан приоткрыв, лью-разливаю по чаркам яшмовый сок, жёлтого золота жир»[1 - Бай Хуан цитирует стихи Бо Цзюй-и (772-846 гг.), великого китайского поэта эпохи Тан. Перевод В.М. Алексеева.].
– Жир? – переспросил Леший. – Кто же мёд с жиром смешивает? Разве что для лекарских надобностей.
– Это поэтическое иносказание.
– А, ну да… – Леший покивал с глубокомысленным видом, хотя так и не смог представить себе сок, выжатый из яшмы.
Перед своей берлогой он замешкался, сообразив, что не удосужился прибраться после спячки, даже не проветрил, бросил всё, как есть, провонявшее и отсыревшее.
– Ты это… здесь подожди. – Леший обмахнул рукавом плоский валун у входа, специально сюда прикаченный прошлым летом, когда Болотник повадился в гости захаживать, в зернь играть. – Чем спёртым воздухом дышать, лучше на крыльце повечеряем.
Он нырнул в берлогу, прикрыв за собой дверь из заговорённого дёрна. Вытащил из ниши в стене бочонок медовухи, надёжно заклятый от порчи, и туесок с орехами. Прихватил было стаканы из бересты, но бросил – потемнели, покоробились. Лучше новые свернуть.
– Чем богаты… – начал Леший, плечом открывая дверь, и осёкся.
Валун исчез под зелёной, в тон халату хули-цзин, скатертью. А на скатерти стояло серебряное блюдо с чем-то белёсым. Не то густой творог, не то рыхлый сыр.
– Гость взял на себя смелость помочь хозяину. – Хули-цзин с улыбкой достал из широкого рукава две фарфоровые чаши с узором из синих драконов и золотых птиц. – Весна в лесу – голодное время, а мне не сложно достать угощение там, где всего вдоволь.
– Достать или украсть? – Леший принюхался к непонятной еде. В нос шибануло тухлятиной так, что даже слёзы на глазах выступили. – Что это?!
– Это называется тофу, – хули-цзин облизнулся, – соевый творог.
– Да не может творог так вонять!
– О, это особый вонючий тофу. Редкостный деликатес! Чтобы добиться такого благоухания, творог длительное время выдерживают в рассоле из протухшего соевого молока. Чувствуешь, как многообразен и сложен аромат? – Бай Хуан с наслаждением потянул носом воздух. – Настоящая поэма. Навевает воспоминания…
– О деревенском отхожем месте в жаркий летний полдень! – прогнусавил Леший. У него уже не только слёзы текли, но и сопли.
– Отрадно слышать слова истинного ценителя! – просиял хули-цзин. – Улавливает ли тонко чувствующий Хранитель нотки тухлых носков и сточных вод?
– Убери! – рыкнул Леший. – Иначе себя самого вылавливать будешь – из сточных вод.
Бай Хуан поджал губы, но без дальнейших споров сунул блюдо в рукав, где оно бесследно исчезло. Вместо тофу хули-цзин извлёк из рукава серебряный чайник и вылил в него вино из тыквы-горлянки. Над носиком чайника закурился пар.
Леший хотел сказать, что не след мешать медовуху с рисовым вином, тем более, с подогретым, но промолчал. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А узнать побольше о замыслах хули-цзин не помешает.
Начали они с медовухи. Бай Хуан смаковал золотистый напиток, закатывая глаза и причмокивая от удовольствия. Пил он наравне с Лешим, но признаков опьянения не выказывал. Нараспев цитировал стихотворные строки, которые, на слух Лешего, и на стихи-то не походили, восхищался красотой сон-травы, густо растущей возле берлоги. Потом вдруг умолк и погрустнел. Только когда бочонок опустел, а по чашам разлили тёплое вино из чайника, язык у Бай Хуана снова развязался.
– Жизнь прекрасна, – со вздохом произнёс он, – только трещина протянулась поперёк неба. Как солнцу и луне перейти?
– Опять иносказание поэтическое? – осторожно уточнил Леший.
– Почти. Так у нас говорят о трудных временах. – Бай Хуан заглянул в чайник и вытряхнул из него последние капли в свою чашу. – Камень лежит на моей душе, и где взять столько вина, чтобы растопить его?
Хуан попытался затолкать чайник в рукав халата, но промахнулся.
– Тебе уже хватит, – Леший отобрал у него чайник. – Цело твоё небо, нет на нём никакой трещины, сам посмотри. И нечего грустить. Жив, здоров, голова и хвосты на месте, вот что главное, Ваня. Остальное приложится.
– Прости, что поправляю, но моё имя Хуан.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: