– Уверен?
– Да.
– Я против. – подал голос Шайен Терр.
– Думаешь, не справится? – посмотрел на него Лариус.
– Я не знаю.
– У нас нет выбора, Шай. Там она будет в полной безопасности. Акатлан на неё не действует.
– Её нельзя оставлять там одну. Она сможет закрыть сопровождающего своим фоном, – настаивал Шайен Терр. – Я готов рискнуть.
– А если не сможет? Мы ни разу не пробовали и не знаем, сколько она сможет держать этот фон. И сможет ли? А если нет? Портал оттуда открыть нельзя. Когда корабль уплывет, сопровождающий будет обречен на долгую мучительную смерть. Что будет, если кто-то умрёт у неё на руках? Я даже думать не хочу об этом…, и ты и я должны быть здесь, чтобы снять все подозрения. Оденем траур, пусть думают, что она погибла от проклятия. К тому же Ремса разорвет её связь с чёрными магами и они перестанут её чувствовать, и поверят, что она мертва. Сейчас им известно, что она жива, и примерное местоположение тоже скоро перестанет быть тайной. Щит истончается…
Вальтер замолчал.
Шайен Терр постукивал пальцами по подлокотнику кресла, в котором сидел.
Лариус хмурился, потирая ладонью подбородок.
– Хорошо, если других вариантов нет, – он первым прервал молчание, – тогда начнём готовится к отправке на Ремсу немедленно.
– Нам нужен торговый корабль, – Вальтер посмотрел на брата, – из тех, что регулярно ходят в Махитанское княжество. Он выйдет из Дарамуса в сторону Махитании, в море сменит курс, и отправится на Ремсу. Всю команду свяжем клятвой молчания на крови.
– Добро, – кивнул Лариус, – будет тебе такой корабль. Как Вивьен сейчас себя чувствует?
– Плохо и пока состояние ухудшается.
Глава 17.
Каждый пятый день седьмицы на рыночной площади в Урсулане было не протолкнуться.
Сюда съезжался народ со всех окрестных мелких, средних и крупных сёл и деревень подзаработать на продаже мясца домашнего коровьего и свиного, курочек, гусятинки, потрошков, молочка и сметаны, жирненьких домашних сливочек, солений, свежих овощей и фруктов, муки, зерна, круп, домашнего хмеля, хлеба, да пирогов со всяческой начинкой.
Рыба речная и морская, свежая, вяленая и солёная, любая, какую душа пожелает.
Глиняная и деревянная посуда, плетеные корзины, домотканая одежда, да всё чего душе угодно можно было здесь найти и, умело поторговавшись, взять за хорошую цену.
Здесь всегда можно было вкусно поесть. Любой проголодавшийся и измучанный жаждой горожанин или гость могли здесь найти еду и питье на любой вкус и кошелёк.
Элан не случайно выбрал это место для встречи с наёмником. Повсюду всё двигалось, толкалось, бурлило. Вокруг кричали, спорили, торговались, ругались, покупали и продавали. Народу полно, только за карманами успевай следить: воришек в такой толпе, как мух на медовой булке.
Гул голосов, чей-то заливистый смех, отборная брань, выкрики зазывал, расхваливающих свой товар.
И запахи.
Элан поморщился. Для чувствительного носа оборотня это было суровое испытание. Их было так много и они переплетались между собой так, что отследить нить любого из них было невозможно.
Но в данном случае и это было на руку.
Он побродил между грубо сколоченных прилавков, попробовал колющих язык, холодных, мочёных яблок из дубовых бочек и звонко хрустящих малосольных огурчиков, прошелся меж подвешенных на крюках свиных голов и телячьих разделанных туш, и убедившись, что слежки за ним нет, изрядно проголодавшись, двинулся к тому месту, где условился встретиться со Странником.
Похлебки и домашние колбаски Мамаши Беаты славились на весь рынок. Да что там рынок, они были лучшими во всем Урсулане. Пальчики оближешь!
Поэтому у закутка с краю рыночной площади, где стояла её повозка, всегда толпился народ. Здесь бурлил ароматным варевом котел, зрело на уложенной над огнём решётке сочное мясо. А ещё она каждую седьмицу привозила с собой в столицу пару бочонков такого знатного хмеля, приготовленного по родовому рецепту, что многие таскались на рынок только ради пары кружек этого пенного тягучего напитка.
– Похлебку, пару колбасок поподжаристей и кружку хмеля, – парень выложил на прилавок перед высокой дородной женщиной в темном фартуке, несколько гарсилинов.
Мамаша Беата не торопилась спрятать монеты, не стесняясь, разглядывала парня.
Щуплый, но не мелкий. Как девчонка, смазливый. Но, ладненький такой, голубоглазый и волос белый, родинка над губой. Камзол не заношенный, из хорошей ткани, и пошит справно, чистый, штаны, сапоги – всё добротное, новое. И сидит одежда на нем как влитая, сразу видно, не с чужого плеча, под него шилась.
– И откуда ж ты такой сладкий взялся? Мамка-то в курсе, что ты по злачным местам шастаешь, да хмель пьёшь?
Элан поднял глаза на стряпуху.
– Мамки давно в живых нет, я сам по себе. Да и в года уже вошёл, чтобы хмель пить и ни у кого не спрашивать разрешений, – усмехнулся парень.
– Сирота, значит, – сделала свои выводы Беата, – ладно, иди садись вон за тот стол, сейчас тебя накормим. А то вон истощал, без матери-то…
Она вздохнула и сгребла широкой смуглой пятерней монеты, ссыпала их в карман фартука.
Вечно беда с этими мальчишками, без материнского глазу совсем мясо на костях не наживают. А ещё поди по девкам бегает, те тоже жилы тянут, будь здоров как!
– Дина! – обернулась она к молодой помощнице, суетившейся у огня.
– Ау! – бойко откликнулась та, не оборачиваясь и ловко перекладывая длинными щипцами свиные ребрышки на решетке.
– Похлёбочки пожирнее и погуще плесни, колбасок парочку самых поджаристых и хмеля кружечку из светлого бочонка набери, он там помягше будет…
– Сделаю в лучшем виде! Нести-то кому?
– Вон, пошел в угол за стол.
– Белявенький что ли тот?
– Он самый…
Едва Элан расположился за небольшим шатким деревянным столом, как перед ним выставили наполненную до краев миску горячей похлебки, от которой тянулся вверх ароматный дымок, плоскую тарелку с домашними колбасками, горячими, прямо с огня, и положили ломоть свежеиспеченного хлеба. В довершении ко всему, на стол с подноса опустилась пузатая глиняная кружка с пенистым хмелем.
– Спасибо, красавица, – голодным взглядом окидывая сначала свой обед, и потом переводя его на молодую фигуристую помощницу Мамаши Беаты, сказал Элан, – дай тебе Боги доброго мужа и любовника хорошего!
Та фыркнула и озорно сверкнула глазами в ответ.
– Муж у меня был, вдовая я, боле замуж не хочу. А любовника хорошего, так где ж его взять по нынешним временам? – беглым, оценивающим, чисто женским взглядом по пареньку пробежала и пошла к своим колбаскам и похлебкам, чуть покачивая роскошными бёдрами.
Элан даже залюбовался ею и на миг замер, поднося ложку ко рту. Высокая, статная, талия тонкая, а бёдра пышные. Всё при неё. Кончик тёмной тяжелой косы болтается ниже талии, на затылке выбиваются колечками короткие прядки, глаза яркие, карие, и брови чёрными ровными шнурами.