София решает жить

Марк предупредил, что мы будем встречать живых. Они могут оказаться не менее опасны, чем мертвецы, поскольку многие из них безумны. Не с каждым стоит вступать в диалог и, тем более, объединяться.

Я заглядываю в глаза каждому новому встречному. Они редки, поэтому мне особенно интересно, насколько их рассудок подернут безумием, ведь остаться нормальным познав все «прелести» нового мира невозможно. В их глазах я пытаюсь рассмотреть собственное отражение, понять, насколько безумна я сама. Или выживанием мы, наоборот, обязаны крепкой психике? Никогда бы не подумала, что смогу дать фору многим по этой части, хотя неврастеничкой я никогда не была. Но шарахалась от пролетающей мимо бабочки, черт возьми. Если мой рассудок сохранил ясность, чему я обязана?

Кто-то вышагивает нам навстречу. Не мертвец, но и недостаточно ровная походка для живого. Оказалось, бродяга с бутылкой водки. Это разочарование.

Почему они живут, а другие нет. Более достойные, красивые, целеустремленные, молодые, здоровые. Эпидемия забрала их. А бродячим забулдыгам с посиневшими, опухшими лицами и циррозом в последней стадии все нипочем. Я часто задавалась этим вопросом раньше. Почему этот бродяга или наркоман живет, а моих знакомых и близких забирает то рак, то разорвавшаяся (на ровном, казалось бы, месте) аневризма, то нелепый несчастный случай. Сейчас ответ на этот вопрос вырисовывался с навязчивой ясностью: люди, оказавшиеся на дне, не вакцинировались. Назревал другой вопрос – как им удается избежать атак ходячих? Ответ напрашивался один – это всего лишь вопрос времени. Пройдет не так много недель или месяцев, когда останутся самые стойкие и выносливые. Хотя справедливо ли сомневаться в выносливости бездомного? Ему не привыкать – есть что попало, спать где попало, не мыться и не заботиться о внешнем облике.

То, что когда-то считалось вонью бродяги: режущий глаза запах мочи, немытых волос, запущенного рта – все это померкло по сравнению с застывшим в воздухе трупным запахом. Теперь все перечисленное, что заставляло презрительно морщиться в прошлой жизни, стало просто признаком того, что ты живой.

Не помню точно тот момент, когда я впервые поняла, что от меня воняет, но точно знаю, что меня это не смутило. Запах пота, нестиранного белья, засаленных волос свидетельствовал лишь об одном – я еще жива.

Так же терпимо я научилась относиться к другим выжившим. В этой терпимости чувствовалось какое-то превосходство над прежними нами. Столько энергии уходило на мишуру, на обертку. Как будто все это дано нам, чтобы заглянуть в глубь себя и научиться наконец использовать те незадействованные раньше ресурсы мозга и души. Жизнь начала казаться настоящим чудом, и неважно, что теперь ты просыпаешься по утрам в одежде, которую не менял неделями, с грязными волосами и без возможности почистить зубы прямо сейчас. Вот запускать зубы не хотелось, даже если и найдется хороший выживший стоматолог, вряд ли от него будет толк без специального оборудования. Так что я, как и многие другие выжившие, старалась находить возможность чистить зубы хотя бы раз в три дня. И эстетические мотивы здесь ни при чем. Зубная и головная боль – то, чего я никогда не могла терпеть. Со второй проблемой я разобралась, запасясь спазмолитиком в одной из уцелевших аптек.

Мы шли по лесу, вернее, по лесопарковой зоне, чтобы избежать столкновений с большими стадами ходячих. Но в городе их все же было слишком много, и Марк постоянно говорил о том, что город надо будет покинуть, как только переждем зиму. Я не подавала виду, что ставлю под сомнение его оптимистичность, согреваемая спокойной уверенностью, что до весны не доживу.

– Вот, – сказал Марк.

Остановившись перед современным коттеджем, я осмотрела его и спросила:

– Там кто-нибудь был?

– Мертвецы? Нет. Я выбирал пустой. В состав трупного запаха входят летучие вещества, они крайне быстро и легко распространяются в закрытом пространстве. Проникают в отделочные материалы, в стены, пол, потолок, одежду, впитываются в мебель. В этом составе из микроэлементов и органических веществ быстро происходят бактериальные вспышки, поэтому даже после проветривания и очистки поверхностей трупный запах будет появляться вновь и вновь.

– Им можно отравиться?

– Если концентрация высока или дышать им постоянно, то да.

В особняке прямо в гостиной было огромное зеркало. Я давно не видела себя в полный рост и, пройдя мимо, сделала шаг назад. Когда-то я была бы рада такому отражению. Не лицу серого цвета и спутанным грязным волосам, а отсутствию тех самых ненавистных форм. Меня как будто сдули. Я наконец достигла той стройности, к которой всегда стремилась. И несмотря на то, что боль, которая привела меня к этому состоянию, не могла сравниться со страданиями, которые вызывают все диеты мира, я залюбовалась отражением. Мне захотелось снять мешковатую одежду и поносить что-то по новой фигуре. Успеть поносить, потому что я была уверена, что проживу ещё совсем недолго.

Странное желание – насладиться новым телом, истощенным болью, страхом и страданием.

***

Утробное рычание, замутнённый голубоватой поволокой взгляд.  Очень многие непривитые погибли, потому что не знали, что такое состояние человека означает, что нужно бежать не оглядываясь. Процесс необратим. А многие отчаянно бросались на помощь «больному». И получали свою порцию яда через укус.

Я сидела дома над проектом и пропустила все возможные уведомления о необходимости покинуть город. Чтобы не отвлекаться от работы, я отключала телефон на несколько часов. Не знаю, прощу ли я когда-нибудь себе эту привычку или до конца жизни буду задаваться вопросом, а что было бы, если б телефон был включен? Успела бы я? Здравый смысл подсказывал, что нет. Но вдруг?

Вышла на балкон покурить и увидела непривычную для спокойного бульвара плотность, вереницу упёртых почти вплотную друг к другу автомобилей, раздражающих воздух нервными гудками. Только тогда включила телефон, зашла в соцсети и увидела это.

С трудом отыскала пульт от телевизора, который не включала месяцами. Часть каналов уже прекратила вещание, я нащелкала до новостного выпуска. Взволнованная ведущая пытается собрать по кусочкам свой профессионализм, хотя, очевидно, суфлер уже вышел из строя.

И вот она уже теряет остатки самообладания, с ужасом смотрит в сторону, на нее надвигается тень, в кадре появляется конвульсивно двигающаяся фигура в клетчатой рубашке (скорее всего, вышедший из строя оператор) и впивается зубами в бархатистую профессионально загримированную шею теледивы.

***

Все началось с Клары Дорн. Жена банкира, в прошлом модель, а на момент начала событий главный редактор модного московского журнала «БойТаун», популярный блогер и светская львица. Журнал довольно старый, но имиджевый, в нем еще в молодости работала моя мама. Она знала Клару, общалась с ней до переезда из страны. Но я так и не познакомилась с ней лично, в первую очередь, потому что не пошла по маминым стопам и занялась не журналистикой, а дизайном интерьеров.

Еще девочкой я по сто раз делала перестановку сначала в квартире, потом в нашем загородном доме. К двадцати девяти годам у меня было свое небольшое агентство. Хоть все и пророчили, что дизайн станет полностью роботезированным и нейросетированным, все еще находилось немало желающих, чтобы их обстановкой и подбором материалов для их дома занимался живой человек.

Так вот Клара была ровесницей моей мамы, то есть уже разменяла шестой десяток, но выглядела великолепно. Утонченная, элегантная, неподражаемая икона стиля для московских модниц. Ее блог всегда считался популярным, насчитывал несколько миллионов подписчиков. При этом она не вкладывала в него много сил. Особое внимание она уделяла своим образам, которые так полюбились людям. Подражателей у нее было немало даже среди молодежи. Весной, примерно за два года до начала заражения, она начала выкладывать фото, которые принесли ей миллиарды просмотров и миллионы комментариев в обсуждениях.

Сначала все решили, что это розыгрыш, некий новый фильтр, который ТАК меняет человека. И все сначала искали этот фильтр. Хотя программ для искусственного омолаживания или старения образа было предостаточно, в этом явлении не было ничего нового. Но именно эта программа как на фото, так и на видео делала эффект омоложения уж очень натуральным. Клара утверждала, что не использует никаких ухищрений, в том числе и хирургических вмешательств, чтобы выглядеть моложе. И скоро она расскажет, чему обязана таким эффектом. И вот за несколько дней нагнетания она и собрала свой первый миллиард подписчиков. Все наблюдали, спорили и ждали. Действительно ли Клара расскажет о неизвестном ранее методе вернуть молодость или объявит, что все ее зрители стали свидетелями величайшей аферы?

Косметология и хирургия позволяли женщинам выглядеть хорошо практически в любом возрасте, но буквально вернуться из пятидесяти пяти в двадцать пять не удавалось еще никому.

Клара выставляла свои фото из молодости и сегодняшние, чтобы все могли почувствовать отсутствие разницы. Она не создавала новый молодой образ. Она возвращала свой. На живой аватарке ее блога висели часы, на которых стрелки двигались в обратном направлении.

В день «икс» Клара включила прямую трансляцию в своем блоге и рассказала свою историю. Даже я тогда прилипла к экрану, отбросив все дела, с ощущением, что стала если не свидетелем второго пришествия, то не меньшего по масштабам события.

Молодость или бессмертие как таковое? Вот вопрос, который остался открытым после того, как Клара закончила свое повествование.

Она предстала перед зрителем в образе двадцатипятилетней девушки. Изменилось не только лицо, но и кожа на шее, на руках, волосы стали гуще. Фигура у Клары была идеальная и в пятьдесят пять, но сейчас вернулись юношеские припухлости.

Начала она с того, что несколько месяцев назад у нее была обнаружена редкая трудноизлечимая форма рака, и тогда она решилась попробовать на себе «вакцину приговоренных».

Исследования и медицинские эксперименты с применением вакцины долгое время держались в тайне. Основной причиной секретности был ошеломляющий эффект, который достигался вакцинацией. Старые больные люди за несколько недель превращались в бодрых молодцев в полном расцвете сил. В подтверждение Клара показала несколько слайдов с похожими на ее преображениями. Без сомнения, преждевременные слухи о таком чудодейственном препарате всколыхнули бы общественность и могли стать угрозой для планомерного течения эксперимента.

«Почему именно я и именно сейчас рассказываю вам об этом. Мой диагноз оказался ошибочным. Я была абсолютно здорова, и вакцина «молодости» подействовала все равно. Без побочных эффектов. Так мы – я и ассоциация, которая занималась изобретением вакцины, – пришли к выводу, что многолетние испытания можно считать завершенными, а вакцину – запатентовать. А также начать массовое производство, чтобы обеспечить всех желающих».

Поначалу ни у кого не было сомнений в том, что «вакцина молодости», которая еще совсем недавно называлась «вакциной приговоренных», это дело добровольное. Еще до выпуска вакцины ажиотаж был просто бешеным. Косметологи и пластические хирурги схватились за головы. К ним никто не шел, все ждали вакцину, откладывали на нее средства на случай, если она вдруг станет платной. Параллельно весь мир продолжал с придыханием следить за блогом Клары Дорн. А не превратится ли она в младенца со временем, повторив загадочную историю Бенджамина Баттона? Но Клара уверяла всех, что процесс остановился на самом выгодном для нее возрасте – когда все подростковые изъяны остались в прошлом, а первые заметные морщины еще не пожаловали.

Оставалась и горстка сомневающихся и атеистов, которые строили и подхватывали друг за другом различные неблагополучные сценарии развития. Но таких было меньшинство. Да и активничали они не особенно, пока не стало понятно, к чему все идет.

А шло все к тому, чтобы сделать вакцину обязательной для всех и начинать ее колоть чуть ли не с младенчества.

В начале следующего года вышла первая большая партия вакцин – бесплатная. Уже к лету укололось около шестидесяти процентов населения планеты. К осени цифра выросла еще. Естественно, меньше всего было сомневающихся среди людей в возрасте, которым особенно нечего терять, кроме своих седин. Мое поколение (25—30) тоже в большинстве своем не хотело даже одной ногой вставать на дорожку старения и активно прививалось. Сердобольные родители боялись, что вакцины не хватит на их чад, и активно прививали детей впрок. Никто не хотел наблюдать, как собственный ребенок перерастет родителя и умрет у него на руках от старости.

Умереть от старости стало позором. Никто (кроме самых прагматичных) не ожидал такого эффекта, но общество раскололось. Быть старым и больным стало стыдно.

Сначала я думала, что все мы дружно посмеемся над Кларой и даже покрутим у виска, как максимум, поразимся ее смелости – так открыто и нагло идти против природы. Да, у нее было оправдание, она думала, что неизлечимо больна. Было ожидаемо, что ее примеру последуют другие приговоренные. Но чтобы все поголовно! Здоровые, молодые, дети. Мир менялся так стремительно, так ошеломительно по щекам хлестала людская отвага (зачеркнуто, дурость), что мне порой хотелось то сгрести в охапку всех близких и спрятаться в бункере с криками «не троньте!», то выйти на улицу и подобно городской сумасшедшей цепляться к каждому встречному со словами «вы действительно собираетесь в этом участвовать?». Но все это происходило только у меня в голове, внешне я оставалась флегматично-равнодушной, продолжала жить и заниматься привычными делами. Позже я поняла, что пока внешние перемены не меняют твой постоянный уклад, они не так уж существенны. Иногда единственное, что мы можем делать, даже под угрозой надвигающегося апокалипсиса в виде ядерного взрыва или человеческой тупости, это жить свою жизнь, строить планы, следовать стремлениям.

Одна моя хорошая знакомая заболела неизлечимой формой рака за пару лет до апокалипсиса. Я наблюдала за ней с неуместным любопытством пытливого исследователя людских душ. Ей дали полгода. Что она будет делать? Я чувствовала себя варваром, приготовившимся к зрелищу. Последнее сражение на поле жизни, исход которого определен. Казалось бы, все теряет смысл, планы, мечты. У нее был только отрезок времени и деньги, которые она могла бы потратить на кругосветное путешествие, дорогие отели, лучшие рестораны и концерты любимых групп. Напоследок все самое лучшее. Но она продолжала работать и изо дня в день делала привычные вещи: ходила в магазин, на маникюр, даже покупала что-то из мебели в дом. Встречалась с друзьями и очень мало говорила о смерти. «Моя главная ценность в повседневности. Это жизнь. Настоящая. Кто-то считает, что живет только в отпуске, когда путешествует, видит море, солнце, меняет пейзажи перед глазами каждый день. Все это прекрасно, но большая часть моей жизни прошла в буднях: отстоять очередь за кофе, заправить автомобиль, забрать ребенка из школы, выиграть тендер, покурить на балконе, когда все заснут. Это то, что я хочу продолжать делать каждый оставшийся день. Быть как все. Соня, милая, цени это состояние, не жди чего-то особенного». Неужели у меня такой обреченный вид, подумала тогда я, раз меня подбадривает неизлечимо больная подруга.

Меня никогда не тянуло на ухищрения, к которым прибегали женщины, чтобы сохранить красоту или что-то изменить в своей внешности. Любое постороннее вмешательство, инъекция или наркоз казались излишними и рискованными. Да, иногда я прикидывала, как было бы здорово откачать лишний жир с боков, живота и бедер, но всерьёз не задумывалась об операции, даже при всей своей ненависти к спорту и диетам.

Общественные и политические события последних лет заставляли невольно задаваться вопросом: человечество уничтожит кучка людей у власти или неуемные амбиции большинства. Оказалось, что эти две категории действовали сообща. У нас, нормальных, адекватно мыслящих и принимающим жизнь со всеми ее первобытными законами, шансов на выживание практически не оставалось. Однако, я жива. Но в этом нет ничего хорошего. В такой жизни.

***

Однажды примерно в середине апреля, когда светлое время суток вопреки ожиданиям не скукожилось до нескольким минут, чтобы совсем исчезнуть, а с каждым днем начало продлеваться, Марк сказал:

– Я думаю, нам пора идти. И думаю, что ты готова.

Он приблизился и дотронулся до меня, кажется, впервые не считая случаев, когда вызывал у меня рвоту, спасая жизнь, и когда учил правильно держать топор. Дотронулся по-настоящему, с дружеским или даже отеческим, несмотря на небольшую разницу в возрасте, теплом. Но для меня этот жест таил опасность, как и все хорошее, что сделал для меня Марк, пытаясь сохранить мне жизнь.

– Эта зима была слишком долгой.

Я надеялась, что сойду наконец с ума и чувство времени меня покинет, но не могла не согласиться с ним. Полгода, которые мы пытались согреться в чужом доме, казались вечностью. Муторной, однообразной, выматывающей, сводящей с ума, но так и не достигающей своей цели. Мы топили печь, у нас была теплая постель, одежда в чужих шкафах, газовая плита, обеспечивающая нам горячее и довольно сносное питание, благодаря запасам овощей в погребе и трофеям Марка. Какое-то время работал даже генератор, но его шум привлекал слишком много ходячих. Пришлось выключить и проводить большую часть времени в темноте или в тусклых отблесках камина, не считая короткого перерыва на зимний день.