Миллион миллиардов. Сборник рассказов

А вот и главное действующее лицо – какая же сцена без главного героя! Небольшая щуплая фигура человека, помещённая, посаженная ровно как на стуле, посреди мягких диванных подушек. Сидя там, в этой роскоши своей элитной квартиры редкого дорогого дома, он не двигался, не изгибался, не наклонялся, не ложился, а просто смотрел через своё панорамное окно на море. Окно надёжно защищало его и от навязчивого ветра, который всех нас тут замучил, и от не всегда приятных запахов с разных сторон, от какофонии музыки из баров, перебивающих друг друга, от тех же многочисленных ям на тротуаре. От всей этой совсем не изысканной и не элегантной реальности.

Казалось бы – такой понятный и естественный сюжет, а вот ожидаемый эффект от него у меня не случился. Сначала прополз противный, колючий холодок по спине. А потом появилось это чувство… Вот такое или приблизительно такое должно быть у смятой и уже старой записки, закупоренной в стеклянной бутылке, которая болтается в открытом море. Когда-то вначале были надежды, стремления, получалось, что задумывалось. А сейчас всё не то – пустое. И кажется, чего тебе ещё: такое море, красоты, сокровища даже, – всё тебе принадлежит, а только смысла в этом нет. Сидишь в пуховых подушках, как на простом дешёвом стуле, и ничего уже не надо…

Я схватила ребёнка на руки и, не знаю зачем, прижала к себе: такая глупая привычка – хвататься за ребёнка в каждой непонятной ситуации! А может, если честно, это была моя жалкая попытка в тот момент зацепиться за что-то, за другое – живое и тёплое, настоящее.

Мы прибавили шагу и пошли по дырявому тротуару в гостиницу – не торчать же на набережной, всё-таки ветер!

Идеальная пара

Мне захотелось с тобой поговорить о любви…

    Т\ф «Обыкновенное чудо»

Дядя Вит и тётя Вита.

Я сама уже давно тётя. Но в воспоминаниях неизменно зову их так, хоть иногда это выглядит несолидно.

Они были, что называется, идеальной парой. Ни капли мезальянса. Абсолютное совпадение по всем параметрам: внешность, стать, интеллект, статус – всё звучало совершенным дуэтом.

Из рафинированной интеллигенции, оба музыканты. Дядя Вит – великолепный слухач. В любом месте и состоянии садился за инструмент и играл всё что угодно. Особенно джаз.

Тётя Вита – шикарная блондинка. Неуязвимый образец классической светской львицы. Всегда безупречно выглядела, никогда не попадала впросак. Могла поддержать абсолютно любую беседу – от последних couture до трансцендентных исканий у немецких философов.

В общем, их пара представляла совершенный пазл: от одинаковых имён до равных талантов.

Однажды ехали они на своём авто из-за границы. Остановились вечером на трассе. И дядю Вита сбила другая машина.

Темно, большая скорость – его не разглядели.

Тётя Вита тащила его на себе, грузила полуживого в машину. Мчалась в ближайший посёлок, искала врачей. Говорили – не спасти. Она не слушала. Опять грузила, мчалась, искала, добивалась. Нашла в райцентре того, кто согласился помочь и рискнул сделать операцию. Спасли. Но сказали, что ненадолго.

Не верила. Боролась. Везла домой. Всех поднимала. Опять искала, боролась, выхаживала.

Потом сказали, что будет прикован к постели. И всё повторилось опять: не верила, куда-то везла, боролась… ла… ла… ла…

Потом случилось чудо. Дядя Вит, вопреки науке, прогнозам врачей и общему ожиданию, выкарабкался. Выжил. Выздоровел. Благодаря, конечно, неистовой вере и усилиям тёти Виты.

А через короткое время он ушёл. К другой женщине. Которая была совсем не так эффектна, сильно молода, без особого ума, стати, ничем не примечательна и вообще. Такой банальный мезальянс.

Но дядя Вит побывал на той стороне. Что-то своё понял. Пересмотрел свою жизнь. Он не хотел то, что ему осталось, прожить в долге. Хотел в любви.

И не слышно было осуждений.

Тётя Вита тяжко пережила предательство. Отказалась от общества. Замкнулась. Мало с кем встречалась.

Не простила. И не устроила свою жизнь.

Когда дядя Вит через несколько лет умер – хоронила его жена, тётя Вита. Она всё организовала. Была спокойна, собранна. Как в былые времена, эффектна и безупречно величественна в своём горе.

Пришли их общие дети, родственники, старые знакомые, друзья и коллеги. Молодой женщины, с которой он провёл последние годы, у гроба не видели. Говорили – не пустила тётя Вита. Но кто ж знает, что там на самом деле?

Прошли годы. Страсти улеглись и забылись. Старая шумная компания перестала существовать. Мало кто остался. Я не знаю, как живёт тётя Вита – надеюсь, что хорошо и спокойно.

Но когда я слышу выражение «идеальная пара» – я всегда вспоминаю их.

Несмотря ни на что.

Как образ. Совершенный пазл…

Миллион миллиардов

Она лежала в темноте с открытыми глазами. В кромешной тишине, в которой даже не тикали часы, было слышно, как маленькая ножка старательно протискивается между прутьями старой кроватки.

– Я тебя люблю на шесть, – вдруг выдала она, отчётливо выговаривая каждое слово.

Сквозь тяжёлую мутную дрёму сначала пробилось, прострелило удивление – я была уверена, что она давно спит. Потом появилась дурацкая мысль, что шесть – это гораздо лучше трёх и где-то почти десять. Нет, не зря, не зря все мои старания быть образцовой мамой – уже виден результат! Я повернулась в её сторону и так, больше для порядка и поддержания разговора, спросила:

– А что это значит?

– Это означает, что ты на третьем месте, – продолжая так же чётко выговаривать все сложные для неё буковки в словах, произнёс мой ребёнок.

Здесь меня накрыло волной, аж подбросило на кровати – ничё себе! Разумные доводы не просто потерялись, они утонули в непереносимой материнской обиде на эту жестокую реальность бесчувствия. Понимаю, что нельзя раздражаться, показывать обиду – не педагогично это. Взяла себя в руки, как тогда показалось, и…

– А кто, интересно, на первом? – почему-то второе место меня не заботило и не волновало.

– Нуууу кто, – потянула она лениво, – папочка, конечно же.

Фух, мне чуть полегчало, хорошо, что не тётя Лида какая-то. «Всё-таки девочки тянутся к папам», – вспомнила я старую нафталиновую банальность.

И опять, что меня только дёрнуло на эти уточняющие вопросы – успокоилась бы уже, но нет:

– А на сколько же ты папочку любишь? – спросила я и услышала в собственном голосе непреодолимо язвительные нотки отвергнутой поклонницы.

– Папочку я люблю на миллион миллиардов! – победно припечатала моя маленькая фея.

Обыденность и безапелляционность её тона не оставляли места для продолжения этого бесполезного разговора о том, что и так известно всему миру, кроме, конечно, некоторых недотёп…

И приснился ей…

…сон. Тёмная неуютная комната с выходящим на веранду единственным окном. Эта комната никогда не видела прямых солнечных лучей. На потолке болтается тусклая одинокая лампочка, укутанная в дешёвый блеклый абажур. Пол деревянный, по старинке крашенный тёмно-красной краской, в некоторых местах затёртый, где-то с прогнувшимися досками, наверное, под ними есть полости. Стены непонятного цвета, при таком тусклом свете и не разберёшь, да и не надо это никому. Две старые деревянные кровати, кое-как застеленные, – вот, в общем-то, и вся мебель.

Она, зять и дочка ходят по комнате, слоняются, переставляют вещи, что-то двигают с места на место. И вот здесь же, где-то на переднем плане общей картины, завёрнутый в бело-серые тряпки-пелёнки, лежит мёртвый младенец. А они, включая её саму в той комнате, продолжают ходить туда-сюда; разговаривают, даже смеются, и совершенно не замечают его. Она понимает, что комната маленькая, и для неё дико и необъяснимо, как можно не заметить мёртвого ребёнка. Как это возможно?!

И тогда она начала кричать, звать, плакать, а потом и рыдать. Пыталась привлечь их внимание, мотала головой, махала руками, опять кричала и рыдала. Бесполезно. Они совершенно не реагировали на неё – друг друга слышат, разговаривают о чём-то обычном, незначительном, улыбаются, хмурятся и ходят мимо этого ребёнка.

И не было между ней, которая всё видит, и ними, находящимися в той комнате, никаких преград: ни стены?, ни стекла, ни зеркала, ни пространства, их разделяющего. Даже пыль в воздухе не стояла, как в обычный летний день. И так ей стало горько от этого, такое отчаяние её охватило, которое невозможно было выдержать обычному человеку. Поэтому она всё плакала и плакала и не могла остановиться.

Она проснулась, села на кровать и поняла, что снилась ей эта самая комната. Тогда она взволнованно огляделась и увидела, что внук её мирно спит на соседней кровати и всё вроде бы хорошо и спокойно. Через немного покосившееся окно было видно, как светящиеся лучи южного августовского солнца радостно пробиваются на веранду сквозь виноградные листья.