Миллион миллиардов. Сборник рассказов

Ну потому что – какой смысл? Всё равно они перемешаются в конце, зачем нам эти церемонии?

Решила разогреть духовочку, так как смутные воспоминания молодости подсказывали, что её, сердешную, всегда греют перед закладкой пирогов. Её почему-то сразу замкнуло, и выбило пробки. Но удача улыбалась безнадёжному предприятию, и я чудесным образом сообразила, где нажать на тумблер и то, что больше нельзя включать обдув.

Вернулась к мисочке с «тестом», которое выглядело совсем огорчительно и напоминало какое-то месиво. После всего случившегося назад дороги всё равно не было. Надо выдохнуть и двигаться к победе. Вспомнила, что такие штуки у поваров элегантно именуются смесью. А имя – это ментальная сущность предмета. И ещё по мелочи всякую ерунду, типа «думай о хорошем» и «позитивные мысли притягивают что-то там».

Веруя в приближение триумфа, я решила для надёжности добавить лично от себя натёртый корень куркумы и побольше. Во-первых, вспомнила, что она сильно спасает от заразы и детям моим это обязательно. А во-вторых, лежит в холодильнике без толку и пропадает, беспечно купленная за оригинальный внешний вид и миленький оранжевый цвет внутри. Что получится на вкус, старалась не думать, чтоб не расстраиваться заранее. Вдруг обойдётся?

Однако, на случай «войны», сыпанула ещё корицу, ваниль, манку, какой-то муки, чтоб «оно!» не растеклось, и яблок от души (тоже бесцельно скучали на подоконнике). Тихо надеялась: если с запеканкой выйдет провал, назову её шарлоткой.

Запекла. Не спалила! И, как говорила моя бабушка, «убилась от этой кухни».

Путалась в названиях. Одному сказала, что это пирог с апельсинкой, а другой – что там просто много яиц. Несмотря на очевидно валяющиеся тыквенные очистки на кухне, все как будто поверили. Никто не вспомнил, что это исчадье Хэллоуина на дух не переносит.

Видимо, я имела зверский вид зайца, побывавшего на конференции монстров. Семейство смотрело на меня с опаской и деликатно похваливало произведение кулинарного искусства жалкими комплиментами «вкусненько» и «очень даже неплохо».

Упала на кровать. Лежу. Смотрю в потолок и думаю.

Какая хорошая семья! Дети воспитанные, не капризные. Всё едят!

И сколько же у меня ещё скрытых талантов?!

Тётка

Я похожа на мою тётю из Измаила, и это меня очень расстраивает. Нет чтоб какая-нибудь Джина Лоллобриджида! Смотрю в зеркало и вижу – тётя Фаня.

Вы не подумайте – тётка была чудесная: пробивная, энергичная, с харизмой опять же. Но вот с красотой… не задалось. Глаза несправедливо маленькие, а я всегда хотела большие, выразительные. Причёска её меня раздражала. Здесь дело, конечно, поправимое. Ещё голос звучит ужасно. Если в записи.

И вообще, есть претензии к лицу целиком: какое-то простое, бессарабское. С этим тоже ничего не придумаешь: косметологи, парикмахеры, стилисты бессильны против нашей с тёткой мощной породы.

И что интересно. Я давно и счастливо попрощалась с комплексами некрасивости. А лет с тридцати вообще не заморачиваюсь своей внешностью. Расправила крылья и зажила, как только хотелось – свободно, безмятежно и легко. Экспериментировала со стилями, причёсками, работой и географией.

Почему же именно сходство с тёткой так меня угнетает? Образ внутри не соответствует фото в паспорте? Почувствовала себя зайчиком, по ошибке надевшим костюм медведя? Не думаю.

Всё значительно проще.

Мне категорически невозможно быть похожей на неё! Потому что тётя Фаня не любила японской поэзии и не читала Кьеркегора. И как после этого у нас могут быть одинаковые глаза?

Фламенко

Это возможно! Ежедневно сгорать в настоящей страсти в 7:30 и 9 вечера, с одним выходным в воскресенье, если вы – исполнитель фламенко в Севилье. Не верите? Я сама бы ни за что не поверила. Но…

Итак, маленький грязноватый зал, старые деревянные сиденья, расставленные буквой П. В центре куцая сцена – это камерный зал для представлений фламенко. Уселась разношёрстная публика, много китайцев. Среди зрителей почему-то запомнилась скучающая девочка лет десяти в испанском костюме из китайской сувенирной лавочки. Ждём. На сцене появилась неформалка в драных джинсах, кроссах, наполовину заправленном свитерке и по-испански подробно рассказала, что можно и чего нельзя делать на их представлении. Вот, кстати, нельзя фотографировать и лезть обниматься с танцорами. Ещё что-то сказала, но мы не особенно прислушивались. Потом – это же по-английски и по-французски. Опять ждём.

Свет погас. Представление. Вышли двое, один с гитарой. Первое впечатление: два деревенских хлопца достали из сундуков нарядные одёжки 75-го года производства и пришли на деревенские посиделки. Брючки мешком, чёрного цвета, который уже давно не чёрный, а грязно-бурый; рубашка в клеточку – «привет из Михаловки», несуразный тонкий галстучек. Но обувь!!! – черные лаковые безупречные туфли у обоих. Всё вместе выглядело странно – то ли туфли не отсюда, то ли ребята не свои туфли надели в спешке. С этого момента главным местом притяжения глаз зрителей были туфли, и ничего нельзя было поделать.

Гитарист заиграл. Застучали каблуки. Потом резко оборвал мелодию, и вступил его товарищ – запел. Что это? Почему так заунывно, почему такая тоска в мелодии, в голосе, в тембре? Загадка. О чём поёт? Прощается с кем-то, с чем-то, со своей жизнью, молодой, счастливой, – только такие ассоциации… Вот будет смешно, если выяснится, что поёт он о том, как солнце встаёт летним утром над оливковыми деревьями за его домом…

Наконец появились танцоры. Он и она. Он – с намасленными, свисающими сосульками волосами, она – худощавая, сутулая, похожа на цыганку. Началось. Он как-то сразу превратился в тетиву, металлический прут, вибрирующий и изгибающийся на грани. Резкий звук выбиваемого каблуками ритма как грохот оглушительного грома. Если высшая точка фламенко называется «демон», то это был именно демон во плоти. Руки, вскинутые вверх, безупречный изгиб кисти и невероятно плавное движение вперёд на выбивающих сумасшедшую чечётку каблуках.

Танцовщица, его партнёрша, конечно, уступала, это был явно не её праздник. Но руки! Её руки были сверхъестественными в технике: сверху над головой, кисти, отталкиваясь от неведомой точки, извиваясь по только им одним известной траектории, спускались вниз. Руки жили, страдали, плакали и умирали на наших глазах. Настоящее искусство!

И мы, зрители, и китайцы, и скучающая девочка, как будто перестали дышать и оказались внутри этой всепоглощающей воронки страстей, терзаний, счастья и безысходного восторга…

Представление закончилось. Все были оглушены и растеряны. Мы видели что-то, чему ещё не нашли объяснение, что-то по ту сторону реальности, мы прикоснулись к облаку, или к душе, или к волшебству – невозможно расшифровать это состояние.

У входа в фойе уже толпились зрители на следующее представление. Наш главный танцор, придерживая взлохмаченную шевелюру рукой, что-то буднично записывал в затрёпанный журнал на рецепции.

Он вернулся на землю, а мы ещё не совсем…

Вкусовщина

«Живое пиво» манило облезлой, тусклой вывеской. Чёрные окна витрин сияли враждебными дырами.

Никто не ждёт.

И мы. Вроде бы вместе, но каждый о своём. Хотим говорить, но не слышим друг друга – шумно вокруг. Почему-то кажется, что это временно. А это не так.

И дождь. Мутными каплями течёт по стёклам, разделяет всё ещё дальше.

И смазанные фигуры людей. Бесцветные, бесчувственные, как всё вокруг.

И одинокий фонарь. Совсем дряхлый, на покосившейся бетонной, щербатой, давно не крашенной ноге. Своим уже мерцающим светом из последних сил наивно и по привычке пытается кого-то тут согреть.

Не понимает, старый дурак, что не сможет – висит высоко…

Чужая тема

Композиторы добаховского периода часто брали чужие темы и разрабатывали их в своей оригинальной манере.

    Текстовая подводка р/с «Гармония мира»

Он потерял своё сердце.

Где-то… посреди большого города, на шумной улице, где снуют машины, какие-то люди, заплёванный мусорник неподалёку… оно осталось лежать там… Он не заметил сразу и ушёл вперёд. И только через время, потом, он обнаружил, что внутри пустота и здесь, где он сейчас, ничего у него нет.

А жизнь его осталась там, где сердце, – в сером бетоне, камне сумрачного города. Даже непонятно, что в нём такого, не самый лучший город, хаос везде… и что ему все эти люди, снующие там? Практически чужие…

Это только кажется, что всё просто – вернуться туда, там твоё… Но на самом деле страшно… А вдруг ошибка, вдруг самообман? Вернёшься, а там – тоже пусто?

Или окажется, что это не его? Как тогда? Совсем без сердца?

Неужели нет нигде и не будет его места?

А искать снова уже негде и нет сил…

Нет, лучше думать, что оно там. Редко, радостно думать.

Надежда? Глупость какая-то!