Триктрак

– Ох, а мне как раз нужен 38-й! – засуетилась соседка.

– Есть еще пара, – успокоила её продавщица.

– Давайте 38-й, – махнула рукой Ася.

Продавщица достала коробку, бухнула на прилавок.

– Будете брать? Сто двадцать рублей в кассу.

Когда Ася вернулась с чеком, у прилавка разгорался конфликт.

– Я первой была в очереди, а вы мне подсунули не тот размер! – орала раскрасневшаяся дама.

– Какой вы сказали, я вам тот и дала! – ответно рычала продавщица.

– Безобразие! Я буду на вас жаловаться! – пыхтела дама.

– Жалуйтесь, сколько хотите. 38-го уже нет, только что забрали последнюю пару, – парировала продавщица.

Такого везения Ася не ждала – оказалось, что лидерша принесла коробку с 35-м размером. Обмен произошел тут же, к обоюдному удовольствию сторон.

Когда совершенно обессиленная Ася вернулась домой и открыла коробку, ей оставалось лишь ахнуть от удовольствия – сапоги были верхом совершенства и пределом мечтаний. Из мягкой серой кожи, с орнаментом на голенище, на узком, но устойчивом каблуке и как раз по ноге – просто чудо, а не обувь. Она уснула, упав на кровать, прямо в новых сапогах. Разбудила её вернувшаяся из института Лёля с известием, что ночью Валентина родила дочь.

Следующие дни наполнились заботами – никто не знал, в какой роддом увезли подругу, Юра на звонки не отвечал, канув в пространстве, и девушки решили съездить на Охту.

Володины жили в однокомнатной хрущёвке – квартиру сдала какая-то дальняя родственница родителей Юры. Поплутав среди одинаковых дворов с типовыми пятиэтажками, прячущимися за деревьями, что за двадцать лет дотянулись до верхних этажей, Ася и Лёля в конце концов нашли нужный дом, поднялись на пятый этаж. Звонили долго, но безрезультатно. Когда уже собирались уходить, Ася толкнула дверь, и она поддалась, оказавшись незапертой.

– Здесь есть кто-нибудь? – спросила подруги дуэтом.

Молчание. Осторожно пробрались через крошечный коридор, раздвинули штору из шариков и бамбуковых трубочек, вошли в комнату и замерли: здесь, дружно похрапывая, спали Утюгов и Сипягин, один на полу, второй на диване. Присутствия Юры не наблюдалось, а через фигурное стекло кухонной двери пробивался тусклый свет.

– Идем туда? – спросила Лёля, кивнув в сторону кухни.

– Давай, – кивнула Ася и открыла дверь. В свете ночника с пробитым абажуром, стоящего отчего-то на плите, перед ними предстала весьма живописная картина: стол, заваленный тарелками с остатками еды, рюмками, стаканами, пустыми бутылками. Один из участников симпозиума спал среди всего этого великолепия, уютно уткнувшись лицом в столешницу. Другой обнаружился в узком промежутке между столом и плитой. В спящем на полу угадывался Юра, его собутыльник поднял голову, едва Ася сделала второй шаг – словно почувствовал чьё-то присутствие. Она невольно отшатнулась, готовая бежать прочь, но отступать было некуда и поздно. Лёня Акулов уставился на неё пьяными синими глазами.

– Ой, девчонки пришли! Девчонки… – он встал, толкнув стол, упала и покатилась бутылка. Ася едва успела поймать её на лету, чуть не наступив на лежащего на полу Юру. Тот что-то пробормотал, устраиваясь поудобнее.

– Девчонки! – Лёня все-таки выбрался из-за стола. – А мы тут, омбы… обмываем ножки, Юрка же дочку родил…

– Вообще-то, это Валя родила, – сердито отрезала Лёля.

– Какие сердитые вы, девчонки… Асенька, ты тоже на нас сердишься? То ж ножки… Лёня шагнул к Асе, она отступила в сторону, снова наткнувшись на Юру. Тот засопел, заворочался.

– Выпейте с нами… Юрик, вставай, девчонки пришли! – Лёня, пошатнувшись, наступил на лежащего на полу счастливого отца. Тот возмущенно заворчал и зашевелился.

– Ножки обмыли, сволочи! – возмущалась Лёля. – Юрка, вставай, мерзавец!

– Да, ножки… – пробормотал тот.

– Ты у Вали в роддоме был? – спросила Ася.

– Я? Был… не был… мне же к Валечке в роддом, у меня там дочка родилась, не мальчик, а девочка, – забормотал Юра.

Девчонки подхватили его под руки, оттолкнув Лёню, который порывался то ли помочь, то ли помешать.

– Мы собирались, но не смогли… – добавил Лёня.

– Чем только вы думали… Юрка, рассказывай, какой роддом, мы съездим!

Володин уперся бараном, и ни мытьем, ни катаньем не удалось уговорить его сообщить адрес роддома – он был намерен исполнить отцовский долг сам. После брожений по квартире, поисков продуктов и вещей, которые нужно отвезти Валентине, глотков недопитого алкоголя, разыскивания курток, шапок, ботинок и прочего отправились вчетвером, оставив досыпать Утюгова и Сипягина.

Лёня заявил, что не покинет друга и любой ценой проводит его до пункта назначения. Вдохнув прохлады вечернего воздуха, парни взбодрились и запели нестройным дуэтом, порываясь совершить что-либо героическое во имя женской красоты и новорожденной. Пришлось разбиться на пары мальчик-девочка, чтобы успокоить ретивое. Ася предпочла бы взять на себя заботу о Юре, но Лёля опередила ее, то ли случайно, то ли намеренно. Акулов же заботу не принял, скорее, охватил заботой Асю – подхватив под руку, потащил за собой. Когда вышли на проспект, начал моросить мелкий противный дождь, асфальт заблестел пятнами фонарей и полосами фар проносившихся мимо машин.

Применили коварный вариант: молодых людей загнали на тротуар, вывели из зоны видимости, голосовать пошла Лёля. Смилостивился и тормознул водитель потрепанных Жигулей. Его негативную реакцию на парней, явившихся, словно два молодца из ларца, смягчили аргументами, что один из них стал отцом, вся компания едет навещать его жену и ребенка, и умаслили обещанием заплатить десятку. Лёля села на переднее сиденье, а Ася попала в цветник, между Юрой и Лёней. Молодой отец слегка протрезвел и взялся за обязанности навигатора, а Лёня обнял Асю, заявив, что так ему удобнее. Ася не стала возражать, некуда было деться, хотя все силы ушли на то, чтобы сохранить внешнее спокойствие и жалкие остатки внутреннего. Она пыталась не смотреть на Акулова, на его небритую щеку, на волосы, блестящие мелкими каплями дождя, но время от времени чувствовала на себе его взгляд, или ей лишь казалось, что он смотрел на неё.

Роддом находился на окраине – двухэтажное грязновато-розовое здание за решетчатой оградой и строем огромных старых кленов. В приёмном покое теснились отцы и родственники, подавали в узкое, похожее на тюремное, окошко свёртки передач. На подоконнике сиротливо валялся помятый букет гвоздик.

Мрачная пожилая санитарка сгребла Юрины пакеты, бросив равнодушно-осуждающий взгляд на его небритую физиономию – сколько тысяч таких помятых радостным событием лиц прошло перед её глазами?

Из приемного покоя отправились под окна, вызывать красну девицу выглянуть в окошко.

– Валя, Валечка! – закричал Юра, его поддержал Лёнин баритон и Лёлино меццо-сопрано, Ася кричать не смогла, похрипела и закашлялась.

– Валя-я-я! 3-я палата! – скандировала троица до тех пор, пока в окне на втором этаже не показалась Валентина, необычно маленькая, бледная, в нелепом пёстром больничном халате. Заулыбалась, замахала руками, что-то говоря, пыхнула гневом в сторону мужа, показав ему кулак, затем исчезла.

– Куда же ты, Валечка? – беспомощно пробормотал Юра.

– Валя, вернись! – заорал Лёня.

Она вернулась, снова появилась в окне, показывая розовый сверток с крошечным сморщенным личиком в обрамлении байкового одеяла.

– Валечка, Валя, я так люблю тебя! – вымолвил Юра и рухнул на колени на вытоптанную мокрую землю. – Как я люблю тебя!

– Володин! – застонали девчонки.

– Не мешайте мужику, – сурово остановил их Лёня.

В окне появилась дама в белой косынке и белом халате, что-то сердито выговаривая Валентине, оттеснила её, замахала руками в сторону посетителей.

– Верните мне жену! – заорал Юра, вскакивая с колен.

– Юрочка, поедем уже домой, завтра приедешь… выспишься и приедешь, – Лёля погладила его по плечу. – Вон и Аська опять голос потеряла.

– Акулы-ы-ыч! У меня дочь!

О старые стены роддома, безмолвные свидетели тысяч восторгов и признаний, потоков слез и разочарований!

Обратно добирались на перекладных, сели на автобус, затем на другой. На Охту приехали, когда уже стемнело. Двое оставленных в квартире приятелей спали, мирно обнявшись, но были жестоко разбужены. Девушки навели порядок на кухне, выбросили бутылки, уложили утомлённого отца спать на освободившийся диван и с сознанием выполненного долга отправились домой, прихватив с собой протрезвевших друзей. Распрощались на трамвайной остановке в надежде, что те не вернутся к Юре опохмеляться и продолжать обмывание ножек. Во всяком случае, Лёля и Ася сделали все, что могли.