Без тепла. Повесть

– Доктора разбужу покамест, – сказала она. – А вы, муж идите, идите.

Женщина растерянно взглянула на мужа. Ей было страшно оставаться одной в незнакомом месте ночью. Боль всё больше охватывала тело, как-будто разрезала живот. Она застонала.

– Иди, Георгий. Я как-нибудь…

– Держись. Я завтра приеду. Здесь и телефона-то нет… узнать.

– Иди… иди.

Процедуры подготовки к родам прошли, как в тумане. Часа через два, когда схватки стали нестерпимыми, врач – высокая крупная женщина в годах, велела ей лечь на «родовой стол» – широкую лавку, застелённую белой простыней, и тужиться.

– Тужься сильнее! Щеки-то не надувай. Вниз дави, вниз! – равнодушным голосом командовала она.

Нина была худенькая и слабая. У неё кружилась голова, перед глазами плыли чёрные круги, и не было сил тужиться и шевелиться.

Видя её слабость, акушерка сложила руки вместе, положила свои предплечья под грудь женщине, туда, где начинался живот и с силой легла всем телом на руки. От тяжести веса Нина напряглась, сопротивляясь давлению, и что-то тёплое и большое проскользнуло у неё между ног и плюхнулось в лоток на лавке, а ноги обдала тёплая волна крови и стала наполнять лоток.

Нина уже ничего чувствовала. Ей казалось, что она провалилась в большую чёрную яму с вязкой грязью, тёмную и страшную, ещё темнее, чем этот забытый Богом посёлок в холодной забайкальской степи. Она барахтается в этой грязи и не может вылезти. Становилось холодно и страшно.

– Эй, не спи! Очнись. Дочка у тебя! – услышала она голос акушерки. – Да хорошенькая какая! Беленькая, ну, чистый Ангел!

Нина открыла глаза. Боль постепенно уходила из тела, и хотя начался озноб, ей стало легче. Теплая волна крови продолжала наполнять поддон.

– Кровотечение остановлено! – услышала она голос акушерки. – Пусть здесь полежит, а потом в койку переложим.

Нина не слышала плача ребёнка, а только какое-то покашливание и сопение.

– Жива дёвчока-то. Не плачет, отфыркивается. Мудрёно дело – на свет родиться! – сказала нянечка. – Ишь, Ангелочек ясненький!

Она обмыла девочку под рукомойником, свернула треугольником подгузник из нескольких слоёв марли, запеленала её в байковое клетчатое одеяльце. Помещение отапливалось большой русской печью, и от её стенок шло приятное тепло.

– Мать, как дочку-то назовёшь?

– Ольгой, – ответила Нина.

– Ольга? Хельга по скандинавски значит «Святая»! Эк, куда замахнулись!

Но Нине было не до размышлений. Слабость охватила тело. К тому же было 4 утра, а в это раннее время самый приятный сон, и она задремала.

– Вот говорят: «Ребёнок на свет родился!» – продолжала рассуждать нянечка, как бы сама с собой, – А какой вам тут свет? Тьма-тьмущая!

И рассветёт-то не лучше будет! Ноябрь, холод да ветер! Бедная дитятя! Ничего хорошего не увидит!

Если бы Нина понимала тогда, она бы возмутилась:

– Ну, что вы такое пророчите! Всё хорошо будет, солнечно, ясно!

Девочка ни в чём нуждаться не будет, мы уж постараемся. Первый офицерский ребёнок! Вырастим здоровую и сильную! …И талантливую! – хотела бы возразить Нина.

Но она провалилась в полу-дрёму, а поэтому напутственных слов ПРОКЛЯТИЯ нянечки не слышала.

А слова, сказанные в час рождения, сбываются!!!

Утром нянечка подошла у Нине.

– Ну, как ты, дочка?

Нина открыла глаза. Немного болела поясница, ног не чувствовала, голова кружилась.

– Да ничего. Слабость ещё есть.

– Ну, конечно, кровищи-то пол-ведра потеряла. Хорошо, акушерка опытная, а то бы с ангелами на небесах вчера встретилась!

Нина ничего не поняла, но стала вслушиваться.

– Ангелы-то Богу служат. Сотворённые они, пола не имеют. Бог-то их шлёт на землю, нам грешникам помочь. Вот и тебе Ангелочка послал, знает, видно, что судьба у тебя будет трудная. Болеть всю жизнь будешь.

Это было второе ПРОКЛЯТИЕ. У Нины потемнело в глазах, и она потеряла сознание.

– Эй, – закричала нянечка, – роженице плохо!

Прибежавшая акушерка поднесла к её носу ватку с нашатырным спиртом, и Нина очнулась.

– Ишь, хлипкая какая! – сказала нянечка. – Выкарабкается или нет? Неизвестно!

Третье ПРОКЛЯТИЕ Нина услышала. Она не знала о силе воздействия слов, мало разбиралась в религиозных и магических вопросах, но здесь она мысленно отреклась от этих слов:

– Не принимаю, не верю! Жить долго буду!

Это и спасло ей жизнь.

– Не местные вы, видно. Откуда вы? – снова заговорила словоохотливая нянечка.

– Из Читы мы. Замуж вышла два года назад, за мужем уехала в Кенон.

– Да, тёмное место. Как жить-то будете?

– А мы хорошо живём! – оптимистично начала Нина. – Барак у нас светлый, тёплый. Муж мебель сам делает, паёк офицерский ему выдают, я сама шью что надо! – Нина старалась говорить убедительно, чтоб нянечка опять не прорекла что-нибудь плохое. – Мы ни в чём не нуждаемся!

– Ну, хорошо, коли так. Значит, вырастите Ангелочка-то.

Глава 2. Новая жизнь

Нину выписали домой из роддома на десятый день. Георгий приезжал каждый день, хотя посёлок Кенон находился в сорока километрах от больницы, топтался у окна на ноябрьском пронизывающем ветру, передавал нянечке продукты для жены, которе были в офицерском пайке: солёную красную рыбу, печенье, сгущенку, сухофрукты, конфеты. Она очень хотела молока, но и это он достал с трудностями и привёз.

Нина тяжело восстанавливалась после тяжёлых родов: большая потеря крови, разрывы, слабость. Одна теперь радость была у неё – дочка Олечка.

Ещё более счастлив был Георгий. Это маленькое тёплое чудо, так внезапно свалившееся на них в трудное послевоенное время, принесло ощущение семейности, уюта. Это то, о чём мечтал солдат на войне: вернуться домой, в семью, к жене, к детишкам. Это то, ради чего он воевал он: защитить и вырастить их.