От любви с ума не сходят

башку не только мне и себе, но и дежурной медсестре,

выписывавшей ему больничный; на его работе (какие-то

художественно-промышленные мастерские), где он числится

Косиновским, бюллетень на имя некоего Калинкина принимать

не желают. У нас же, в больнице, согласны внести нужное

исправление – но только по предъявлении паспорта! Дурдом,

да и только! Я, конечно, знаю, что художники – люди

особенные и витают в облаках, но не настолько же! Мало

Коле баб, он еще и в именах запутался!"

Я ничего не слышала о художнике Калинкине-Косиновском, но захотела услышать – и одним из первых моих поручений Эрику было узнать о его дальнейшей судьбе. Конечно, он ничего не смог бы рассказать мне о сестре – даже если бы он что-то знал, то все равно бы все перепутал – но мне стало просто интересно. В один из наших походов в театр красавец-детектив вручил мне конверт с вложенным в него листочком прямо в фойе, и я прочла:

"Калинкин Николай Борисович, 1960 г.р., последнее место прописки: Москва, Скатертный пер., 3-4. В 1991 г. сменил фамилию на Фридланд (по жене) и уехал на постоянное место жительство в Аргентину."

– Как зовут его жену? – немедленно потребовала я ответа у Эрика, останавливаясь прямо посреди прохода и застопорив движение; размахивающие программками зрители пихали меня локтями, а какая-то дама злобно зашипела, так что я посторонилась.

– Меня кто-нибудь об этом спрашивал? – обиженно вопрошал меня детектив, полуобняв за талию и втаскивая в зал. – И эта информация обошлась бы тебе недешево, если бы ты обратилась к нам официально – минимум в сто пятьдесят баксов.

Сто пятьдесят долларов… С моей стороны было бы совсем уж наглостью добиваться, с кем рядом в конце концов оказался Калинкин-Косиновский-Фридланд и какими ветрами его занесло в Южную Америку – притом из чистого любопытства. На всякий случай я все-таки спросила:

– Значит, он женился в 1991?

– Это значит, что он поменял фамилию в 1991 – а когда он вступил в брак с этой самой Фридланд, это уже совсем другой вопрос.

Так мне и не довелось узнать, с какой по счету женой художник, когда-то сбивший с толку и себя, и всех вокруг, уехал за границу – и не стал ли он там каким-нибудь Гарсией.

Да, ничего подобного в моей практике не встречалось. Зато в Алином дневнике я прочла и об историях, мне хорошо знакомых:

"1 февр. Сегодня утром, осторожно войдя в холл, я

обнаружила там Милицу Ивановну с чистым носовым

платочком в руках. Она была в полной боевой готовности:

как только кто-нибудь из врачей появится после утренней

пятиминутки, она тут же заплачет горючими слезами. На мое

счастье, бабулька подслеповата и глуховата, и мне удалось

проскользнуть незаметно. Фонтан вылился на Косолапова,

который неосторожно с ней заговорил. Второй раз он этой

ошибки – час бездарно потраченного времени – уже не

совершит! Безутешная вдова уже изнасиловала по очереди

всех сотрудников. Я, кажется, после печального опыта

жизни с б.В. научилась отличать истеричек с первого

взгляда. Всем без исключения Милица рассказывает,

какой замечательный был у нее муж, как он ее любил и как

он умирал у нее на руках – последняя часть особенно

трогательна. Вчера приходила племянница и рассказала всю

историю с точностью до наоборот: любящий супруг

неоднократно пытался сбежать от Милицы, но это ему не

удалось, а перед смертью, уже потеряв речь, он

отказывался принимать пищу из ее рук и жестами пытался

выгнать ее из комнаты. Я, собственно говоря, так и

предполагала. Увы, потеряв мужа, бедняга потеряла и

сцену, и зрителей – и пытается теперь отыграться на нас".

Меня поразили эти строчки – Аля, моя правильная чуть ли не до святости старшая сестра, оказывается, могла быть почти циничной! Правда, все психотерапевты знают, что картинное горе – это горе неглубокое, и наиболее громко, демонстративно и требовательно переживают утрату близкого те, кто не любил дорогого покойника при жизни. Они на самом деле страдают – им жутко жалко себя. Иногда они не могут успокоиться годами, играя на нервах родственников – особенно тогда, когда ощущают свою вину перед ушедшими из жизни. Матери, у которых покончили с собой сыновья, жены, допилившие мужей до ранней смерти – сколько их прошло через руки Али, сколько еще пройдет через мои… Увы, сотворить алтарь и молиться перед ним умершему кумиру – совсем не то же самое, что сделать его счастливым при жизни.

Собственно говоря, человеческая психика так устроена, что должна сама справляться с потрясениями и бедами. Когда есть с кем разделить свои переживания, когда страдающего человека окружают сочувствующие ему близкие – тогда он рано или поздно, а, вернее, в точном соответствии с психологическими законами, выходит из депрессии. В стрессовом стационаре пациенты делились на несколько категорий, и самую главную и при этом малочисленную составляли те несчастные, на которых обрушилось больше того, что может вынести человек. Родители, на глазах у которых ребенок попал под машину; одинокие матери, потерявшие единственных сыновей – когда-то в Афгане, а теперь в Чечне; начинающая танцовщица, победительница конкурса артистов балета, получившая незначительную травму и из-за халатности врачей лишившаяся ноги – помочь им пережить утрату и построить какую-то новую жизнь я считала самой тяжелой, неблагодарной, но необходимой частью своей работы, а Аля – своим святым долгом.

Постоянно в отделении обитали женщины на грани развода, вцепившиеся в мужей клещами и не желавшие отпускать их на свободу. Когда я принимала одну такую пациентку, то на вопрос: "Чем, как вы считаете, мы можем вам помочь?" она дала безапелляционный ответ: "Верните мне мужа". В дневнике Али я нашла такую запись на эту тему:

"27 ма. (Очевидно, 27 марта 1985 – Л.Н.) Сегодня, пока

мы все пили чай, шло обсуждение животрепещущего вопроса:

кто лучше – та жена, которая во время семейной сцены

вылила на мужа чайник кипятка или та, которая написала на

него бумажку в партком. Точку в дискуссии поставила

психолог Света; решено было, что первый вариант