Часовщик. Зима

– Если поедешь, я расскажу тебе, как лучше добираться, – радостно откликнулась Ника.

– Вот почему-то я думаю, что на это у меня ума хватит. Вот денег где столько набрать? Может, с премии годовой? Как думаешь? – зло поерничала Ирина.

Ника смутилась:

– Ты знаешь, это не так дорого, как на юг слетать. Мне очень повезло с билетами. Без багажа бы вообще дешево получилось. Мы там у женщины одной живем. И нам скидки делают.

– Кто бы мне скидку делал, – спиной процедила Ирина.

– Если хочешь, я адрес дам – там рядом все сдают – если вы поедете.

– Да где уж нам по Европам-то. Мы ж обычные смертные. С кредитами-ипотеками.

– Просто мы здесь все перепробовали, – Веронике хотелось объясниться. – Я за эти годы всю страну обошла. Там очень хороший врач. Мы его чудом нашли. Да мы и не успеваем ничего посмотреть. До Милана самолет, там сразу электричка, – Ника заторопилась. – Там воздух, Альпы рядом, там экология другая. Я не смогла здесь ничего найти, нам помогли там, – виновато оправдывалась она. – У неё кожа с рук слезает. Снимается, как перчатки. Язвы между пальцами. Она ведь девочка. Мучается страшно. Ей красивой быть хочется.

– Хватит! – взорвалась Ирина. – Хватит пальцы гнуть: Милан, Италия, Альпы. У Надьки, вон, саркома у младенца, у Шварина дочь с ДЦП. Слишком драматизируешь. У каждого свои заморочки. Сахаром нигде не посыпано. Это ж деньжищи-то какие!

– Да, – Ника растерялась. – Ир, прости. Я закончу сегодня твои бумаги.

– Да уж надеюсь, Вероника Сергеевна, – язвительно улыбнулась юрист.

– Ир, в столовую идешь? – в кабинет заглянула новая девушка из бухгалтерии. – Здрасьте, – кивнула Нике.

– Иду. Не всем же по ресторанам, – Ирина хлопнула ящиком стола, вытащила из-за стула объемную дамскую сумку с принтом под крокодиловую кожу, застегнула пуховик, накинула широкую песцовую опушку на густые темные волосы, посмотрела на себя в зеркало и шумно вышла в коридор.

Ника покрутилась на стуле, повозила ногами по полу. В одну и в другую сторону. Посмотрела на кипу бумаг на столе. Вытащила Иринину папку и принялась печатать. За стеклянной стеной сновали люди. Страшно хотелось есть. Из дома, конечно, ничего не взяла. Она не понимала, о чем думает по утрам. Пятнадцать минут. В столовую уже не успеть.

Пару секунд поразглядывала ботинки под столом, подхватила сумочку и сбежала по внутренней лестнице в магазин на производстве. Ежедневные булки, шоколадки больше не лезли. Хотело чего-нибудь нормального. Взгляд зацепился за рыбные консервы. Рыбу бы. Пару банок. Она сглотнула слюну. Пахнуть будет. Взяла банку тушенки с рисом, из тех, что брали монтажники, выезжавшие на объекты в пригороды.

Вернулась на этаж в комнату отдыха: за единственным столиком девушки из отдела кадров пили кофе с эклерами.

– Я вам не помешаю?

– Нет, конечно, садитесь.

Страшно смущаясь, но стараясь не подавать вида, она выставила на стол железную банку и стала искать открывашку. Девушки тактично продолжали разговор. До конца перерыва оставалось семь минут. Обнаружив знакомую конструкцию с деревянной ручкой, Ника встала вплотную к столу между говорившими, поджав подбородок, налегла ею на банку всем весом, раскроила металлическое полотно, подцепила крышку, вытряхнула содержимое в тарелку и поставила в микроволновку. Налила чай. Четыре минуты. Быстро перемешала непрогретую смесь с прогретой и с удовольствием съела.

После горячего хотелось спать, но изжога не давала расслабиться. Вероника резво достучала по клавишам до вечера. За пятнадцать минут до конца рабочего дня вышла в туалет и переодела джинсы на юбку. Выбрала из мешка подходящие колготки. Вышла с распухшим пакетом. Уборщица странно проводила её взглядом.

– Здравствуйте, – кивнула Вероника и вспомнила, что забыла накраситься.

Сходила в кабинет, вытащила косметичку и вернулась в туалет. Ручку дергали снаружи, но она, вопреки подпрыгивающему локтю, старалась не спешить. На рабочее место шла по стеклянному коридору, ставшему за эти минуты еще длинней, потому что ровно вдвое больше сотрудников повернулись посмотреть на ее юбку.

Ирина, красившая губы, остановила ход своей мысли и руки. Ничего не сказала.

Ника засунула пакет с джинсами в тумбу стола. Завтра заберет.

Глава 6. Дежавю и мыльные пузыри

Иван молча месил холодную утреннюю грязь. Мокрый снег комками впечатывался в землю, плющился и тек в ледяные лужи. Застывшая вода стучала по капюшону. Боковой ветер дробно забрасывал слева жесткое крошево. Правую щеку било и секло. Снег сыпал, хлестал, кидался под ноги и превращался в воду. Ноги уплывали. Иван бросал их в пространство наотмашь, в никуда, не глядя. Ботинки, ища опору, проскальзывали.

"Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует". Отворачиваясь от липких ошметок, он сутуло щурился на тусклые фонари. "Остался ли без жены? Не ищи жены". Люди шли и шли, всплывали в мокрой метели. Вязли, закрывали лица, тонули.

И всё же это был снег. Два осенних месяца он аккуратно перебирался по грязи с зонтом и без в чистых ботинках. Его обувь всегда была идеально чистой. Даже кроссовки выглядели так, как будто он только что вышел из спортивного зала. Но сегодня утром пошел снег. И он не хотел выбирать путь. Он выбрал Леру, он любил сыновей. Но они ушли от него. Он не менял семью, не искал другой женщины – они расплылись под руками. И он намеренно шел по лужам, не оценивая и не целясь, и смотрел на нелепые перебирающие воду ноги. И был намерен досмотреть до конца.

Войдя в мастерскую, поменял обувь на сухую, закатал рукава, вытер все прилавки, помыл стеклянные двери и витрины, выходившие на площадку торгового центра, вычистил замшей образцы, надел белый халат, закрепил на лбу лупу и вытащил из коробки первые по очереди из принятых часов. Это его дело. Он отвечает за него и должен следить и содержать в порядке. "Кто не берет креста своего и следует за мной, тот не достоин меня". Он должен работать. Обеспечивать себя, помогать учиться мальчикам. Он не может остановиться. Нужно сосредоточиться на главном. Не потерять главного.

День подходил к концу. Свет, падавший через стеклянную крышу в проем между площадками, становился бледнее, лампы – ярче. После пожилой леди, принесшей на ремонт часы умершего мужа, дверь, казалось, замерла, он отошел к точильному станку и не сразу заметил женщину, подошедшую к стойке.

– Простите.

Он обернулся: стояла хозяйка голубых часов. В длинном светлом пальто она выглядела старше. Женщина округлила густо накрашенные кофейные глазки, медленно взмахнула ресницами и улыбнулась:

– Здравствуйте.

– Добрый день, – от неожиданности и неузнавания у него что-то оборвалось в животе и замерло, закаменело. Он пытался навести фокус, сконцентрироваться, рассмотреть и, всматриваясь, несколько разочаровывался: он не находил в ней той женщины, для которой ремонтировал часы. Все эти два дня она представлялась ему более женственной, что ли.

Маленькая. Пальто большевато, съезжает с плеч. Красные губы. Странный яркий шарф. Мелкие движения. Она не представляла опасности. Он расслабился, и по венам тут же заструилась странная смесь раздражения и желания, чтобы она что-то говорила. Много говорила. Ему хотелось растянуть время. Разглядеть ее поближе, не привлекая внимания. Как маленькую забавную юркую птичку, слишком живую для этого пространства, недолгое присутствие которой вызывало неподдельный интерес.

– Простите, – она смотрела прямо и уверенно, открыто улыбалась четко накрашенными губами. – Спасибо большое. Это чудо, что вы оказались рядом. Это так неожиданно.

Он тоже улыбнулся, откровенно и весело разглядывая ее.

– А я дизайнер. Занимаюсь интерьерами. Часы – моя любовь и моя слабость. Но я совершенно не разбираюсь в механизмах. От вращающихся колес у меня теряется равновесие.

Она легко тараторила, будто выстилая в воздухе невесомые цепочки радужных мыльных шариков, и смеялась. Замолкала, провожая глазами улетавшие стайки фраз, щурилась, крутила головой. Он сложил руки на груди и не спеша присматривался, стараясь увидеть детали этого переливающегося, ежесекундно меняющего цвет существа. Вокруг себя она точно ничего не видела. Просто лучилась и морщила нос от собственного теплого света, щекотавшего кожу.

– Дизайнер? – он вскинул брови. – Ну, понятно. Да, похоже.

Еще раз оглядел. Пальто странного прямого кроя, в пол. Шарф с геометрическим рисунком. Ботинки. И ноги. Длинные красивые ноги. Она опиралась на одну. В распахнутом пальто была видна точеная коленка в прозрачной мягкой синтетике. Он быстро и мгновенно оценил это взглядом. Расправил плечи.

– Это интересно, – он посмотрел на задорные локоны – золотистые кудряшки, цеплявшиеся за воротник пальто, когда она наклоняла голову, и подскакивающие при каждом движении. Тонкие руки вертели ручку, привязанную к стойке шнурком.

– Да, интересно, – она, смущенно и тепло глянув на него, улыбнулась.

Он вытащил коробочку с часами из стола, принес к стойке, открыв, поставил перед ней:

– Вот ваше сокровище, принимайте, – и оперся на перегородку с другой стороны.

Она осторожно отвернула упаковочную бумагу и вытащила часики. Ему почему-то понравилось, что на коротко стриженых розовых ногтях не было лака, кое-где пальцы были трогательно испачканы синей пастой от шариковой ручки. Как ребенок, ей-богу. Точно, как ребенок.

– Смотрите, – он вытащил из ее рук часы, – в ваших часах нет противоударного устройства. Их нужно беречь от падений и сильной вибрации. Обращаться очень осторожно.

– Хорошо, – она снова улыбнулась, – я постараюсь, – она улыбалась беспрерывно. – Я буду теперь стараться.

Он положил часы назад в картонку. Девушка смотрела на его лицо. Она лучилась – он отражал свет. Текучее сильное время, обтекавшее её, живую и подвижную, как вода, захватывало в водоворот и его. Она говорила прямо в этот поток:

– Возможно, я слишком часто лечу вперед и нужно быть аккуратнее.