Теперь Альберт был при параде, если не сказать при трауре: чёрный костюм и чёрный же галстук, неопрятно комкавший воротник рубахи.
– Мам, к тебе, – позвал Цезарь, краем глаза отметив, как облегчённо выдохнул посетитель.
– Тыых сын, что ли? – одновременно переходя через порог и на ты, уточнил Альберт. – А чёй-то я тя раньше не видел?
Цезарь хотел было ответить коротко и вежливо про долгие годы, проведённые… Но понял, что Альберту не до него.
– Ленвасильна, пжалста, не посидите с Танюхой? Того гляди опять истерика, а мне срочно надо, у нас там такое…
Елена Николаевна изобразила губами кислый крен к правой щеке:
– Даже не знаю, – и её недавно вспыхивающий гневом голос теперь морозил всё живое вокруг. – В прошлый раз Татьяна позволила себе такое…
– Ну пжалста, Ленвасильна, она просит прощенья, и я… У нас собачку убили, мне надо её того… А Танька опять щас орать начнёт, тут же датчик щас у нас, сами знаете. Сработает.
Альберт комкал пальцами галстук и выглядел очень глупо.
– Посидите с ней, я заплачу.
Ворча под нос какую-то «охоту-былу», Елена Васильевна пошла в комнату переодеваться. Цезарь отчётливо понимал, что некрасиво так стоять и рассматривать человека, но предложить ему пройти было неуместно, а просто уйти к себе он тоже не мог. Всё это привело к тому, что Альберт снова вспомнил о его существовании.
– Брат, ты это, – мрачно вдохновился он, с трудом подбирая слова, – не поможешь мне?
– Да, конечно. А что нужно? – сначала «Что нужно?», а потом «Да, конечно», – мысленно одёрнул себя Цезарь, но было поздно.
– Мне это, похоронить.
Мысленно ругнув себя за свою дурацкую вежливую уступчивость, он тоже пошёл переодеваться.
Танюхой оказалась не дочка, как сначала подумал было Цезарь, а жена Альберта. Та самая, которая споткнулась о чемодан и так неудачно прогулялась с собачкой. Само животное лежало в коридоре на полу, завёрнутое в полиэтилен.
Танюхино злобное мычание слышалось откуда-то из дальней комнаты. Когда они втроём вошли в квартиру, Альберт метнулся куда-то, видимо, на это мычание грудью. Через пару секунд послышался взрыв возмущения:
– Если ты хоть раз ещё меня свяжешь и рот…
Альберт ответил что-то тихо, сурово и немногословно.
– Да лучше туда, чем с тобой! – взвизгнула его жена.
Цезарь растерянно переглянулся с мамой, а та многозначительно закатила глаза.
Разговор супругов продолжался ещё минуты две, по всей видимости, Альберту удалось чем-то убедить или запугать жену. Она вышла зарёванная, раздражённая, но при этом совершенно раздавленная, не опасная для окружающих, и через силу поздоровалась с соседями.
– Эя не понимаю, чё я тя не знал? – начал выруливать из двора Альберт, после того как они погрузили тело дога в багажник. – Откудты взялся?
– Я девять лет жил в другом месте, вот и всё, – без выражения отозвался Цезарь. Он всё ещё злился на себя. Из-за этих собачьих похорон он, наверное, не успеет сегодня съездить к брату.
– Уж второй раз в доме, – как бы самому себе, как бы пережёвывая невкусные слова, бормотнул Альберт.
– Что – второй раз? – тактично осведомился Цезарь.
– Да собаки, – скривился сосед. – У вас стреляют в собак?
– У нас? Нет, не стреляют.
Приходилось немного играть дурака.
– А ты, часом, не шпион? – вдруг усмехнулся Альберт.
Цезарь искренне удивился:
– С чего ты взял?
Наконец-то он позволил себе тыкать этому парню.
– Показалось, забей.
А через некоторое время:
– Наэрно, потому что ты ни о чём не спрашиваешь.
Цезарь картинно тронул мизинцем рукав Альбертова пиджака:
– Ты заметил? Тогда пусть это останется нашей тайной.
Тот, как ошпаренный, дёрнул головой в сторону своего пассажира.
– Шутка, – отрезал Цезарь, захлопнув тему.
– А это зачем? – удивился он, когда они накрепко припарковались у сомнительно-мрачного серого домика с нелепо высоким крыльцом.
– Клуб собаководов, я щас это, – подробно объяснил его новый приятель и, хлопнув дверцей, побежал улаживать какие-то формальности по поводу смерти собаки.
Не привести ли в порядок мысли? – подумал наш герой, выкручивая ручку, опускающую окошко старого жигулёнка. – Как вот сейчас нагрянет полиция, как арестует меня, сидящего в чужой машине с мёртвой чужой собакой в багажнике. А я даже не знаю фамилии этого фрукта. Сосед…
Из собачьего клуба вышли две женщины: одна вся в красном, молодая и активная, видимо, защитница звериных прав, а другая – бабушка под восемьдесят, но не развалюха, а ещё довольно-таки твёрдая. Цезарь обратил только внимание на чёрную крупную родинку, кричавшую посреди бледного лица девушки, и снова задумался.
Итак, мысли в порядок. После этой нелепой траурной церемонии надо к брату. Пока выходной у Егора, и Зоя, наверное, дома с ребятами. Хоть посмотреть на племянников, да и…
– То есть порода вам не важна? – уточняла девушка, пока они с бабушкой спускались с крыльца.
Голос у неё был звонкий, а у собеседницы – наоборот. Цезарю показалось, что стеклянный ёлочный шарик опустили в коробку, в плотный слой ваты:
– Мне главное не порода, а возраст, – говорила пожилая женщина. – Главное, чтобы собачка уже была немолодая, а так, года три-четыре ей оставалось.
– В смысле? – остановилась на последней ступеньке девушка.
– Я, видите ли, живу одна и не хочу, чтобы она осталась после меня сиротой, – ещё раз обмотала бабуля своим голосом блестящий шар. – То есть да, чтобы нам вместе.