Справа от Европы

– А почему ты его запомнил, если его не регистрировали?

– Когда мы его занесли, менты, это самое, остались на улице. Мы, это самое, сами раздевали его. Ну и нашли пачку визиток. Все на одну фамилию. Значит, его. И фамилия у него, это самое, не Иванов. Запомнился.

– А куда Кирюха ходил смотреть, если его, опять-таки не зарегистрировали?

– А в тот день больше никого не привозили. Мы тут весь день уборкой маялись.

– А во что он был одет?

– Костюм. Хороший, это самое, дорогой. Галстук. Белая рубашка.

– Отчего умер?

– Огнестрел. Скорее всего, из Макара. Пуля – прямо в сердце.

– Ты и пулю видел?

– Я её, это самое, в пакет положил и ментам вынес.

– Больше ничего не вспомнишь?

– А он в одном туфле был, – сказал Кирюха.

– Может в машине остался?

– Труп в багажник, а туфель, это самое, в салон. На память.

– По местам! Василич идёт. Всё, мужик, пока.

– Я ищу родственника по моргам, понял? Выскочишь на минуту, рассчитаться надо.

– Добро.

– Ищете кого-то?

– Дед мой ушёл из дома и с концами. Бабка велела поискать. А где? Хожу по больницам и моргам. Если в вашем ведомстве нет, тогда пойду в милицию. А ребята сказали, что моего у вас нет.

– А, им-то, откуда знать? У нас много пенсионеров.

– У него нет левой руки.

– У нас такого нет. До свидания.

– До свидания, – притворно вздохнул я и полез в карман за сигаретами.

Я успел докурить почти до конца, когда появился «это самое».

– Думал, ты уйдёшь.

– Я нормальный человек.

Получив деньги, парень собрался было протянуть мне руку, но, увидев одетую на ладонь перчатку, смущённо пожал плечами. На том и расстались.

Выйдя за больничную ограду, захотелось снова закурить. Захотелось побыть положительным героем лихого фильма, размышляющим над кознями недругов под музыку Энио Морриконе. Только проза жизни подставила мне трещину на асфальте, из-за которой я действительно едва не стал положительным героем. От глагола «лежать». Случайностей не бывает. Надо было вернуть мысли на свой насест. Что, они, и попытались сделать с видимой неохотой.

Итак. Что мы имеем? Не много. Во-первых, не надо делать никаких выводов. Только хорошо запомнить сказанное санитарами. Второе. Постараться не напрягать мозги перед разговором со следователем. Надо будет многое замечать и многое запоминать. Выводы будут вечером. Андрей поможет. А, кстати. Чего это, вдруг, так стухли санитары, когда услышали фамилию Антона? Может, менты попросили их забыть обо всём увиденном? А, вдруг, Кирюха ходил звонить ментам? Мол, пришёл какой-то брат, спрашивает… А с другой стороны, парень, «это самое», мне понравился. Правильно подумал про обувь. Даже если Антона застрелили в кабаке, то, спавший туфель всё равно забрали бы. Это улика или вещдок, – не знаю терминологии. Значит, его подобрали уже в одном туфле. Он, например, мог убегать и потерять. Он мог драться и потерять. Хотя, если бы он дрался, остались бы следы и ребята могли их заметить. И что это за традиция – травку подстилать? Он что, знал, где упадёт? Или долго лежал на траве, отток крови… чтобы брезент не испачкать. А где в городе трава? Блин, а где я в этом городе?

Передо мной была какая-то промзона, или, как, ещё, назвать полуразрушенное здание в окружении пустыря? Надо возвращаться, и пораспрашивать у людей дорогу. Мне через час на свидание со следователем надо.

Из этой зоны в цивилизацию я смог попасть довольно быстро. Взяв такси, прибыл к зданию милиции без опозданий. Успел, даже, покурить.

Кабинет следователя на порядок выгоднее отличался от кабинета его коллег из моего городка. Главное, что меня приятно поразило в этом кабинете – это отсутствие участкового. За столом сидел мужчина лет сорока, на голове лысеющий ёжик, перебитый нос и глаза. Увидев такие глаза, можно сразу сказать, где работает их хозяин. Очень недобрые глаза, с кажущейся ленью переползающие с твоего лица на одежду. А на теле, после такого взгляда, оставались красные полосы, как будто глаза ощупывая тебя, переползали по тебе с помощью когтей. Я бы не стал ждать милосердия от такого человека.

– Добрый день, – сказал я и протянул паспорт.

Он также цепко посмотрел каждую страницу (хотя бы не поцарапал мой документ, глазастенький).

– Добрый. Присаживайтесь. Я вас вызывал?

Ах, ты, святая простота. Ты, уже обо мне, поди, всё знаешь. И про морг тоже. Или это называется следственная нелюбовная прелюдия?

– Нет, не вызывали.

Я вкратце рассказал о повестке, приезде сюда из-за брата и о предварительном телефонном договоре прийти сегодня в кабинет.

– Да-да, вспомнил. Хорошо, что приехали. В сущности, помочь следствию, вы не можете. Но, на ваше имя есть несколько бумаг, которые могут дать нам зацепку. Вы надолго?

– Будет зависеть. Если мне придётся как-то и что-то предпринимать, относительно этих бумаг, то, скорее всего, задержусь. Если окажется простая формальность, то через день-другой поеду. Я, так понимаю, мне надо будет консультироваться с вами всё время.

– Да. Это в интересах следствия.

– Если мне придётся здесь задержаться, мог бы я рассчитывать на вашу помощь с регистрацией?

– Это лишнее. Вы где остановились?

А то ты не знаешь?!

– В «Руси».

– Подойдите к администратору, и она сама вас зарегистрирует. Я попрошу вас, по-свойски, купите ей конфет или, чего-нибудь, такого. Надо ведь с людьми по-людски жить, верно?

– Конечно. Я могу ещё чем-нибудь помочь? У меня только завтра вечером встреча с адвокатом.

– С нотариусом.

– Да, с нотариусом.

– Помочь – вряд ли. Если хотите, можете проехать в село, здесь рядом. Хорошая природа, речка. Там можете поговорить со свидетелем. Только, поосторожней с ним. Он пожизненный военный. Строгость, чёткость ответов, упал-отжался. Есть желание?