Страх

Никто из бойцов не смел пошевелиться. Неожиданное и молниеносное убийство их командира ввело всех в ступор. Нервно подрагивая коленями, опустив вниз головы, они как будто чувствовали на себе какую-то вину.

Какую? И что теперь будет с остальными? Убьют или оставят в живых? Умирать не хотелось никому. А вид смерти и страх перед ней уже начинал их парализовывать.

Боевики ликовали, они явно радовались так легко доставшейся победе. Ведь даже не пришлось решать, кому из них придется лезть в подвал, рискуя жизнью. Бойцы могли не сдаться и открыть по ним огонь. Они могли даже решиться подорвать себя гранатами. Ведь многие из них часто именно так и делали.

Что тогда? Залезть в этот погреб и сдохнуть там под пулями «федералов»? Этого делать никому из боевиков явно не хотелось. А так все случилось быстро и легко. Никто из бандитов не ожидал такого исхода.

«Да здравствует слабый дух врага!»

Бритоголовый сжал челюсти и, не отводя глаз, смотрел на убитого лейтенанта. Желваки бешено бегали по его скулам: «Дурак, лейтенант. Нельзя было им верить. Теперь всех убьют, – он сквозь прищур глаз с пренебрежением и сожалением обвел взглядом своих товарищей – сопляки!»

Испуганный, затравленный вид бойцов бесил его. Он ненавидел себя за то, что поддался их решению. Он уже ненавидел их всех за это решение.

«Нет! – Бритоголовый, упрямо выставил вперед челюсть и, оскалившись, посмотрел на хохочущих боевиков – Я убегу от них. Все равно убегу. Выберу подходящий момент и сделаю это».

– Не ссыте, вас стрелять не будем, – ржали «духи», видя ужас в глазах бойцов.

Но бойцы боялись. Их страх удесятерялся от неведения того, как теперь с ними поступят те, в кого они какой-то час назад стреляли. Так, как с лейтенантом или как-то иначе? Они стояли молча, обреченно, практически без надежды. Стояли и смотрели на тех, кто отныне решал их судьбу.

Двое бандитов схватили мертвое тело лейтенанта за ноги и поволокли его куда-то по улице. Его руки раскинулись широко в стороны и скребли скрюченными, грязными пальцами по земле, как будто пытались вцепиться в нее, как будто не желали оказаться там, куда его тащили. Мертвая голова лейтенанта болталась из стороны в сторону, билась затылком, словно в отчаянии, о твердую, утоптанную землю поселковой улицы.

Это забавляло бандитов, они постоянно оглядывались назад на тело лейтенанта и весело ржали, волоча его из поселка. Вслед за ними по сухой глинистой земле тянулся долгий кровавый след.

Оставшихся без командира бойцов тоже вывели из поселка и построили рядом с автобусной остановкой.

На ее кирпичной стене сквозь обсыпавшуюся старую штукатурку едва различался нарисованный на фоне гор лихой усатый джигит на коне, в папахе, бурке и с кинжалом. Никто из бойцов раньше не заходил сюда, никто из них не видел эту стену вблизи, и, чтобы хоть как-то отвлечься от происходящего, они стали ее разглядывать.

Живые, ненарисованные «джигиты» окружали бойцов. Они стояли в нескольких шагах от них, что-то наперебой говорящие друг другу и как-то по-хитрому поглядывающие на бойцов. Они явно обсуждали что-то очень забавное, так как почти каждая брошенная кем-то фраза вызывала взрыв хохота остальных.

«Над нами ржут», – думали бойцы.

Бандиты с интересом рассматривали их, хитро и недобро скалясь сквозь обильно отросшие в горах бороды.

Все они были в хорошей иностранной форме, в новой обуви, в каких-то крутых разгрузочных жилетах. У бойцов таких не было. Даже у своих офицеров они не видели подобной экипировки.

Сквозь толпу глазеющих на бойцов джигитов протиснулся высокий бородач.

Он подошел к бойцам. Посмотрел на них, молча и как-то по-звериному оскалился. Постояв возле бойцов некоторое время, о чем-то думая, он что-то объяснил «джигитам». Бойцы не расслышали, что именно он говорил.

«Джигиты» после слов бородача зашумели, заулыбались, словно обрадовались какому-то радостному известию. А затем схватили бойцов и поволокли их в сторону.

Сопротивляться никто и не думал. Будь что будет. А как тут сопротивляться, если вокруг несколько сотен до зубов вооруженных боевиков? «Сразу не убили. Может и вовсе убивать не станут», – кое у кого эта мысль породила несмелую надежду остаться в живых.

Бойцов сбили с ног и положили лицом вниз на землю. Уложили всех ровно, в одну шеренгу, как в строю, головой в одну сторону. В сторону Мекки. Разве могли догадаться бойцы, что это значило для них?

…Осеннее небо висело низко, ниже гор, казалось, прямо над дрожащей спиной. Мокрая от пота майка прилипла к ней, и от этого еще сильнее знобило. От неба уже веяло сыростью и прохладой, но земля была еще теплой и ласковой, и от этого она казалась была такой родной и желанной, прямо как мамина постель в детстве. И как мама в детстве, земля сейчас представлялась единственным укрытием и спасением. Хотелось зарыться в её тепло, накрыться ею с головой, как одеялом, и затаиться. Спрятаться от всего страшного, неизвестного и поэтому ещё более пугающего, от всего того, что происходит сейчас вокруг. От этого кошмара, лежащего тяжелым леденящим камнем в солнечном сплетении, холода, который вязко разлился по груди, животу, плечам и заставлял дрожать все тело. Колени, локти, кисти рук мелко тряслись, стучали о землю и, как ни старайся, их уже невозможно было унять. Они сами по себе, они уже чьи-то чужие, неподвластные ему. Да и сам он уже не принадлежал себе.

Страх. Дикий, животный страх поразил весь его организм. Уничтожил само его «Я», раздавил, размазал тело по этой земле. Такой чужой для него земле, но в которую ему сейчас страшно хотелось спрятаться. Челюсть его тряслась, и противно стучали зубы. В паху вдруг стало тепло. Это от страха опорожнился мочевой пузырь и неожиданным теплом увлажнились его бедра. Но через несколько секунд мокрые ноги опять начинают мерзнуть.

Незаметно подкрался сентябрьский вечер. Уже начало веять вечерней прохладой. Ему становилось холодно. Холодно на этой чужой земле, в этом охватившем его ужасе.

Неужели это происходит с ним? Неужели это он, такой жалкий, серый, в парящих от остывающей мочи брюках лежит здесь, на этой твердой и уже прохладной осенней земле, дрожа от неописуемого ужаса, как от холода?

«Нет, не может быть! Это не я! Это все происходит не со мной!!! Это кто-то другой. Господи, пусть это будет кто-то другой! Не я, только не я! Я, наверное, сплю, и мне это только снится?» – он пытался заставить себя поверить в то, что это всего лишь сон. Он боялся открыть глаза и приподнять голову, боялся вернуться в действительность.

Маленький, дрожащий мальчик, что ты делаешь здесь, в этих горах? Зачем ты здесь? Зачем ты лежишь на этой земле с плотно закрытыми от страха глазами? Почему ты не дома?

А дома сейчас, наверное, тепло. Там хорошо и уютно. Дома можно поставить кресло у окна, залезть в него с ногами и, укрывшись мягким пледом, наблюдать за всем со стороны. Все видеть и при этом ни в чем не участвовать. Совершенно ни в чем. Дома не страшно.

«Как же страшно здесь, как же хочется сейчас быть дома! Хочется видеть это все со стороны! Чтобы это происходило не со мной, как хочется, чтобы это был сон. А может быть, я на самом деле дома? Боже, а вдруг я действительно дома и сплю, и все это мне только снится?» – он закрыл глаза, пытаясь представить, почувствовать себя дома. А еще там мама.

«Мама, где ты, мама?! Я хочу к тебе! Господи, я так хочу к тебе, мама!» – он тихонько заплакал. Сейчас ему хотелось, чтобы жизнь взяла и развернулась назад, чтобы он снова оказался дома. Не здесь в этом кошмаре, а у себя дома.

«Ведь скоро, совсем скоро это должно было случиться. Но как же так?!» Он захотел опять стать маленьким, и чтобы кто-то большой, сильный взял его на руки и своими объятиями прикрыл от этого страшного и злого мира, защитил его, обогрел. Но этого не происходило и уже никогда не произойдет.

«Как страшно!»

Он был здесь, и все это происходило с ним. Слезы текли по его щекам, сопли, мешаясь со слюной, пузырились на его кривящихся, дрожащих губах. «Страшно, Боже мой, как же страшно!»

Он плотно сжимал глаза, дрожал всем телом, пытаясь заставить себя поверить в то, что все это ему только лишь снится. Он страшно хотел этого.

Чей-то ботинок вдруг больно наступил на его затылок, и прижал его голову к земле так, что нижняя челюсть вжалась в короткую сухую траву и перестала трястись. Трава пряно пахла перезревшим летом. От ботинка кисло разило жуткой смесью мокрой кожи, пота и грязи. Их хозяин давно не снимал их, не стирал носков и не мыл ног.

– Страшно? – откуда-то сверху прошипел хозяин ботинка и сильнее вдавил его голову в землю.

Он услышал голос, он почувствовал запах, он ощутил боль. Он вернулся в реальность.

«Боже! Это не сон! Это происходит со мной! Господи спаси меня, укрой меня, Господи!» – он силился вспомнить молитвы и призвать Бога. Он не замечал, что делает это вслух, тонким, дрожащим от ужаса голосом, поскуливая тихо, как щенок.

Он снова закрыл глаза. Сопротивляться чему-либо, предпринять что-либо не было сил. Страх забрал их у него. Еще пару часов назад это был сильный и уверенный в себе человек. Сейчас же на земле лежал безвольный, трясущийся от страха боец, одетый в мокрую от пота майку и в грязные камуфлированные брюки, парившие высыхающей на остывающем воздухе мочой.

Страх. Он способен совершить с человеком, казалось бы, невозможное, сломить его, растоптать, унизить. Бойца трясло. Его тело и сознание сковывал ледяным холодом дикий, животный страх. Холодные, липкие, вязкие капли пота стекали по спине, все сильнее пропитывая и без того уже мокрую майку.

Вдруг кто-то рядом с ним резко всхлипнул, утробно зарычал, а потом захрипел на выдохе, издавая сиплый свист горлом. Боец открыл глаза, повернулся в сторону и увидел сержанта.

Сержант лежал лицом вниз, а из его горла, пенясь, вытекала кровь. Она медленно растекалась под лицом сержанта широкой красной лужей. Склонившись над сержантом, стоял высокий бородач и об его камуфляж спокойно вытирал от крови широкий охотничий нож.

Взгляд бородача остановился на лежащем в мокрой майке бойце. Боец затравленно посмотрел прямо в глаза бородачу. Он искал жалости, снисхождения, он надеялся. Но взгляд бородача был жестким, а взгляд не выражал ничего, кроме желания уничтожать.

Боец вжал голову в плечи и сильнее вдавил её в землю. Металлически-сладкий, тошнотворно-приторный запах свежей человеческой крови, вытекающей из горла сержанта, ударил ему в нос, обволок все лицо как ватой и заставил помутиться его организм.

Ком подкатил к горлу, распирая его, судороги свели живот, но рвать было нечем, желудок был пуст с самого утра. Изо рта тягуче выливалась слюна пополам с желудочным соком. Брюки опять стали мокрыми.

«Мама! Господи! Они убили его! Убили по-настоящему! Он умирает! Только меня так не надо! Не надо! Я же ничего, никому не сделал, я даже стрелял, не целясь, и только одну очередь. Только одну! Не надо меня так!» – он опять произнес это вслух. И невольно стал прикрывать свое горло руками. Хозяин ботинка визгливо рассмеялся.

– Страшно, воин? Ссышь? Не ссы, он уже по дороге в рай, – он кивнул подбородком в сторону сержанта, – и ты там будешь. Скоро.

Боец, услышав это, дернулся всем телом. Его разум снова помутился, и он опять потерял сознание…