пусть порастают быльём.
В чашки простого фарфора
сизого чаю нальём,
бросим на стол карамели
россыпью – что уж мудрить?
После пусть скажут: умели
люди счастливыми быть.
«Не парии, не уроды …»
Не парии, не уроды —
забывшие отдых и труд,
ревут, обезумев, народы,
как сильные воды ревут.
Ты прав оказался, Исаия.
Ты нас угадал до конца.
В который пирует косая,
и крови не видно конца.
Лебединое озеро
1
Словно отрок наследный,
обречённый на власть,
этот лебедь последний
предназначен пропасть.
Он неслышно и гордо
канет в зиму, как дым
исчезает. И город
не заплачет над ним,
2
Мы с тобою обманулись —
так бы чаще, милый друг.
Гуси-лебеди вернулись
в мутноглазый Гомеюк.
Будут белые одежды
и омытые дождём
босоногие надежды,
что, авось, не пропадём.
«Погасит люльку пастушок…»
Погасит люльку пастушок
и спустится в долину,
сыграет зорю петушок,
и утро выгнет спину
с улыбкой вещего кота
из дядюшкиной сказки,
и не случится ни черта,
достойного огласки.
«Грязи дольней дороги…»
Грязи дольней дороги
жирно льнут к сапогам.
Худо, если в итоге
даже званым гостям
не откроется толку
ни в делах, ни в словах,
как голодному волку
в прошлогодних следах.
«Век усталое тело…»
Век усталое тело
разметал по углам,
а душа отлетела
к заповедным пескам,
где над лебедем белым
нижний мостик дугой.
И невмочь этот берег
променять на другой.
«О подоконник гулко…»
О подоконник гулко
вторые сутки – дождь,
и в город на прогулку
хотел бы – не пойдёшь.
Но сетовать на это
повремени пока —
увидишь, бабье лето
разгонит облака.
«На всём десница Божия …»
На всём десница Божия —
присяду ли когда
на камень у подножия
Лекзырского креста?
Над ним тысячелетия
проходят впопыхах,