не утратив лица, не упившись на чуждом пиру,
все грехи отпусти и оставить позволь отраженье
в бурых водах реки, при которой рождён и умру.
«Мне многое дано – сей город у реки…»
Мне многое дано – сей город у реки,
несущий высоко свой возраст патриарший.
Казалось бы, хватай удачу в две руки
и радости вкушай от пуза полной чашей,
да только всё не впрок, и не идёт покой,
как сытая зима вослед за урожаем.
В сомнении брожу: а кто я есть такой —
бранчливый раб или достойный горожанин?
«Суетны, ***языки…»
Суетны, ***языки
и рабы мечты одной,
мы оставили улики
на поверхности земной.
А была ли цель великой —
на террасе намывной
рыжий пламень облепихи,
неухоженный и дикий,
посчитается со мной.
IV
«Твердят: «В начале было Слово…»
Твердят: «В начале было Слово,
и Слово было Бог». Какого
святого всякая херня
наружу лезет? Но меня
никто не упрекнёт: «Ты вор,
ты слово обратил в товар».
И, взятого на Божий суд,
тем оправдают и спасут.
«Давайте ответим честно…»
Давайте ответим честно
без страха и суеты:
хотим ли мы совершенства
и жаждем ли чистоты?
Ведь все мы насквозь в изъянах
(такое уж естество).
Бог любит больных и пьяных,
а мы не верим в Него.
«Я не бродил по Иудее…»
Я не бродил по Иудее,
душою немощен и мал,
и ни в едином бранном деле
участия не принимал,
но всеми силами своими
искоренял в себе раба
не вопреки и не во имя,
а просто выпала судьба
в зените жизни поневоле
служить лукавому царю.
И кто какой в том поле воин
был – ничего не говорю.
«В мире банковский кризис…»
В мире банковский кризис,
в жизни горный обвал,
домочадцы, что крысы,
клином прут на скандал.
И пускай я нелепый
исчезающий вид,
и напиться из Леты
мне ещё предстоит,
и пускай не сложилось —
не моя в том вина.
Выше кивер, служивый,
потому что война.
«Поздно бегать и прыгать…»
Поздно бегать и прыгать,
зажигая огни.
Где вы, Беседь и Припять?
Где вы, юные дни?
Где вы, строгие планы
неоткрытых миров?
Где вы, стройные пальмы
золотых островов?
Всё сжевала неспешно
повседневности пасть,
но осталась надежда —
не убить, не украсть.