Вероятность реальности. Из десяти книг

как у Иеронима во саду.

«Корзина с польскими грибами…»

Корзина с польскими грибами,
куст бересклета.
Разбился август, как о камни,
о берег лета
на многочисленные брызги —
на дни, недели,
на незначительные мысли,
почти идеи,
на повторяющиеся мерно
удары пульса,
всё разделяющие верно
на до и после.

«Возьму да сочиню сонет…»

Возьму да сочиню сонет,
ущербный без высокой темы,
как Пифагор без теоремы
или корнет без эполет.
Пардон, а почему бы нет?
Какие могут быть проблемы
в координатной сетке, где мы
мой наблюдаем силуэт?
И пусть я вовсе не поэт,
коль не способен для поэмы
достойный подыскать предмет
изображения. Привет!
Я выпадаю из системы —
пойду, приму парад планет.

«Провинциальный милый сердцу быт…»

Провинциальный милый сердцу быт
коробка спичек пачка Беломора
бесцельный труд с утра и до забора
способствуют забвению обид
с души воротит и в глазах рябит
от Гималаев избяного сора
виват Содом да здравствует Гоморра
бедняга Лот и колокол звонит

«С опозданьем, конечно…»

С опозданьем, конечно,
постигаю азы,
очевидные вещи —
сразу после грозы
потревоженный воздух
так же будет кипеть,
гужевые повозки
так же будут скрипеть,
как при Игоре князе,
и столетья спустя
при сверхзвуке и квази-
световых скоростях.

«Дали голос, но не дали хлеба…»

Дали голос, но не дали хлеба
для продления жизни земной.
Кто делился насущным со мной?
Ты да небо.

И за каждое слово
мне сторицей воздастся в раю
или том безмятежном краю,
где увидимся снова.

«Закурю папироску…»

Закурю папироску,
накропаю стишок
про крещенских морозов
нестерпимый ожог,
и на ветках берёзы
приунывших ворон,
и роскошную россыпь
опустевших дворов,
и внезапной метели
кружевную юлу.
И за эту безделку
сам себя похвалю.

* * *

Я из тех, для кого Интернет – лабиринт Минотавра

и единый кормилец на все времена – Гуттенберг,

для кого побережье Колхиды, подножие Тавра —

не потерянный рай, а начало дороги, ведущей наверх.

И на что уповать уроженцу имперских окраин,

где чуть новый игумен, так следом новейший устав?