Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина!

Кобрин лишь мысленно хмыкнул, первым опускаясь на ближайший стул. Похоже, партитура встречи была до мельчайших подробностей расписана и оговорена заранее, и все происходящее рассчитывалось исключительно на Витьку: ну, не на него же самого, честное слово? Даже не смешно, Иосиф Виссарионович не настолько примитивен…

Зато Зыкина, судя по всему, проняло по полной – вон как глаза вылупил и челюсть отвисла, того и гляди об пол стукнет. Не ожидал своего самого главного начальника в таком виде и в такой обстановке увидеть. Ну, так, на то, похоже, и расчет.

Наткнувшись на ироничный взгляд товарища, лейтенант госбезопасности сморгнул и сделал пару нетвердых шагов, осторожно, будто под ним был не стул, а взведенная противопехотная мина, присаживаясь следом.

– Берите чай, товарищи, пока не остыл. Плохо, когда остывает, это я еще со времен ссылки помню. Холодный чай совсем не греет, да. – Сталин придвинул к себе подстаканник и шумно пригубил. – Не стесняйтесь, что же вы робеете? Мне докладывали, что вы оба – настоящие боевые командиры, с первых часов войны героически сражаетесь, много немцев набили, а вы робеете. Неужели товарищ Сталин страшнее немцев? Или как там вы их называете, фрицев, да? Может, мне неправильно докладывали?

– Вам все верно докладывали, товарищ Сталин, – за обоих ответил Сергей, делая глоток. Напиток и на самом деле оказался весьма неплох – уж точно, не та бурда, что он пил на фронте. Зыкин тоже автоматически отхлебнул из своего стакана, едва заметно дернув щекой: чай оказался достаточно горячим.

Видимо, сочтя, что на этом прелюдия завершилась, Вождь взглянул на Кобрина:

– Сергей Викторович… вы ведь не против, если я стану обращаться к вам именно так? Ведь это ваше настоящее имя?

– Разумеется, не против, Иосиф Виссарионович! Полагаю, вы более чем хорошо знаете, кто я на самом деле. В противном случае меня бы здесь просто не было.

– Вот и замечательно, – абсолютно серьезно кивнул Сталин. – Знаете, товарищ Кобрин, я долго думал, с чего начать наш разговор. А потом решил – наверное, вот с этого…

Хозяин кабинета, не глядя, взял верхнюю из лежащих на краю стола папок, протянув ее собеседнику.

– Прошу вас просмотреть эту информацию, тут не особенно много. Меня интересует, действительно ли все соответствует, гм, вашей истории? Будущей истории, понятно. Нет ли там каких-нибудь ошибок?

– Это то, что я думаю, товарищ Сталин? – принимая документы, переспросил Сергей.

– Ну, я все-таки не товарищ Мессинг, который, как люди говорят, чуть ли не мысли читает, – добродушно усмехнулся тот, – но ваш вопрос мне вполне понятен. Да, это сведения, полученные от ваших, – Сталин все же сделал крохотную паузу, прежде чем произнести все еще непривычное для него слово, – бывших реципиентов. Полагаю, вы ведь догадываетесь или даже знаете, что мы их нашли? И не только ваших, но и других… ваших товарищей?

– Разумеется, знаю, Иосиф Виссарионович. Точнее, догадываюсь. Во все подробности я и сам, откровенно говоря, не посвящен, но полагаю, что именно так и планировало мое руководство.

– Тогда читайте, товарищ Кобрин, не станем терять времени. Нам сегодня еще о многом нужно поговорить. И пейте чай, не нужно меня стесняться.

– Спасибо, товарищ Сталин. – Отхлебнув из стакана, Сергей раскрыл папку, быстро проглядев первый по счету машинописный лист. Как он и предполагал, внутри находилась краткая хронология будущих сражений Великой Отечественной, достаточно грамотно разбитая по месяцам и датам. Что ж, стоит признать, те, кто сводил воедино разрозненные данные, постарались на славу. А в том, что оные данные оказались именно разрозненными, Кобрин ничуть не сомневался: как ни крути, человеческий мозг – самая сложная штука во Вселенной. И поэтому любой из его бывших реципиентов практически наверняка интерпретировал оставшуюся в памяти информацию по собственному разумению, преломляя ее сквозь призму своей личности, воспоминаний, образования, опыта – и так далее.

Никаких особых сложностей в просьбе Вождя Сергей не усматривал: заметив какую-то неточность, он мог просто вызвать в памяти нужный пласт соответствующего инфопакета, благо после выполнения очередного задания в прошлом никто не «стирал» их из памяти слушателей Академии. Поэтому, просмотрев две первые страницы, посвященные событиям осенней кампании (по понятной причине, сейчас эти сведения уже утратили актуальность), он и попросил карандаш:

– Товарищ Сталин, разрешите что-нибудь пишущее? Карандаш, например, желательно цветной.

– Пожалуйста, товарищ Кобрин. – Ничуть не удивившись, Иосиф Виссарионович протянул ему требуемое. – Красный подойдет? Хорошо. Нашли какую-то ошибку?

– Не ошибку – скорее, неточность… – автоматически ответил Сергей. – Я могу писать на полях?

– Пишите, где вам удобно, Сергей Викторович, – хмыкнул тот. – Хоть на полях, хоть между строк. Я специально попросил ответственных товарищей не печатать слишком убористо. Или возьмите чистую бумагу, она на вашем столе.

– Благодарю.

Кобрин справился быстро, меньше чем за полчаса. Ему никто не мешал – все это время в кабинете царило молчание. Допив чай, Сталин неторопливо набил и раскурил трубку; наркомвнудел и Зыкин просто сидели, первый – расслабленно, посверкивая стеклами знаменитого пенсне, второй – напряженно, словно шпагу проглотил.

Закрыв обложку, Сергей аккуратно пристроил папку на краешке сталинского стола:

– Пожалуй, все, Иосиф Виссарионович.

– И какие ваши впечатления? – отставив в сторону опустевший стакан, тот чуть наклонил голову, с искренним любопытством разглядывая собеседника. – Сотрудники товарища Берии (наркомвнудел при этих словах ощутимо напрягся) ни в чем не ошиблись, все верно изложили?

– Абсолютно верно, товарищ Сталин! – Кобрин так и не определился для себя, как именно следует обращаться к хозяину кабинета, и потому использовал и имя-отчество, и нейтральное «товарищ Сталин». Судя по всему, Вождя это тоже не особо интересовало. – А мои комментарии? Я не столько исправлял неточности, сколько кратко излагал свое видение дальнейших событий. История уже изменилась, значит, и война теперь пойдет несколько иначе.

– Замечательно. Нисколько не сомневался, что много времени это не займет. Разрешите, я погляжу? – Не дожидаясь ответа, тот подтянул к себе папку, быстро просматривая комментарии Сергея.

– Гм, весьма любопытно. Значит, вы, Сергей Викторович, считаете, что ценность данной информации станет уменьшаться буквально с каждым месяцем?

– Не только считаю, но и твердо убежден, – кивнул Кобрин. – К сожалению. И хорошо еще, если с каждым месяцем! Когда я попал в тело моего нынешнего реципиента (Сталин коротко дернул головой, показывая, что прекрасно понимает, о чем речь, и потому не стоит отвлекаться на подобные мелочи), я едва не погиб во время немецкой бомбежки. Которой, как я подозреваю, в известной мне версии истории просто не было. Что может означать только одно: история меняется. И чем дальше – тем больше. Более того, полагаю, скорость этих изменений в дальнейшем станет только нарастать. Возможно, даже лавинообразно, так сказать, в прогрессии.

Иосиф Виссарионович прищурился:

– Другими словами, вы хотите сказать, что все это, – чубук трубки легонько коснулся серого картона обложки, – уже не важно? И не имеет никакого значения?

Услышав слова Вождя, народный комиссар дернулся, вскинув голову и собираясь что-то сказать, однако, наткнувшись на быстрый ответный взгляд, сник, так и не произнеся ни слова.

– Полагаю, не совсем так. Ход войны в целом вряд ли изменится, поскольку не изменятся цели Гитлера и его генерального штаба. В стратегическом смысле свои планы они менять не станут. Им по-прежнему нужен выход к Волге и кавказская нефть, нужен Воронеж и Крым, центральная и юго-восточная Украина, Харьков, Донбасс и Одесса. Да и не попавший в осаду Ленинград для них тоже словно, простите, кол в одном месте, поскольку рушатся абсолютно все первоначальные планы на северном направлении. Но вот как именно они попытаются этого добиться – теперь уже большой вопрос.

– А знаете, товарищ Кобрин… – задумчиво пробормотал Сталин. – Мы с Лаврентием допускали нечто подобное. Поскольку наша армия, как вы видели, тоже без дела не сидела. И, мне кажется, что по сравнению с ЭТИМ, – чубук снова легонько пристукнул по серому картону, – мы уже многого добились. С вашей и ваших товарищей помощью, разумеется. Но я отчего-то думал, что у нас немного больше времени до этих ваших, гм, лавинообразных изменений…

– Теперь они, скорее, как раз ваши, товарищ Сталин… – столь же негромко ответил Сергей, вызвав исполненный возмущения взгляд Зыкина. – Точнее – наши с вами…

– Да, я понимаю, – абсолютно серьезно кивнул тот, неожиданно и без малейшей паузы продолжив совершенно другим тоном: – И что вы предлагаете, товарищ Кобрин? Как поступить?

Сергей не раздумывал:

– Готовиться к весенне-летней кампании, опираясь на известную нам хронологию событий, но с учетом произошедших изменений, разумеется! Одновременно занимаясь новыми типами вооружений, о которых вы тоже теперь знаете. К стратегическому планированию привлечь наиболее талантливых военачальников, я их только что отметил. Провести… – Кобрин на миг все же замялся, не будучи уверенным, стоит ли вот так рубить сплеча. Раздраженно дернул щекой – стоит, конечно же, стоит! Хватит, в прошлый раз уже домолчались, лишь бы кого не обидеть ненароком! – Провести тотальную ротацию кадров в Генеральном штабе! Сейчас нужны военачальники новой формации, с новым же, более гибким мышлением! Способные сражаться не так, как было принято не то что на прошлой Мировой войне, а даже на финской или Халхин-Голе! Понимаете, Иосиф Виссарионович, я вовсе не хочу сказать, что…

– Постойте, Сергей Викторович, – Вождь с трудом прятал в усах улыбку. Берия, к слову, тоже излишне угрюмым отчего-то не выглядел. – А отчего вы так сильно разволновались? Разве вы сказали что-то, чего не знает товарищ Сталин? Если вы так считаете, то вы ошибаетесь, товарищ Сталин все это очень даже хорошо знает. Знает и понимает. И уже начал принимать определенные меры.

– Виноват, Иосиф Виссарионович…

– Ай, зачем говорить о вине, которой нет? Глупости это. – Вождь положил потухшую трубку в пепельницу. – Вы мне про другое скажите, товарищ Кобрин, вы нам поможете? Лично, здесь и сейчас? В сорок первом году? Ведь вы уже практически закончили свою Академию, воевали… хорошо воевали, я сам видел. И, насколько понял, не только здесь, на нашей войне, но и на другой. Поможете?

– Всем, чем смогу! – ни мгновения не колеблясь, решительно кивнул Сергей. – Пока меня отсюда не выдернут, разумеется.

– Вот и замечательно, – коротко переглянувшись с наркомвнуделом, ответил Вождь. – Я в вашем ответе нисколько и не сомневался. А насчет возвращения в свое время? Мне отчего-то кажется, не для того вам позволили тут задержаться, чтобы сейчас выдергивать обратно. Как-то совсем нелогично получится, нет?

– Возможно, товарищ Сталин. По крайней мере, мне бы хотелось в это верить.

– Вот и договорились. А сейчас, товарищи, давайте поговорим еще вот о чем, – Иосиф Виссарионович взял из стопки новую папку, столь же безлико-серую, что и прошлая. – Здесь информация, касающаяся новых систем вооружений, таких, как… Что такое, товарищи?

Прервав фразу, Иосиф Виссарионович полу-обернулся в сторону окон, откуда доносился едва различимый вой сирены предупреждения о воздушном нападении. До сего момента подобное случалось буквально несколько раз: прикрывающие столицу силы ПВО отгоняли непрошеных гостей еще на подступах, да и налеты немцы пытались проводить исключительно ночью. Что, учитывая поистине уникальную маскировку Кремля, с множеством бутафорских строений, перекрашенными башнями и храмами, брезентовыми «улицами», «пересекавшими» кремлевскую стену, запруженной плотами Москвой-рекой и прочими ухищрениями вроде раскрашенных под городские кварталы стен и «ржавых» крыш, просто не имело особого шанса на успех. Плюс многоуровневая система противовоздушной обороны, к середине осени 1941 года максимально насыщенная артиллерией и авиацией, и выведенные на наиболее удобные для бомбардировок высоты аэростаты заграждения, разумеется. Высотные разведчики, бывало, порой летали, поскольку советские истребители просто не могли работать на доступных для Ju-86 высотах – не хватало кислородного оборудования, да и вооружение отказывало от низких температур – но особенно не наглели. Так что на территорию Кремля – в отличие от прошлой истории – пока что упала всего одна бомба, да и та неприцельно и не нанеся никакого серьезного ущерба.

И в этот момент откуда-то со стороны коридора раздались едва улавливаемые слухом крики и несколько хлопков, которые не могли быть не чем иным, как пистолетными или револьверными выстрелами.

Что именно Сергей внезапно ощутил, он так и не понял.

Сначала слегка закружилась, словно он находился внутри медблока и вот-вот должен был провалиться в привычное ничто темпорального переноса, голова.