Первая кровь осени

Одинокий дуб на склоне выделялся ярким пятном, неохотно отдавая ветру ярко-желтые листья.

«Желтый, – сказал себе Мэтт, запоминая то неясное чувство, что цвет вызывал в сознании. – Значит, дальше – зеленый».

А зеленого в пейзаже было предостаточно, этот остров зеленел зимой и летом, и поэтому выкрашенный бледной зеленой краской дом словно терялся, прятался за изгородью из пестрого кустарника.

Зеленый – спокойный цвет, он умиротворяет и дарит душевное равновесие, так говорили в китайском квартале, где промышляла проститутка по имени Ли, почти как Лиэн, только короче. Он приходил к ней под видом клиента, прижимал ее к стене в темной подворотне за рестораном и слушал, как она шепотом на ухо выдает ему секреты местных мелких дилеров, очаровательно коверкая слова. Ли знала фэншуй и даже, кажется, японское искусство икебаны, но это ей не помогло. Однажды ее нашли со свернутой шеей, телу было уже несколько дней, и оно местами уже приобретало «умиротворяющий» зеленый оттенок…

Мэтт понял, как он устал, и осознал, что буквально грезит наяву, только когда увидел дом совсем вблизи. Словно, дойдя до цели, позволил телу расслабиться наконец, вспомнить, что он давно не спал по-настоящему, что ослаб за месяцы обитания в четырех стенах, что почти распрощался с собственным «я» в наркоманском бреду, что, в конце концов, ничего не ел черт знает сколько времени. Он едва переставлял ноги, цепляясь за колючий кустарник и безжалостно обдирая руки о шипы. А оказавшись перед дверью, долго пытался вспомнить, что надо делать. Кажется, стучать.

– Да ладно, – сказал Дэвид, увидев его на пороге. – Серьезно, что ли?

Мэтт хотел ответить что-то столь же едкое, но горло перехватило. Качнувшись вперед, он шагнул через порог, и тут его «повело». Он ухватился за ближайший устойчивый предмет, которым, как ни странно, оказался Дэйв. Голубая джинсовая рубашка была не слишком яркой, но как-то умудрилась мгновенно заслонить весь мир, закрыть все расплывающееся поле зрения, а потом, безбожно нарушая стройную палитру цветов, пришла чернота, и Мэтт позволил ей забрать себя целиком, без остатка.

Возвращаться из счастливого небытия в мир овеществленных форм не хотелось, но кто-то настойчиво пытался привести его голову в вертикальное положение, и пришлось открыть глаза, чтобы, как минимум, выяснить, что происходит.

Внешний мир рассыпался на фрагменты, не желая собраться в единую картину. Вот рука Дэвида держит его голову, вот стакан у его губ – пахнет молоком и чем-то еще, а внимательный взгляд будто лазерным лучом обжигает кожу.

– Пей же, черт возьми. У тебя явная гипогликемия и обезвоживание. Сколько дней ты не ел?

– Разве может быть обезвоживание, когда все время идет дождь? – прошептал Мэтт. А может, едва шевельнул губами, но его услышали.

– Пей и не выебывайся. Все равно ничего больше нету. Какого хрена вообще у тебя вид, как у восставшего мертвеца?

– Пошел ты, – с удовольствием произнес Мэтт. Он долго носил эту фразу с собой, берег, как самый драгоценный дар. Вот и пригодилась.

– Ты, блин, рухнул в обморок, как только я открыл дверь, считаешь, это нормально?

Молоко было с привкусом меда и каких-то трав. Мэтт мельком подумал, что в жизни не стал бы пить такую гадость, если бы не… что? Если бы не Дэвид. Черт бы его побрал.

– Увидел твою мерзкую рожу, и не смог устоять на ногах, – проворчал он, невольно вспоминая те времена, когда они преимущественно вот такими вот подколками и общались.

– А выглядело так, будто ты приполз помирать на порог моего дома. Символично, мать твою.

– Поздно горевать, я уже умер, – прошептал Мэтт, откидываясь назад.

Движение это оказалось бесконечно долгим, он падал, падал и только вяло удивлялся – куда еще падать, ведь он и так уже на самом дне. А потом вдруг возникло встречное движение, сквозь его тело снизу вверх прорастало дерево, распускало ветки, одевалось листвой. В листве танцевала рыжая Лиэн, одетая лишь в ожерелье из молодых весенних почек. Корни омывал невидимый в тумане океан, на берегу тумана сидела старуха и перебирала свои сети, вылавливая оттуда белесые шарики глаз с разноцветными пятнами радужки, вяло шевелящие тонкими нитями-щупальцами окровавленных нервов.

– Пришел за новыми глазами, да? – спросила она, и улыбка трещиной прорезалась на морщинистом лице. – Дружок твой вон, сразу с такими родился, спроси его, много ли счастья это ему принесло? Ну да воля твоя, забирай!

С ее ладони будто стрела сорвалась, вонзилась в голову Мэтта раскаленным металлом, начала ветвиться, прорастая в глазницы и виски. Он застонал, не в силах разомкнуть губы. На лоб его опустилась прохладная ладонь, и где-то далеко и одновременно рядом возник голос Дэвида, который шептал знакомые и незнакомые слова, странно искажая их, точно в старых-старых песнях:

– … пусть три смерти они заберут… пусть три жизни тебе вернут…

«Да пошел ты», – в последний раз попытался ответить ему Мэтт, но все закрыл туман – молочно-белый, не оставляющий места иным цветам, только вкусу молока на губах.

Он проснулся окончательно несколько вечностей спустя, под теплым шерстяным одеялом, и долго пытался сфокусировать взгляд перед собой, пока не осознал, что смотрит в потолок, где по скрещенным балкам змеится причудливый узор – то ли руны, то ли просто старинные буквы.

За окном была все та же молочно-белая пелена, что окружала его во сне. Возникло жутковатое ощущение, будто дом повис в пустоте, и Мэтт на всякий случай подошел вплотную к окну, пытаясь рассмотреть в тумане хоть какие-то признаки того, что он еще на земле, а не в неведомой бездне. С облегчением выдохнул, обнаружив вдалеке смутные очертания холмов. Просто комната на втором этаже дома, вот сходу и не разглядеть земли.

В доме было слишком холодно, чтобы разгуливать только в штанах и майке, так что Мэтт, недолго думая, завернулся в одеяло. Так и спустился по лестнице, внимательно следя, чтоб не наступить на полы импровизированного «плаща».

– Кажется, мне не приснился запах кофе, – хрипло прокомментировал он, увидев Дэвида с чашкой. Тот расположился за низким столиком в гостиной, щелкая по клавишам ноутбука, однако при виде друга сразу отвлекся и захлопнул крышку, отправляя машину в «спящий» режим.

– Не уверен, что тебе сейчас можно кофе.

– Почему это, интересно?

Дэйв смотрел на него пристально, точь-в-точь как детектив на подозреваемого. Или как врач на пациента. Этот вариант Мэтту уже порядком надоел за последние месяцы.

– Я говорил с твоим врачом. Из клиники.

– Вот как, – Мэтт не нашелся, что сказать. Уселся в ближайшее кресло, безуспешно пытаясь укутать пледом ноги. – Здесь отопления нет, как я понимаю? Холод жуткий…

– Есть камин. Не уходи от темы. Первым делом я позвонил Мэл, чтобы узнать, какого хрена. Она мне все рассказала. Я не поверил и позвонил на работу. Они мне дали телефон клиники. Твою мать, Мэтт, так какого хрена?

– Что именно тебя интересует? Зачем я приперся? Буду честен – хотел занять у тебя денег. Ты ж теперь, как-никак, модный писатель и все такое. А меня и в магазин охранником не возьмут, после клиники и всей этой херни. Но я что-нибудь придумаю, наверное. И все верну, не сомневайся.

Ложь срывалась с губ с невообразимой легкостью, совсем как недавний фальшивый акцент. Да и почему сразу ложь, просто рационализация. Мозг наконец включился и заработал, перебирая варианты дальнейшего выживания. И действительно, зачем один взрослый мужик прется через полстраны к другому в гости? Не за чашкой же молока. И не за тенью потерянной дружбы, о господи, мы же не в дешевом сериале для домохозяек, где даже мужики поголовно сентиментальны, как стареющие бразильские шлюхи.

Дэвид сорвался с места, шагнул к нему, угрожающе нависая, еще немного – и двинет в морду, не иначе.

– Меня интересует, какого хрена ты сделал со своей жизнью!

– А что мне было делать? – перейти на повышенные тона оказалось проще простого. На тебя орут, ты орешь в ответ. Можно еще кулаком в грудь себя бить, для убедительности. Канал «Дискавери», сюжет из жизни диких обезьян. – Ты сбежал, не сказал никому ни слова, а я остался в этом змеином гнезде. Меня перевели в отдел к О'Райли, можешь себе представить? Повышение, да. За особые заслуги. Ни одной хоть немного тронутой интеллектом рожи, поговорить не с кем! И все, каждая сука у кого-нибудь да берет на лапу, ты понял? Патрульные покрывают уличных торговцев, инспектор покрывает их поставщиков, а шеф департамента пьет виски из личной коллекции их босса! Куда ни плюнь, везде чья-то территория, и тебе намекают «не суйся»… а я один, понимаешь, один против всей этой блядской системы, а ты меня бросил! Мой напарник меня бросил, да!

Ах ты черт, не вышло все-таки без соплежуйства. Привет вам, старые бразильские шлюхи, одолжите мне боа из перьев, возьмите с собой на карнавал. На карнавале можно прятать лица, и тогда не страшно говорить правду.

– Твоим родителям стоило завести второго ребенка, – неожиданно спокойным тоном сообщил Дэвид и отошел. Полез в шкаф за второй кружкой, оставив собеседника давиться продолжением фразы, хлопать глазами, беззвучно глотать воздух с мыслью: «Что?..»

– Единственный ребенок в семье получает слишком много внимания, – Дэвид спокойно развивал свою мысль, чем-то наполняя кружку.

«Если это опять молоко, то я его придушу нахрен».

– … и вырастает капризным, эгоистичным и эгоцентричным говнюком вроде тебя. Смотри-ка, его бросили, оказывается! Тебе не приходило в голову, что у твоего напарника могут быть свои проблемы? Свои причины бросить эту чертову работу? И я что-то не припомню, чтобы приносил клятву у алтаря, что-нибудь вроде «клянусь ходить с этим засранцем в патруль, пока кого-нибудь из нас не пристрелят».

Он изобразил торжественную клятву, прижимая к сердцу ладонь и размахивая кружкой в другой руке. Мэтт невольно фыркнул, наблюдая эту клоунаду.

– Впрочем, ты же читал мою книгу, – неожиданно закончил Дэвид. – Значит, примерно понимаешь, почему я сбежал, да? Тем более, не так уж далеко я уехал. И оставил адрес Мэллори, между прочим.

– Вот это новость, – Мэтт покачал головой. – Она мне ничего не говорила. Но, знаешь… может, забыла… я в больнице провалялся тогда долго, в конце концов…

– Я ей никогда не нравился, верно? Думаю, она считала, что я плохо на тебя влияю, – Дэвид усмехнулся и поставил перед ним кружку.

– Мне что, по-твоему, три года? – вяло возмутился Мэтт, обнаружив там молоко.

– С кофе пока рисковать не будем. А нормальной еды в этом доме давно не водится. Я смотаюсь в город, куплю чего-нибудь. Тебе надо нормально питаться, а у меня тут одни консервы и концентраты.

– Спасибо за заботу, – Мэтт с гримасой отвращения отставил кружку. – Но я здесь надолго не задержусь.