Цепи Скорпиона – 2. Под звездой Саламандры

– 3 —

Минут тридцать спустя молодой воин отправился дальше. За это время он успел многое узнать о кобольдах – духах земли и камней. История их терялась в ветхой многовековой старине, и все эти неисчислимые столетья они мирно уживались с другими существами, населяющими мир, мало интересуясь откуда те родом – из ирия или преисподней («прям, как водяные», – подумал князь). А когда появились люди, это их тоже не взволновало. Короче говоря, дружили со всеми. Но имелось из этого практически незыблемого правила одно исключение – пожиратели мрамора. Вот тут доброжелательность кобольдов и улетучивалась. А причиной распри служило то, что (как сказал бы какой-нибудь учёный умник), претендовали оба эти народа, «на одну и ту же сферу деятельности и влияния». Дело в том, что и кобольды, и пожиратели являлись, в сущности, ни чем иным, как кристаллами, камнями (что и помогло, кстати, отразить им безболезненно атаку крайгортов), и поэтому и те и другие желали одного и того же – управлять миром скал, гор и песка. Оттого-то оба кобольда, не став изображать из себя невинных овечек, недолго думая, наговорили в адрес пожирателей множество нелицеприятного.

А молодой воин и не возражал. Как-то столкнувшись с одним из каменных великанов, и успев составить о нём собственное мнение, Святополк охотно принял точку зрения Смарагда. И, не кривя душой, согласился с тем, что «пожиратели – крайне опасные и гнусные твари».

В довершении же ко всему оказалось, что и трёхсотлетний сон кобольдов устроили именно «мерзкие камнегрызы». Их король нашёл где-то (выпросил, скорее всего, у какого-то чародея) Обруч Проклятья. Запаяв его, он направил действие магии на кобольдов. А после, когда те погрузились в спячку, засыпал их город землёй, насеяв сверху колдовских трав.

Но что время для камня? Миг! Кобольды и не заметили, как века канули в вечность. Они не постарели, не изменились, имущество их осталось на месте, однако была задета их честь. А она для кобольда – превыше всего! Значит, «плюнуть и растереть», забыть и, тем более, простить – никак невозможно! И, следовательно, требовалось отмстить – взять и нанести пожирателям ответный удар. Желательно уничтожив «под корень всё их поганое племя» (в том видел Смарагд первоочередную свою задачу). А помимо, чтобы полностью оградить кобольдов от каких-либо угроз и исключить подобные несчастья в дальнейшем, неплохо было бы завладеть цепью власти.

– А вот этого я вам не советую! – воскликнул Святополк, услышав претензии духов на цепь. – Она у Грегина – Великого Цветного магистра.

– У Грегина? – без какого-либо пиетета переспросил Смарагд. – Не отпрыск ли это старого Шток-Дебра? Ясноглазый, черноволосый; остроумец и весельчак. В наше время сей юный кудесник подавал большие надежды.

– Скорее всего, да, вы говорите о нём. Ведь он же Шток-Дебр, – проговорил сын Ратибора, с трудом пытаясь представить себе Грегина весельчаком-брюнетом.

– А Кар-Ждон? – опять поинтересовался кобольд.

– Тоже в Ордене.

– И Орден, значит, на месте… – как бы с удивлением пробормотал князь духов.

«Что ж ему сделается?», – подумал Святополк, а вслух произнёс:

– Да, много воды утекло, но есть вещи, которым время не страшно. Вот и фиосинисты…

– 4 —

А время, и впрямь, утекало. И птицей летевший всадник, скоро начал осознавать, что спешка уже ни к чему. И как ни мчись, а сегодня добраться до сторожки калугеров не выйдет. А оттого место для ночлега следует выбирать где-нибудь перед лесом.

Малость умерив прыть Ветролёта, Святополк направил его по тропке, уходящей вправо. Там, верстах в двадцати, где степь небольшим полуостровом вдавалась в Безымянный лес, стояла деревенька с прозванием Ромашкины Горки. И молодой витязь весьма надеялся, что не могут там – среди ромашек – прятаться клацающие зубами вурдалаки.

В общем, к тому моменту, когда бледное солнце скрылось за тёмной стеной деревьев, Святополк въехал в улицу, с обеих сторон обрамлённую ладными мазаными домиками. Село, а точнее, хуторок здорово напоминал Липки, только избы колдуна Ма-ара тут, естественно, не наблюдалось.

– Сударыня, – окликнул сын Ратибора юную поселянку, резво семенящую с коромыслом, не зная наверное, каковы местные обычаи, но, подумав, что худа от столь выспреннего обращения не будет.

Та улыбнулась, порозовела.

– Да какая из меня сударыня? – чуть нараспев проговорила она. – У нас тут принято «сестра» говорить.

– А я, значит, «брат» получаюсь? – поинтересовался Святополк, найдя местную привычку не совсем понятной, но вполне милой.

– Правильно. «Брат», – кивнула девушка.

– И как же тебя зовут, сестра?

– Дубравка.

– Красиво, – поговорил молодой князь. —А я – Святополк… А скажи-ка, Дубравка, где мне найти ночлега? А то в лес соваться, на ночь глядя, как-то не хочется. Я, если надо, оплатить сразу могу, – добавил он.

– Никто тут с тебя денег не возьмёт, – сказала «сестра» – Мы людям за просто так помогаем.

Определённо, ромашкогоркинские обычаи начинали нравиться Святополку всё больше. А уж Дубравка… И сказать нечего – прелесть как хороша!

Внутри молодого князя здесь же кто-то сердито заворочался и заворчал: «Э, княже, а как же Меленора?» – «А я что? – ответил сам себе витязь, – Я – ничего. Ты ещё б про Мартинку вспомнил… Просто отметил, как факт: девушка красивая. И всё. А Меленора – совсем другое дело».

Утихомирив таким образом ехидную совесть, Святополк, не долго думая, напросился на ночёвку к Дубравке, предварительно выяснив, что жениха у неё пока нет (при этом в воображении тут же нарисовался образ свирепого и, почему-то, чернобрового детины с пудовыми кулаками), и что родители ничего против не скажут.

По пути к дому (князь всё порывался понести коромысло, да она не отдала), а так же за ужином – в светлой ухоженной комнатке – выяснилось немало разного и интересного. И главное то, что все жители хутора верят непререкаемо в скорое рождение сына Триединого, что Святополка чрезвычайно заинтересовало, ведь об этом упомянул Манфред на смертном одре. Но, увы, много от местных выведать не удалось. Они и сами почти ничего не знали. Приходили, мол, волхвы, рассказывали, что, дескать, «скоро уже – может, через год – появится Сын Божий – Спаситель. Сперва, правда, Змеиная Звезда, а может, Лягушачья… чудодеи её по-разному нарекали, пролетит туда да обратно – вокруг солнышка обернётся и сгинет на почти навсегда. А после уж наша на небе явится – Звезда Ясная. А случится чудесное рождение Сына в жаркой и далёкой Палесте, где Чёрный континент с Северным (ну, то есть, с нашим) смыкается. И поэтому все мы – человеки – должны друг другу помогать и мзду за это не брать. А когда Это произойдёт – люди станут между собой, как родные, и наступит повсесветное благоденствие да сплошное счастье. Потому и именовать каждого следует, вплоть до вовсе незнакомых, «брат» и «сестра».

Слушал князь и только переносицу тёр. Что-то брали большие сомнения, что этак примутся делать по всей земле. Хорошо бы оно, спору нет, да вряд ли. Это ж сколько людей надо переделать?! А ещё и колдуны есть! С ними-то как? И поэтому, уплетая за обе щёки вареники с творогом, пирожки с грибами, печёного с яблоками гуся, и ещё многое-многое другое, запивая всё это пиршество молоком, он кивал, соглашаясь с тем, что помогать друг дружке, да притом бесплатно, это, конечно, превыше всяких похвал, но… Но далее осекался, потому что возражать гостеприимным хозяевам совершенно не хотелось. Да и переубедить местных он не надеялся, а потому решил в диспуты философские и, естественно, зряшные, не вступать.

– 5 —

– А это – брат Тангатар, познакомься, – сказала Дубравка.

Святополк оторвал взгляд от стола, на котором громоздились расставленные щедрой рукой хозяев разносолы, число которых, несмотря на его, поистине титанические усилия, никак не убавлялось. И глянул на незнакомца.

Да чуть не поперхнулся. Это ж надо! Кабы не сам приложил руку к тому, чтобы изничтожить Бухнадара, то, верно, подумал бы, что это он – мокинзарец.

Слегка раскосые глаза, медно-жёлтая смуглая кожа, нос с приметной горбинкой. И даже взгляд. Хотя, нет, взгляд, пожалуй, помягче.

А Тангатар, между тем, уже устроился за столом и, следуя примеру Святополка, принялся уписывать многочисленные яства. Дубравка же склонилась к уху князя и быстро зашептала:

– Он с год как прибился. Батрачит. Мы за то его кормим в очередь, и приют даём. Хороший, добрый. По-нашему, правда, говорить не горазд. Но сейчас слов уже нахватался, побольше выучил.

Святополк отставил тарелку.

– Н’атэ га, бароз?[3 - Откуда ты, брат? (курфи).] – спросил он, стараясь отринуть от себя разнообразные мысли, родившиеся из-за горячего дыхания Дубравки.

Тангатар чуть заметно вздрогнул. Медленно дожевал. Обернулся. Лицо его осталось непроницаемым. Помоложе он был, чем «Энар». Явно. Лет на десять.

– Га супас нэ курфи?[4 - Ты говоришь на курфи? (курфи).] – проговорил он.

– Га на аумас тэ кашче[5 - Ты не ответил на вопрос (курфи).], – сказал Святополк. И прибавил на роцком: – Может, перейдём на язык, который понятен остальным? А то невежливо получается.

– Я из Инзара, – ответил на это Тангатар.

– Ты здорово похож… – начал Святополк.

– Не говори мне о нём! – мгновенно вскипел мокинзарец. Глаза его сузились ещё больше, лицо побледнело, посерело. Рукоять ножа, которую сжимал он в руке, казалось, вот-вот хрустнет, переломится. Даже костяшки пальцев побелели.

Разговор за столом, только что такой весёлый и непринуждённый, перемежающийся беззлобными шутками, мигом смолк.

– Зачем ты так? Что ты ему сказал? – молвила, хлопая пушистыми ресницами, Дубравка.

Во взоре её читались укор и непонимание.

– Извини, – пробурчал Святополк. – Я не хотел…