Избранники

– Ну что вы, конечно, нет. Некоторым, прямо сказать, сейчас гораздо хуже, чем вам. А вы здоровы, физически и психически, и даже можете выбирать.

– А… Белла?

– Ей придётся провести ещё некоторое время в коме. Так надо. Сколько, не могу вам сказать. Хотите остаться с ней? – Ульви подался к нему, упёрся взгялядом. – Она нравилась вам как женщина, и она была для вас матерью. Что ещё может желать мужчина? Оставайтесь. Это будет так… по-человечески.

Последнее слово было произнесено со странной интонацией, от которой Максу стало не по себе.

– Я… я не знаю. Не хочу показаться бездушным, но…

Ульви вдруг прыснул, попытался было сделать серьёзное лицо, но потом махнул рукой и расхохотался: раскатисто, безудёржно.

– Ох, извините… – Проговорил наконец он, вытирая слезы. – Каламбур один на ум пришёл. Смешной, я вам как-нибудь потом расскажу. Продолжайте, не обращайте внимания.

Сбитый с толку, Макс некоторое время пусто глядел на него, потом внезапно обозлился и произнёс жёстко и напористо:

– У меня могут быть другие половинки… кроме Беллы?

– Резонный вопрос, резонный. – Ульви, казалось бы, задумался.– Такого рода…э… трансформации требуют значительного количества внутренней энергии, а она, сами понимаете, далеко небезгранична. Ходят слухи, что повторная трансформация возможна, если ваша будущая половинка необычайно одарена энергетически… но это только слухи, и на данный момент они проверяются.

– Кем, можно полюбопытствовать?

Ульви осклабился.

– Теми же, кто послал вас в космос.

И уставился на Макса тяжёлым взглядом. Тот сразу поник и заторопился:

– Я бы мог тоже принести пользу… остаться с вами, например, принять участие в подобных исследованиях…

– Нет.

Сказано это было так, что желание продолжать дальнейший разговор у Макса сразу пропало.

Мысли ворочались, тупо отдаваясь в висках:

«Остаться здесь… с неподвижной Беллой… под такими вот взглядами этих?»

Кое-как поднял глаза:

– Знаете, я готов рискнуть.

Ульви кивнул. Так, как будто давно знал, чем всё это закончится. И с абсолютным безразличием к собеседнику.

…Он парил над антигравитационной дорожкой со скоростью 20 км/ч, без заданного маршрута. Смотрел по сторонам на Москву, давно ставшую Московией, подмявшую под себя всё окрест на сотни километров. Он бывал здесь, и не раз, но вот так осматривался впервые. Настроение было покойно-безразличным, но сквозь оцепенение прорывались вдруг всполохи обиды: «Даже чип никакой не вживили, никакой, мол, нужды в этом нет… Списали тебя, братец, со счетов, списали совсем. Выпроводили через какой-то шлюз – и вот: любуйся столицей нового мира. Ну и буду любоваться. Сегодня, во всяком случае, ни в какую эту вашу кабинку и не подумаю заходить. Заслуг у меня полно, буду жизнью наслаждаться. Своей, ни к чьей не прикованной».

Над головой, однако, был купол, и это сглаживало все переживания. Конечно, он был другим, не таким, каким нависал над ними в колонии, а размытым, дистанцированным что ли, но его присутствие ощущалось несомненно: в ленивом разбеге снежинок, в приглушенных красках неба, покрытого никуда не спешащими барашками, в ровном течении воздуха, без всяких там завихрений… Ничего! Всё наладится, и очень скоро.

Он проплывал мимо немыслимых в своем размахе многоярусных строений, рассыпающихся искрами вверх, скручивающихся струями вниз и расходящихся под землей многокилометровыми лучами. Светлячками кружили над головой в вечерней дымке аэрокары. Не так давно Московию сотрясали ураганы, и многочисленные административные здания, основательно, не напоказ вцепившиеся корнями коммуникаций в истерзанную землю, вдобавок ещё были защищены и силовыми антиполями, отключенными теперь за ненадобностью, но конструктивно угадываемые в холодном воздухе неким разломом сред. Всё это, безусловно, радовало глаз. А вот церквушка, непонятно как уцелевшая, с золоченой луковкой, сразу его встревожила. Чуть пригнувшись, стояла она против всех ветров, устало и незыблемо. И не была она, конечно, обнесена никакой защитой, но вот показалось же ему почему-то, с одного косого взгляда, что воздух обтекает её, образуя совсем ненужные завихрения, таящие в себе забытый свет… Он закрыл глаза и потряс головой, а когда открыл, то увидел прямо перед собой площадь с мавзолеем. Насколько он знал, сравнительно недавно обитатель мавзолея был всё-таки без лишней помпы кремирован, и теперь его заменяла голограмма. История, знаете ли… Но что же всё-таки это был за человек, столько времени пролежавший один в гробнице, выставленный напоказ, сколько же в нём было энергии при жизни, если и после смерти он подпитывал ею всех? Наверное, ему нужен именно такой человек. И сразу Максу стало невмоготу быть просто собой, захотелось немедленно стать частью кого-то. Он произнёс: «К кабинке!», и вот уже очутился рядом с неброским неопределенно-тусклого цвета ещё одним мавзолеем, умеренной копией того самого. «Это что… местный изыск?» Никакая дверь или иная преграда не заполняла собой дверной проём, и из него, чуть не столкнувшись с Максом, выбежали растрёпанные мужчина и женщина и, вцепившись друг в друга, куда-то устремились с мрачным удовлетворением на лицах. В кабинке пахло похотью и мочой, и смотреть было совершенно не на что: голый сумрак стен, то ли источающих, то ли поглощающих какой-то мертвенный свет, и только. Приход Макса не привнёс в эту картину никаких изменений. Он растерянно покрутил головой в надежде отыскать хоть какие-нибудь указания, и, отказываясь верить тому, что с ним так ничего и не произойдёт, громко произнёс: «Хочу быть со своей новой половинкой!» Потом, как заклинание, произнёс фразу ещё и ещё раз, уже готовый сорваться в истерику… Но не успел. Пространство перед глазами дрогнуло, он разделился и стал видеть себя как бы изнутри… нет, не видеть, а знать, что это он… и вместе с тем и не он вовсе… и что-то вело его за собой … и сделалось вдруг тягостно на каком-то доселе неподвластном ему уровне сознания… и стал вдруг понятен безудержный смех Ульви… стало всё понятно. Он открыл глаза, ощущая переливы неизбывного ужаса внутри. Запредельное знание сразу истекло из него, и вот он снова был собой – испуганным донельзя Максом, липнущим к холодной стене. И нечто, осевшее в нём вместе со страхом, продолжало его вести, определяя направление и цель, и он тут же подчинился этому и вышел из кабинки. Оглянулся.

На него сурово пялилась миниатюрная статуя Свободы.

Глава 12. Марк и Макс

Пьеса была так себе: что называется, на злобу дня. Сюжет, однако, закручивался лихо, и актеры подобрались под стать – Марк только успевал головой покачивать. Феерия ущемленной фантазии. Беспробудно-парадоксальное действо. Хотя… Кто возьмётся сейчас сказать, что через какое-то время всё это не станет явью? Половинки, в довершении всего желающие поменяться телами. Амурные забавы с чужими половинками. Располовинчивание… Бред, конечно. А то, что сейчас происходит с людьми – разве не бред?

Спектакль был интерактивным, и Марку тоже досталась роль: изображать чьё-то тело, пока душа где-то там на стороне обстряпывает свои сомнительные делишки. Сначала он старательно тряс конечностями, пытаясь изобразить недоумённое отчаяние происходящим, но потом затих и просто отрешённо взирал на низкий потолок, из которого прямо на него надвигалось вращающееся свёрло, остановившееся в полуметре от груди. В общем и целом, какое-то удовольствие от действа он получил, да и дозу транквилизирующего облучения тоже принял. Особого эффекта оно на него лично не оказывало – так, кожа немного начинала… светиться, что ли, да купол вроде бы как приближался и далёким фейерверком над головой поигрывал… – ну, хоть что-то, если учесть, что после этого ещё и какое-то умиротворение собой оставалось. Ненадолго, правда. А некоторых, если верить досужим разговорам, от облучения реально пёрло: неделю могли взаперти провести и чем-то там интересным заниматься.