По совету Бабеляна. Сборник юмористических произведений

– Увёртливый чёрт, – с досады плюнул неудачливый мэр, отбросив ружьё.

– Вадим Вадимович, а может, его гранатой? – Елена Петровна робко достала из лилового пиджака боевую лимонку.

– Елена Петровна, ну что вы такое предлагаете? Ведь мы с вами не в казино, – упрекнул подчинённую Растратов.

В это время испуганный заяц спрыгнул с крыши и помчался во весь дух по трассе. Асфальт под лапами гиганта трещал и крошился, и не потому, что заяц был столь тяжёл (хотя его вес был почти равен весу ста бочек с бензином, украдённых накануне в Краснолупинске), а потому, что краснолупинский бюджет был… точнее, не был… В общем, я полагаю, проницательный читатель уже сам во всём разобрался.

Заяц бежал и бежал. От непрестанного бега в заячьем чреве прозвучал долгий зов голода. В поисках пищи заяц устремился в Музей Патриотизма, расположенный на площади Величия. Чтобы втиснуться в довольно-таки тесный для него зал, ему пришлось прижать уши, увеличившиеся ещё на полтора метра.

Первым, что предстало глазам голодного существа (которого, напомним, не существует в природе), оказалась обширная – от пола до потолка – картина с чёрной, словно сочащейся, надписью: «МЫ – ВЕЛИКИЕ!» На картине была изображена оранжевая баллистическая ракета, падающая на Америку. Ракета, держа в тоненьких ручках самовар и матрёшку, саркастически улыбалась и подмигивала. Приняв ракету за морковь, заяц трёхметровыми резцами впился в патриотическое художество – величественное полотно расщепилось, и острая длинная щепа с обрубленным словом «ЕЛИКИЕ!» всадилась в широкую заячью ноздрю. Фыркая и чихая, заяц, пятясь, выбрался из музея. На горизонте пригрезилась новая морковка.

Тем временем мэр Краснолупинска, неверной походкой расхаживая по своему кабинету, активно потел, брызгал пенной слюной и ярился.

– Мой рейтинг! – кричал он. – Этот заяц угробил мне рейтинг! В городе бардак, дороги забиты, движения нет. Чёрт знает что такое! И двадцать четыре светофора… Ты слышишь меня, Федя? Этот заяц выкорчевал двадцать четыре светофора. Ну зачем, скажи, зайцу ломать светофоры? Это же вандализм чистой воды… Федя, мне нужен вертолёт, достань мне вертолёт.

– Вадим Вадимович, – отозвался Увидайло, – в городе всего один вертолёт, у МЧСников, да и тот без движка стоит уже второй месяц, и с пропеллером что-то не то…

– У-у-у, – простонал Растратов. – За что мне это? В чём я перед богом виноват?

– Вадим Вадимович, нашла… ещё один нашла… – вбежала в кабинет запыхавшаяся Елена Петровна. – Вот. – Елена Петровна протянула начальнику ружейный патрон.

– Милая моя, – недовольно вымолвил Растратов, – если хотите, сами идите и стреляйте… Заяц не цахурский рэкетир, отстреливаться не станет, я вас уверяю. А я уж, спасибо, настрелялся с утречка.

– Фью-ю, – глядя в окно, протяжно свистнул Увидайло.

– Что там ещё? – Мэр тревожно взглянул на помощника.

– Вадим Вадимович, кажется, наш заяц телебашню завалил…

***

После падения телевизионной башни нежданно обрушившийся на Краснолупинск заяц-гигант исчез. Растворился ли он в воздухе или ускакал в лес пушистыми многотонными лапками – неизвестно. Город более-менее привели в порядок. Рейтинг Растратова, как и прогнозировалось, существенно снизился. Выборы в связи с чрезвычайным положением перенесли на следующий месяц. Но вот история! По прошествии месяца, ровно за три дня до мэрских выборов, тот же самый заяц появился на той же самой крыше того же самого дома. Одно «но»: у зайца почернели уши. Что бы это значило? Да чёрт его знает. Мне помнится, мы установили, что таких зайцев в природе не существует, посему вопросы, связанные с поведением и метаморфозами данного несуществующего индивидуума, нас заботить не должны.

Итак, гигантский белый заяц с чёрными ушами сидел на крыше многоэтажного дома и неподвижно обозревал уже привычный для него город. Увидев «старого знакомого», Вадим Вадимович схватился за сердце, проклял всё на свете и снял с выборов свою кандидатуру. После сего он долго лечился в приморском пансионате и до конца дней с опаской поглядывал на крыши.

Просидев в неподвижности двое суток, заяц поскакал, поскакал расторопно; он двигался на север, в сторону Москвы. По мере приближения к столице заячья шубка меняла окрас: она становилась темнее, темнее, темнее… В Черёмушках она забурела, на Охотном ряду стала вовсе черна, как дёготь. Заяц разместился на крыше Государственной думы и стал прислушиваться. Именно там в этот день был одобрен законопроект о запрете намазывания масла на хлеб.

По совету Бабеляна

Мне не хотелось бы прослыть эпигоном и бесцветным писакой, лишённым выдумки и своеобразия. Однако сюжет этого рассказа настойчиво отсылает читателя к известному литературному опусу, что вполне может быть расценено критически. Всё же, обращая внимание на некоторую сюжетную похожесть, нужно заметить, что всякая похожесть, перебравшись через Кавказский хребет, вынуждена модифицироваться в соответствии с местными порядками и темпераментом жителей, в нашем случае – жителей Республики Армения, которые, я надеюсь, прочтя сие повествование, не сочтут автора за своего оскорбителя, ибо он, в силу кровяной особенности, имеет прямое отношение к этому древнему народу, народу гор, застолий и гордых профилей.

Была весна. В селе Ахтанак готовились к большому празднику: две местные семьи решили породниться. До знаменательного дня оставалось чуть больше недели, и с обеих сторон бурно кипела предсвадебная суматоха. Эмоция звенела как струна! Жестов было больше, чем слов; слов больше, чем смысла в этих словах. Со всех концов света созывались родичи и друзья – большие и не очень; созывались соседи, да и просто те, кто был не прочь поднять бокал за нерушимое счастье молодых.

Во дворе семейства Рушанянов, готовившихся отдать свою девочку за того мальчика, который, как точно подметила мама невесты, весь второй этаж занимает, тётя Зармануш, не щадя ни сил, ни палки, хорошенько выколачивала древнюю пыль из узорных семейных ковров, предназначенных в приданое невесте. Невеста, белокожая красавица Айхатун, сидела поблизости на скамье вместе с родным братом и внимательно разглядывала себя в зеркальце. Труд родной тётки её не привлекал. У ног красавицы лежали нежные бело-розовые лепестки, опавшие с фруктовых деревьев.

– Меркурий, помоги мне, – сказала тётя Зармануш.

Нет, она не была язычницей, она просто обратилась к племяннику за помощью. Молодой Меркурий поднялся со скамьи, в один приём снял обколоченный ковёр с перекладины и тут же водрузил другой. Тётя Зармануш с той же старательностью стала обсыпать ковёр плотными ударами палки. А красавица Айхатун продолжала внимательно рассматривать себя в зеркальце, но её изящные бровки, словно писанные пером, начали хмуриться, выражая ещё не высказанное недовольство.

А в это время жених Аристакес, крупное семейство которого занимало весь второй этаж невысотного дома, стоял в спальне перед зеркалом, примеряя свадебный костюм.

Семейство Долмазянов, проживавшее в этом доме, насчитывало шестнадцать человек, включая какую-то очень древнюю и очень дальнюю родственницу, которую – в первое время как эта женщина появилась в доме – родители Аристакеса не знали, к какой из родственных линий определить. Но вскоре привычка сделала своё дело и они больше не задумывались, на какую из ветвей семейного древа «прицепить» эту «долгоиграющую» старушку.

Аристакес, разглаживая складки на свадебном костюме, пристально смотрел в зеркало. Постоянно меняя положение, он напряжённо щурил глаза. Повернувшись в профиль, жених косо посмотрел на своё отражение и задумчиво сдвинул брови. Бабушка Егине сидела в мягком кресле и штопала какую-то вещицу.

– Бабушка, – сказал Аристакес, – а почему у нас такие носы?

– Какие носы, внучек? – спросила бабушка.

– Заметные, – сказал Аристакес, не решаясь произнести «большие». Он думал, что, сказав «заметные», слегка приуменьшает среднестатистический размер национального носа.

– Слушай, Аристакес, ты не Красная Шапочка, а я не волк, чтобы отвечать тебе на такие вопросы. Зачем тебе это надо?

– Бабушка Егине, мне кажется, что у меня нос слишком заметный.

– Вай! Заметный-маметный, а-а-а! Говори прямо – большой!

– Хорошо! – вспылил Аристакес. – Большой, большой нос… Но почему он большой? Что наши учёные говорят? Почему?

– Я не знаю, что говорят учёные, но мой отец говорил, что там у нас нервы живут.

– Бабушка, нервы везде живут.