Наше счастье украли цыгане

– Здравствуй, доченька!

Ну нет, господин Весельчак У, я вам не Алиса Селезнёва и кричать в ответ «Здравствуй, папочка!» не собираюсь.

– Здравствуй, папочка! – вопреки самой себе осознала я вырывающийся из груди возглас.

Выходка эта так меня развеселила, что я засмеялась в голос и торопливо уткнулась лицом в ладони. Вот так однажды подпишу себе смертный приговор – просто ради прикола и чувства противоречия.

– А я знал, – чувственно зашептал дяденька, и я заметила, что глаза его заблестели от выступившей в мгновение ока влаги, – я знал, что ты сразу же признаешь во мне отца.

– Ошибаетесь, мужчина! – я всё ещё давилась смехом. – Я признала в вас лишь очередного обитателя страны дураков. Ваше прозвище – Санчо Пансо Ключинский?

– Ты не представляешь, Светочка, – он словно не замечал моего сарказма, – как долго я желал встретиться с тобой. Я рассылал запросы по всей огромной советской стране, чтобы выяснить твоё местонахождение. Я даже объездил близлежащие области, обращаясь в местные партийные органы с просьбой посодействовать в поисках. Ничего. Ты представляешь, я ничего не добился! Они презрительно и высокомерно прятали мои бумаги под сукно.

– Дед прекрасно знал, где мы живём. Да мать ни от кого и не скрывала, куда уехала. Вся деревня знала. И я приезжала сюда три года назад. Что-то не сходятся у вас концы с концами, гражданин хороший.

– Я не знал! Честно-пречестно, я не знал об этом! Верь мне, доченька!

– Так, – сделала я серьёзное выражение лица, – давайте-ка не будем торопиться с выводами. Представьтесь для начала. Имя, фамилия, должность, политические взгляды. Прошу отвечать кратко, не растекаясь словесами по древу. Начали!

В это мгновение в дверях показалась Людмила Тарасовна. Всплеснув руками, она бросилась к рыхлому мужчине и торопливо принялась поднимать его на ноги.

– Егор Валерьевич, что вы! – бормотала она укоризненно. – Разве можно так? Возьмите себя в руки!

Кряхтя и всхлипывая, мужчина позволил переместить себя в вертикальное положение.

– Это дочка моя, Люд! – бормотал он не то в оправдание своему поведению, не то просто от наплыва эмоций. – Ты не представляешь, как это волнительно – встретить взрослую дочь. Я же искал её! Да, по всем городам искал.

Библиотекарша, взяв мужчину за бочок, торопливо старалась вывести его из читального зала.

– Стоп, я ещё не закончила! – воскликнула я. – Фамилия как ваша, любезный?

– Светочка, вы бы не дразнили его, а? – жалостливо посмотрела на меня Людмила Тарасовна. – Это директор школы, Пахомов его фамилия. Он и раньше был со странностями, а в последнее время и вовсе с ума сошёл.

Алёшин отец! Вот так ну!

– Люда, ну что за чушь ты несёшь! – сморщился Пахомов. – С ума… Я адекватнее, чем кто бы то ни был. Просто я расчувствовался, я дал волю эмоциям. Имею право, в конце концов, потому что не каждый день встречаешь после долгой разлуки родную дочь. Кровинушку родную… Ты знаешь, сын это не то. Я не чувствую с ним духовной близости. Я вообще не уверен, что он мне родной. Ты же знаешь, моя Ирина гуляла тогда направо и налево. И я тоже пытался ей мстить, да! Отвечать той же монетой. Но встретил настоящую любовь в лице матери вот этого божественного создания. Пусть у нас тогда не сложилось, пусть мы не поняли друг друга, но чувства проверяются временем. И ты знаешь, сейчас я понимаю, что по-настоящему любил её. И эта девушка – она доказательство нашей любви. Посмотри на неё – она прекрасна! Разве может быть так красив ребёнок, рождённый без любви? Нет, Людочка, не может! Она – моя!

– Света, ступайте домой, – гладила Пахомова по плечу Людмила Тарасовна. – Книгу берите с собой, я разрешаю. Вы хорошая девушка, вы её не порвёте. Не обращайте, пожалуйста, внимания на этого дяденьку. Просто он в последнее время стал заниматься не своими делами, с кооператорами зачем-то связался, а это ведь не его, какой из тебя коммерсант, правда? – кивнула она директору и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Вот и мечется с совестью не в ладах. Времена такие, мутные времена. Нет бы тихо отсидеться в сторонке. С достоинством, с самоуважением. Нет, лезут некоторые на рожон. А потом места себе не находят.

– Да что за ерунду ты говоришь? – проскрипел Пахомов. – Куркин здесь не при чём, я ему уже всё объяснил. Никакого склада он от меня не получит. Школьные помещения созданы не для этого. Я даже деньги ему вернул! Тяжело было – но я смог. Он же скользкий, колючий, но я смог – всё вернул до копейки. Это не то. Просто я о жизни задумываюсь в последнее время. О сути её. А тут – дочь! Ты знаешь, что за чувства, что за кружение эмоций!.. Люда, ты не суди меня, пожалуйста! Я же люблю тебя…

– Хорошо, Егорушка, хорошо, – продолжала гладить его библиотекарша. Она обвила директора обеими руками и принялась целовать в шею. – Только сдерживай себя, сдерживай.

– У моего отца, – объявила я, приподнимаясь, – должно иметься родимое пятно на правой ягодице. Отдалённо напоминающее бабочку. Потому что у меня такое же. Оно перешло ко мне по наследству. Товарищ Пахомов, говорите прямо: у вас имеется родимое пятно?

Директор и библиотекарша взглянули друг на друга с изумлением, словно ненормальными здесь были не они, а я.

– Нет, – жалостливо покачала головой Людмила Тарасовна. – Нет у него никаких пятен.

Воображаемое письмо матери

Дорогая мама!

Ты редкостная блядь и дура.

Как можно встречаться одновременно с тремя мужиками и каждому давать? Ну как, скажи мне на милость?

Ладно бы ещё они были твоими ровесниками, неженатыми интересными парнями. Но у них уже имелись дети! У двоих, по крайней мере. Они, едва оформив законные отношения со своими женщинами, едва народив на свет детей, убегали от жён к тебе, чтобы, уткнувшись в твою промежность, спрятаться от белого света и собственных страхов перед будущей жизнью. И ты для всех находила утешение, лишая себя тем самым последних крупиц гордости, которая даётся человеку не просто так, а с целью уберечь его от опрометчивых поступков и унижений.

Я знаю, я прекрасно знаю, что ты ответишь на эти упрёки. Я так и слышу эти набившие оскомину слова о творческой натуре, которой всегда необходим выход во что-то большее. Я слышу эти воспалённые бормотания о свободной любви, которая есть суть жизни и одна-единственная правит во вселенной, о том огне, что полыхал в твоей груди в те годы и продолжает гореть до сих пор. Так вот знай: я до чёртиков устала от этих нелепых объяснений, с которыми ты чрезвычайно умело уходишь от ответственности за жизнь своего ребёнка и свою собственную жизнь.

Почему, скажи мне на милость, я должна нести на себе проклятия твоей юности? Почему я должна выступать в роли этакой бастардки, неизвестно от кого рождённой, появившейся на свет по ошибке?

Ах, не было никаких проклятий! Ах, зачем мне сдался этот отец! Я понятия не имею, зачем он мне сдался, но я хочу знать, как его зовут и как он выглядит. Ты знаешь своего отца? Вот и я хочу знать своего! Просто чтобы успокоиться. Пусть я не буду с ним общаться – и даже скорей всего так – но я хочу заполнить пустующую нишу в своей душе, как бы громко и нелепо это ни звучало.

Ну почему ты не могла родить меня от какого-нибудь знаменитого режиссёра, чтобы я не занималась сейчас этими глупыми поисками и гарантированно могла поступить во ВГИК? Пусть бы он не жил с нами, пусть бы я встречалась с ним раз в неделю или даже раз в год, но чрезвычайно важное место, поверь мне, не пустовало бы ныне в душе моей.

Мама, я не хочу между нами вражды и непонимания. Несмотря на то, что ты похотливая дура, я продолжаю тебя любить и непременно выбью для тебя роль в фильме Феллини, когда тот возьмётся за экранизацию моего романа.

Купальник пригодился

А дни-то чудесные стоят!

Теплынь, солнышко во всей красе и ни малейшего намёка на дожди. Нечастая радость для средней полосы. Бывает, как зарядит мокротой – и весь июнь насмарку. В прошлом году, помнится, и июль захватило. Только в августе на пару недель тепло установилось – а потом снова полило.

Нынче лето знатное. Красота!

Вот уж не рассчитывала на благосклонность природы, и купальник захватила чисто автоматически. Благо места он много не занимает. Он такой ярко-оранжевый, аппетитный, специально такой хотела, а нигде не было. Мать знакомой в Москву заказывала – вот едва-едва успели привезти за неделю до отбытия в деревню.

Валентина Смородинова, артисточка из мамкиного театра, дала ей как-то на пару дней французский журнал с коллекцией бикини. Я сразу оранжевый отметила. Там не такой был, правда, с колечками по бокам, мой-то без, но это не суть важно – главное цвет. В оранжевом темноволосая модель – на меня похожа – такой загорелой, такой вкусной выглядела. Ни один другой цвет похожего эффекта не давал.

К солнцу я критически отношусь. В том плане, что злоупотреблять им не следует. В этом году ещё ни разу не загорала. И не купалась. Но раз погоды такие ласковые стоят – надо попробовать чуток.

Эх, и для кого только стараешься, купальники приобретая? Всё равно никто не оценит.

Спокойно, Светлана, спокойно! Для себя – понятно?!

Встреча у реки

– Пришла всё-таки? – цыганёнок лыбился во всю ширь своего довольно симпатичного рта. – А я так и знал. Четвёртый день здесь сижу. Другой бы разозлился и обиделся, но только не я. Потому что знал – придёшь.

Всё, как он и обещал. Типа пляж у моста и магнитофон – не вижу отсюда марки. «Модерн Токинг» прилагается. Ладно хоть, что один. Держит слово. А то я целую ватагу ожидала.

Не из-за этого ли такая взволнованная?

– «Модерн Токинг», – молвила, переходя по мосту на другой берег. В руке дамская сумочка – белая с цветными инкрустированными стекляшками, пойдёт для пятнадцатилетней – белая майка в обтяжку, юбка цветастая. – «Поговорим о любви». Ленинградский завод грампластинок. Сторона один: «Любимая», «Немного любви», «Бурные воды», «Ты – моё сердце, ты – моя душа», «Как ангел».

– Точно! – радостно кивнул Серёжа. – Но я пластинки не слушаю. Негде. На мафике музон гоняю.