Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты

В автомобиле и в вагоне,
Она боится лишь погони,
Сухим измучена миражем.

Какая горькая нелепость:
Цель не оправдывает средства!
Ему – отцовское наследство,
А ей – пожизненная крепость![81 - Новый Сатирикон. 1914. № 22. С. 7. Подробнее об этом стихотворении см.: Гаспаров М. Л. Статьи для «Мандельштамовской энциклопедии». С. 83.]

Можно было бы отметить, что здесь предсказаны некоторые будущие стихотворения поэта о неизбежной трагической развязке любых романтических отношений. Причем, кажется единственный раз в лирике Мандельштама, в проигрыше в итоге оказывается исключительно женщина, а не мужчина.

Можно было бы обратить внимание на зловещие в свете надвигавшейся в 1913 году глобальной войны милитаристские мотивы стихотворения. На обложке двадцать второго, майского, номера журнала «Новый Сатирикон» за 1914 год, где впервые появился «Кинематограф», была помещена карикатура, посвященная военным приготовлениям Германии.

Однако воспринять мандельштамовский «Кинематограф» всерьез мешает не только место его первой публикации, но и ироническая, если не сказать, ерническая интонация стихотворения. Эта ироническая интонация была во многом предопределена самой призмой, сквозь которую Мандельштам в «Кинематографе» приглашал читателя взглянуть на обстоятельства «лубочного романа» «графини» с «лейтенантом флота». Как известно, на кино тогда многие смотрели как на заведомо второсортное искусство, призванное развлекать невзыскательного зрителя. Весьма характерно, что во все том же двадцать втором номере «Нового Сатирикона» за 1914 год помимо стихотворения Мандельштама тема кино в юмористическом контексте возникает дважды: в заметке «Самобытное» на странице 10 и в заметке, опубликованной в разделе «Перья из хвоста» на странице 12.

В июньском, двадцать четвертом номере «Нового Сатирикона» за 1914 год появилось еще одно мандельштамовское стихотворение – «Теннис», которое тоже было написано в предыдущем, 1913 году:

Средь аляповатых дач,
Где шатается шарманка,
Сам собой летает мяч,
Как волшебная приманка.

Кто, смиривший грубый пыл,
Облеченный в снег альпийский,
С резвой девушкой вступил
В поединок олимпийский?

Слишком дряхлы струны лир —
Золотой ракеты струны
Укрепил и бросил в мир
Англичанин вечно юный!

Он творит игры обряд,
Так легко вооруженный,
Как аттический солдат,
В своего врага влюбленный!

Май. Грозо?вых туч клочки.
Неживая зелень чахнет.
Всё моторы и гудки —
И сирень бензином пахнет.

Ключевую воду пьет
Из ковша спортсмен веселый;
И опять война идет,
И мелькает локоть голый![82 - Новый Сатирикон. 1914. № 24. С. 3. Подробнее об этом стихотворении см.: Гаспаров М. Л. Статьи для «Мандельштамовской энциклопедии». С. 83–84.]

Как и в «Кинематографе», любовный сюжет в «Теннисе» максимально объективирован, поскольку и в первом, и во втором стихотворениях в качестве сырья для текста использовались не биографические обстоятельства автора, а фабула фильма (в первом случае) и теннисный «поединок олимпийский» между юношей и девушкой (во втором случае).

Если в «Кинематографе» воплощен минорный, мелодраматический вариант любовного сюжета, в «Теннисе» – очень редкий для любовной лирики Мандельштама – мажорный, оптимистический.

Связано это было, по-видимому, с тем, что программа акмеизма требовала от поэтов радостного принятия окружающего мира.

Борьба между акмеизмом и символизмом, если это борьба, а не занятие покинутой крепости, есть, прежде всего, борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время, за нашу планету Землю. <…> После всех «неприятий» мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий, —

писал Сергей Городецкий в установочной статье «Некоторые течения в современной русской поэзии»[83 - Городецкий С. Некоторые в течения в современной русской поэзии // Аполлон. 1913. № 1. С. 48.]. По воспоминаниям Георгия Адамовича, и «Мандельштам говорил: „Когда я весел, я акмеист“»[84 - См.: Богомолов Н. А. Проект «Акмеизм» // Богомолов Н. А. Вокруг «серебряного века»: Статьи и материалы. М., 2010. С. 497.].

Соответственно, акмеистическое стихотворение «Теннис» отразило то состояние духа Мандельштама, когда он был весел. Разумеется, теннис и английский колорит оказались выбраны поэтом для воспевания намеренно. Теннисный микст, представляющий собой противоборство двух соперников разного пола, давал возможность изобразить спортивную игру и как любовный поединок, и как военное сражение: «…аттический солдат, / В своего врага влюбленный». Легкая одежда игроков позволяла завершить стихотворение умеренно эротической и очень конкретной деталью (до этого в любовной лирике Мандельштама не встречавшейся): «И мелькает локоть голый». Наконец, Англия, которая в разных текстах этого времени очень часто описывалась как страна, где все жители маниакально увлечены спортом[85 - Сравните, например, с характерным пассажем из статьи 1915 года: «Довольно любопытные данные по поводу <…> всенародного увлечения спортом в Англии дает газета „Daily Mail“, устроившая специальную анкету по этому вопросу.– Когда в конце недели устраивается матч football’а, то из 40,000 наших рабочих 20 процентов отсутствуют, – говорит администратор угольных копей в Пендлибюрэ.– В дни состязаний футболистов мы работаем только полдня, – говорит директор фабрики в Клейтоне, где работает 1,800 человек.– Наши рабочие, – жалуется владелец стеклянного завода, – становятся сумасшедшими в дни состязаний и совершенно не являются на работу, не считая даже нужным нас предупредить…Теперь некоторые фабрики постановили предложить официально своим патронам отпускать рабочих в дни состязаний на 3–4 часа.Поистине Англия устанавливает мировой рекорд любви и увлечения спортом…» (Блэк. Рабы спорта // Синий журнал. 1915. № 31. С. 13).], обеспечила стихотворению бодрую, жизнеутверждающую интонацию, обусловленную принадлежностью автора к акмеистической школе. Остается прибавить, что теннис был одной из любимых спортивных игр Ларисы Рейснер[86 - См., например, фото Ларисы Рейснер на корте с теннисной ракеткой в книге: Пржиборовская Г. Лариса Рейснер (серия «Жизнь замечательных людей»). М., 2008 (первая фотовкладка). К сожалению, эта книга изобилует ошибками и неточностями.].

Мандельштамовский опыт написания оптимистического спортивного и вместе с тем любовного стихотворения оказался столь успешным, что спровоцировал на рабское подражание малоизвестного стихотворца Влад. Королева, в 1916 году напечатавшего в профильной спортивной газете поэтический гимн Англии как стране спорта. Пятая строфа этого гимна выглядит так:

Веселый теннис на лугу,
Июльским полднем озаренный,
Товарищ нежному врагу —
Он ей – покорный и влюбленный[87 - Русский спорт. 1916. № 40. 2 октября. С. 2.].

Тем интереснее, что в том же 1913 году, когда был создан оптимистический «Теннис», Мандельштам написал, а через год напечатал, и опять в «Новом Сатириконе», в июльском, тридцатом номере, еще одно спортивное стихотворение – «Футбол». В финале этого стихотворения обыгрывается страшная и трагическая для современного читателя подробность эротического эпизода из Ветхого Завета. Прекрасная еврейка Юдифь (Иудифь), воспользовавшись страстным желанием ассирийского полководца Олоферна «сойтись с нею» (Иуд. 12: 16), мечом отсекает опьяневшему и уснувшему полководцу голову:

Телохранитель был отравлен.
В неравной битве изнемог,
Обезображен, обесславлен
Футбола толстокожий бог.

И с легкостью тяжеловеса
Удары отбивал боксер:
О, беззащитная завеса,
Неохраняемый шатер!

Должно быть, так толпа сгрудилась —
Когда, мучительно-жива,
Не допив кубка, покатилась
К ногам тупая голова…

Неизъяснимо лицемерно
Не так ли кончиком ноги
Над теплым трупом Олоферна
Юдифь глумилась и враги?[88 - Новый Сатирикон. 1914. № 30. С. 3. Подробнее об этом стихотворении см.: Акмальдинова А., Лекманов О., Свердлов М. «Ликует форвард на бегу…»: Футбол в русской и советской поэзии 1910–1950 годов. М., 2016. С. 172–174.]

По воспоминаниям Владимира Пяста, образ Юдифи в этом стихотворении «был вызван одной из постоянных посетительниц» артистического петербургского кафе «Бродячая Собака», «имевших прозвание „Королевы Собаки“ (таких было несколько)»[89 - Пяст В. Встречи / Сост., вступ. ст., научн. подгот. текста, коммент. Р. Д. Тименчика. М., 1997. С. 170.]. В позднейшей повести Мандельштама «Египетская марка» эта девушка, спроецированная на знаменитую картину Джорджоне «Юдифь», хранящуюся в Эрмитаже, послужила прообразом коварного женского персонажа: «Юдифь Джорджоне улизнула от евнухов Эрмитажа»[90 - ОМ-2. С. 289.].

5

В 1914 году Мандельштам увлекся тогдашней женой литературного критика Валериана Чудовского, художницей Анной Зельмановой-Чудовской. По воспоминаниям Бенедикта Лившица, это была «женщина редкой красоты, прорывавшейся даже сквозь ее беспомощные, писанные ярь-медянкой автопортреты»[91 - Лившиц Б. Полутораглазый стрелец // Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания / Вступ. ст. А. А. Урбана, сост. Е. К. Лившиц и П. М. Нерлера, подгот. текста П. М. Нерлера и А. Е. Парниса, примеч. П. М. Нерлера, А. Е. Парниса, Е. Ф. Ковтуна. Л., 1989. С. 520.].

Именем Зельмановой-Чудовской открывается аннотированный список влюбленностей поэта, который составила Анна Ахматова в своих мемуарных «Листках из дневника»:

Когда он влюблялся, что происходило довольно часто, я несколько раз была его конфиденткой. Первой на моей памяти была Анна Михайловна Зельманова-Чудовская, красавица-художница. Она написала его на синем фоне с закинутой головой (1914). На Алексеевской улице. Анне Михайловне он стихов не писал, на что сам горько жаловался – еще не умел писать любовные стихи[92 - Ахматова А. Листки из дневника. С. 127. «…в машинописи первого варианта воспоминаний слово „красавица“ надписано сверху карандашом под влиянием приводимой ею дальше цитаты о „красавицах тогдашних“, „тех европеянках нежных“; в последующих вариантах текст слегка отредактирован)» (Тименчик Р. Д. Заметки комментатора. 7. К иконографии Осипа Мандельштама // Литературный факт. 2018. № 10. С. 373).].

Мы бы хотели обратить особое внимание на два аспекта, связанных с этим фрагментом. Первый аспект: само составление перечня мандельштамовских влюбленностей, прагматика которого может показаться непонятной и/или экстравагантной[93 - «Перечисляя зачем-то любовные увлечения Мандельштама…» – с раздражением писала об этом перечне Эмма Герштейн (Герштейн Э. Мемуары. СПб., 1998. С. 418).], свидетельствует, что Ахматова очень большое значение придавала роли любовной темы в жизни и творчестве поэта. Второй аспект: если Ахматова передала смысл «горьких жалоб» Мандельштама правильно, это означает, что все те его любовные стихотворения, которые мы рассматривали до сих пор, самим поэтом таковыми не признавались, или, точнее говоря, записывались в разряд творческих неудач – «еще не умел писать любовные стихи». А это, в свою очередь, значит, что мы все же имеем право поискать среди стихотворений Мандельштама, в первую очередь не опубликованных при его жизни, такие, которые были связаны с личностью Зельмановой-Чудовской.