Восемнадцатый пассажир. Сборник рассказов

– А зачем он это сделал?

– Что? Стихи начал писать?

– Нет, – он поерзал горшком по полу.

– А! Взрывчатку заложил… Понимаешь, он понял, что любая война это поток, целая река какашек, и хотел, чтобы и короля ими забрызгало.

– А преступление?

– Да не совершал я никакого преступления! Дело в том, что через полтора года после того, как мою сказку напечатали в журнале, какие-то люди действительно заложили взрывчатку в туалет Дома Правительства, и эта взрывчатка действительно взорвалась, и обрызгало не только министров, но и самого Президента.

– Если это не ты, почему сбежал?!

– Понимаешь, мой друг служил в секретной службе – друзья могут быть самые разные, но самый полезный именно тот, который служит в секретной службе, – и вот он меня предупредил, что ночью меня на всякий случай арестуют. Конечно, вечером я убежал в Одессу, – говорю я и зеваю.

Он не разделяет моей индеферентности и подъезжает на своем горшке совсем близко.

– Зачем в Одессу?

– Из Одессы ходят корабли в Африку. Везут туда металлические трубы, меняют на бананы и возвращаются полные бананов. Я купил консервы, сухари, налил в канистру воды, пробрался ночью на корабль и спрятался в большой трубе.

Только я немного не подрассчитал. Корабль еще не приплыл в Африку, а консервы, сухари и вода у меня уже кончились. Конечно, я начал худеть. Уже через неделю я стал худой, как скелет. Тогда я понял, что худеть дальше некуда, и решил пробраться на камбуз…

– Что такое – «камбуз»?

– Это по-морскому кухня. Моряки вообще большие выдумщики и задавалы, вместо «кухня» они говорят «камбуз», вместо «повар» – «кок», вместо «ведро» – «обрез», ну и так далее… Пробрался я, значит, на камбуз, сначала, конечно, убедился, что там никого нет, – вижу: стоит там на плите огромная кастрюля, из которой пар валит, – и щами по-флотски пахнет. А радом огромная поварешка лежит. Только взял я эту поварешку – как вдруг заходит кок. В белом халате и колпаке – ну все, как полагается. Увидел он меня о поварешкой и говорит:

– Ты кто?

– Инопланетянин, – отвечаю. – Вот, послали меня с заданием узнать, что земляне на обед едят. Кок аж присвистнул:

– Инопланетянин?! А не врешь?

– Безусловно, не вру! Посмотри, какой я худой. Разве люди такие худые бывают?.. Выпучил он глаза – и хлоп в обморок!

– Почему?

– Не совладал с грядущим счастьем.

Для него мои слова загадка:

– Каким счастьем?

– Ну вот посмотри. Плавал этот кок на корабле, варил щи, жарил котлеты. Как придет из плаванья, иногда с женой в театр ходил. И все! А теперь: первый человек, который встретил инопланетянина. Это же мировая известность! Газеты, журналы, телевидение! Приглашения из Кембриджа и Оксфорда, а также Сорбонны! Редакторы больших и малых энциклопедий лично ищут встречи с коком и пишут о нем статьи для истории. По указу Президента двенадцать телохранителей охраняют кока от маньяков и завистников. Его поселяют в двухэтажном особняке со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами в зеленой зоне недалеко от Москвы. Уже не он варит щи, а ему готовят трюфели и суфле два специально приставленных повара… Да, тут есть от чего в обморок упасть… А пока кок лежал в своем обмороке, я набрал полную канистру щей и опять полез в трубу. Наелся до отвала и уснул… Проснулся я от ощущения, что лечу. Открыл глаза, присмотрелся – действительно лечу. Прямо на африканский берег… Я уже потом догадался, что произошло. Капитан, конечно, дал приказ найти этого инопланетянина и доставить его в капитанскую рубку. Какой-нибудь неуклюжий матрос так неуклюже полез на кучу труб искать инопланетянина, что куча рассыпалась, а трубы полетели на нижнюю палубу. Моя труба тоже свалилась, а я по инерции вылетел из трубы и полетел на африканский берег… Ну, лечу, значит. Смотрю: похоже, лечу на пляж. А там полно народу. И все негры. Африка ведь. Купаются, загорают. Многие с детишками. И лежит там толстая такая негрская женщина. Ничком. Вздремнула на солнышке. Так вот я прямо на нее с неба и свалился. Женщина как завизжит, да как припустит в чащу африканского леса. А мне куда деваться? Да и денег у меня на автобус нету. В общем, так верхом на женщине и въехал в самые африканские дебри от греха да таможен подальше…

Через тонкие стены нашей квартиры слышно, как открывается дверь напротив, на лестничной площадке раздаются женские голоса. Звенит звонок.

Мы оба почему-то вздрагиваем.

– Пришла, иди открывай, – говорит он.

Я встаю. Становлюсь серьезным и грустным. И иду открывать.

    май 1993 г., г. Хабаровск

Мы с Гиршем гуляем по крышам

Мы с Гиршем гуляем по крышам. Эта крыша плоская, посыпана битумом, как запасное поле стадиона. Мимо нас, едва не сбив Гирша с ног, проносится велосипедист. Он отчаянно крутит педали в обратную сторону в тщетной надежде затормозить… – и исчезает с плоскости, как его и не было!

Мы с Гиршем подходим к краю крыши и смотрим вниз. Маленький велосипедист ругается грязными словами и пинает маленький велосипед с колесами, искореженными всмятку. Он срывает с головы каску и запускает ее на крышу. Серебристая велосипедная каска быстро увеличивается в размерах, пролетает между мной и Гиршем, звякает жалобно несколько раз, обиженно ворочается на черном битуме и наконец затихает, равнодушная ко всему.

– Почему люди не летают? – спрашивает Гирш.

– Не хотят, – отвечаю я. Это самый простой вопрос из тех, что сегодня задавал Гирш.

Мы спрыгиваем на крышу соседнего дома, этажа на три пониже.

За что я люблю гулять с Гиршем по крышам – за то, что он красиво с крыш спрыгивает: голова чуть откинута назад, руки, словно парящего голубя крылья, своими длинными ногами Гирш делает «ножницы» и приземляется медленно, плавно. Я очень старательный, поэтому не умею учиться. Спрыгнув с крыши, я валюсь на бок и могу наделать столько шума!..

Наша прогулка подходит к концу. Мы спускаемся на землю. Фиолетовое солнце вслед за нами забирается на крыши и сонно с них зевает.

– Послушай, Гирш, а расскажи, как ты поймал баккаруду! – говорю я.

– А-а! Прошлым летом в городском парке?

Гирш любит рассказывать эту историю. Никто не верил, что в городском пруду водится баккаруда. А Гирш выманил ее на берег при помощи куска коньячного торта. Баккаруда под жарким солнцем растаяла. А остатки торта доклевали городские вороны…

Мы идем на базар, ведь Гирш ходит по базарам только вечерами.

Стены базара сложены из серо-зеленого, уже заплесневелого кирпича, у ворот стоит лопоухий солдат в грязной пилотке и мешковатой, не по росту шинели с оранжевыми погонами. Гирш невозмутимо проходит мимо солдата, а тот бежит за нами где-то сбоку и дергает меня за рукав. Я сую руку в карман и с удивлением нахожу там несколько хмарок. Я отдаю их солдату, и он убегает назад к воротам, громыхая своими стоптанными сапогами.

– Зачем попу гармонь? – спрашивает Гирш.

– Поп очень любит музыку, – отвечаю я, немного подумав.

Мимо нас четверо попов тащат пианино. Пианино тяжелое, старинное, красного дерева. Попы обливаются потом. Мне становится жаль их, ведь до швейцарской границы так далеко!

Стены базара сжимаются шагреневой кожей. Пора бы и уходить.

Но Гирш находит маленькую калитку и исчезает в ней. Делать нечего – я иду за ним. За калиткой небольшой павильон, обтянутый сверху железной сеткой. Внутри павильона два ряда гранитных прилавков, липких и замусоренных. По ним ползают жирные мухи.

Весь асфальт вокруг прилавков усыпан мелкими бумажками. Я нагибаюсь и подбираю несколько. Это мятые, надорванные, истершиеся хмарки.

Гирш подскакивает ко мне и резко бьет по руке:

– Никогда! Слышишь, никогда не делай этого!

– Извини, Гирш, – тихо говорю я и тщательно вытираю свои пальцы носовым платком.