Блюз

На заднем плане дребезжала гитара. Кто-то горланил пел песню Адаптации «Партизанские будни»:

И кто-то всё-таки выжил, он пытается встать!

Я ненавижу партизанские будни!

Прошло уже три с лишним года, как Токарев не слышал ни одной весёлой песни.

– Как тебя хоть зовут? – Поинтересовался он. – А то с вашим сверхсекретным андеграундом даже имени не узнаешь. Да, чёрт возьми! Ты же известный музыкант, люди должны знать твоё имя!

– Я тебе уже говорил, что когда мне понадобятся почести, я сообщу… Да? А по поводу имени – лучше тебе не знать. Я твоего имени не знаю, и тебе моё знать незачем. А то ещё привяжешься, хоронить будешь весь в соплях.

Джазмен выпил ещё один стакан, перехватил гитару и заиграл блюз.

К тому времени, когда Токарев напился до животного состояния, проводник уже крепко спал, прислонившись к стене. Константин отошёл на противоположную сторону улицы, лёг возле стены, положил под голову свёрнутое пальто и тоже уснул. В ту ночь ему снилась Вечность; десятки тысяч людей, сегодня ушедших туда; снились их лица. Повторился сон с участием рыжей девушки, которую никак не мог забыть и отпустить Токарев. Та, перед которой он был так слаб и жалок.

VII.

Токарев проснулся одиннадцатого июня в четыре часа дня, и у него очень болело горло после вчерашнего купания. Мимо него проходили толпы партизан, уходящих из подземелья в неизвестном направлении. Позади мелькающих лиц Токарев разглядел ведро с белой краской и кисть, лежащую на полу – как раз в том месте, где спал Джазмен. Теперь его там не было. Зато на стене была надпись с подтёками: «Здесь были мы», чуть ниже: «Меня зовут Николай Кусков. Одиннадцатое июня пятого года от В.Н. (Времени Начала)». Теперь Константин хотя бы знал, как зовут проводника. Похмелья он не испытывал – вот, что значит «Водка для Высшего Общества». Когда он засыпал, у него под ухом кто-то тихонько играл песни Саши Башлачёва:

Я знаю, зачем иду по земле:

Мне будет легко улетать.

Теперь, видимо, всё тот же горе вокалист пытался вытянуть Веню Дыркина:

А смерти нет!

Она может быть там, где есть жизнь,

А на войне…

И ещё один день без весёлых песен. Токарев встал и пошёл искать еду… и зубной порошок… он очень давно не чистил зубы и надеялся найти в городе, построенном для элитных слоёв общества, хотя бы зубной порошок… и не прогадал. Когда Токарев позавтракал банкой тушёнки, и влил в себя пару стаканов виски, он пошёл искать туалет. (Да, в подземелье есть туалеты). Там он оправился и почистил зубы: унитазы не работали, и вода не смывалась, так что Токареву пришлось полоскать рот, набирая воду прямо из сливного бочка. Когда он вернулся на своё место, чтоб взять пальто, там уже, скорчившись от боли, сидел Джазмен, заматывающий своё плечо бинтами, смоченными водкой.

– Помоги завязать. – Он процедил сквозь зубы. – Покрепче затягивай!

За эту ночь партизаны уничтожили почти всю водку, запасённую на десять лет… и это с расчётом на пятнадцать тысяч человек… по пол литра ежедневно.

– Куда дальше пойдём? – Спросил Токарев, затягивая бинты на травмированном плече проводника.

– Куда мы без пушек-то пойдём?! – Небрежно ответил Джазмен и закурил. – Мы ведь свои вчера в говне утопили.

– Что будем делать?

– Бля… – Ответил проводник и почесал затылок. И в этом слове были и страдания, и полное ощущение своей безысходности, и мысли о том, что будет дальше, и даже радость вчерашней победы. Но он просто сказал: – Нам нужно узнать, кто сегодня умер в подземелье, и взять их оружие.

Так и сделали. Токарев добыл себе весьма неплохое средство для выживания: Сайга МК с магазином на тридцать патронов и ещё один запасной магазин. Хозяин карабина умер этой ночью… точнее, напился водки и застрелился. Ещё у кого-то Константин забрал десяти зарядный пистолет «Смит – Вессон» в кобуре… Его хозяин застрелился в районе пяти утра. И старинный шести зарядный револьвер… тоже в кобуре. Хозяин застрелился ближе к рассвету.

Джазмен где-то достал пистолет-пулемёт Томпсона с барабанным магазином на пятьдесят патронов и съёмным деревянным прикладом. США, Чикаго, 1928 год, бандюга Джонни и его кровавый блюз. Гангстерский раритет идеально подчёркивал стиль Джазмена, несмотря на то, что всем было плевать, кто во что одет. На поясе пальто у него висел новенький нож «Жар-Птица» работы тульских мастеров двухтысячного года: сочетание простой и дамасской стали, рукоятка из орехового дерева, украшенная золотом и серебром. Ковка, гравировка, резьба, художественное травление… одним словом, кто знает, тот поймёт: нож – верх мастерства оружейников. Создан для коллекции, но идеально подходит для того, чтоб проводник смог утолить свою жажду крови.

– Ты где это отрыл? – С удивлением спросил Токарев, когда увидел проводника. Он спрашивал про Томпсон.

– Хозяин состоял в Махачкалинской бригаде и умер несколько минут назад после операции по удалению гниющей руки. Истёк кровью. – Любуясь на новое приобретение, ответил «бандюга Джонни».

– И что, тебе так просто его отдали?

Джазмен почесал затылок:

– Ну, как сказать, – подумав, ответил он, – пришлось сыграть в «Камень, ножницы, бумагу»… – Он снова с наслаждением посмотрел на раритет и добавил. – Тот парень, с кем я играл, оказался настоящим профессионалом в этой игре. Так что это было непросто!

Подземелье пустело, поредевшая Московская бригада отправлялась в путь. Все расходились кто – куда. Всю ночь на город падал град размером с футбольный мяч. Тысячи партизан выходили из тёмного подземелья, щурясь на свет очередного пасмурного дня, и шли по разным направлениям. У них под ногами хрустела ледяная пыль разбитых ледяных глыб, упавших с неба… некоторым казалось, что это стекло. Токарев с Джазменом остались одни в подземном городе. По крайней мере, в окрестностях не было ни души. Тускло светили лампы, и Токарев сказал:

– Давай задержимся здесь ещё на несколько часов. Хочу здесь пообедать.

– Да без проблем, – ответил проводник – спешить всё равно некуда. Ещё один плюс войны: всё время в твоём распоряжении.

Через какое-то время парни взяли себе по банке тушёнки и открыли ещё одну бутылку виски. На бутылке не было этикетки и акцизной марки. На всех продуктах в этом городе были приклеены одни и те же ярлыки: «Стратегический запас». Они сидели под той надписью с подтёками, которую Токарев увидел, как только проснулся.

– А я всё-таки знаю, как тебя зовут. – Сказал он и, мелко улыбаясь, показал пальцем наверх.

– Браво! – Джазмен саркастически похлопал в ладоши. – Ты разгадал ещё одну тайну Бытия. Если бы за такие достижения вручали Нобелевскую премию, ты бы её обязательно получил.

Токарев промолчал. Его пояс обвивал кожаный ремень брюк, на котором висело ручное оружие: револьвер – слева, пистолет – справа.

Проводник обратился к нему и сказал:

– Дай-ка посмотреть. – И показал пальцем на револьвер.

Константин достал оружие из кобуры и подал его дулом к Джазмену. «Джонни» повертел револьвер в руке и с видом оружейного мастера на одном дыхании выпалил его характеристики:

– Рюгер, старый добрый Рюгер – соточка. США. Четвёртая категория, барабан на шесть патронов. Ствол – пятнадцать сантиметров. Весь из стали, только рукоятка сделана из дерева и резины. Вес – тысяча двести граммов в незаряженном виде. Калибр – ноль целых, триста пятьдесят семь дюймов, если мерить по американским критериям. Девять миллиметров – если мерить по нашим.

– И что, – равнодушно и как бы в отместку сказал Токарев, поедая тушёнку, – наступил тот момент, когда тебе понадобились восторженные аплодисменты, да? – Он сказал это и посмотрел в глаза собеседнику, как будто теперь и он видит проводника насквозь.

– Не без греха. – Не принимая близко к сердцу, спокойно ответил Джазмен. – Я раньше увлекался оружием… револьверы – моя любовь… как и музыка.

«Как и война, – подумал Токарев, – как и постоянная жажда кого-нибудь убить. Маниакальный синдром. Чума, пришедшая со Временем Начала».

Джазмен продолжал:

– Отдай его мне.

– Тебе что, Томпсона мало?! – Как бы обалдев от такой наглости, возмутился Токарев. – Или ты на стиле помешался?.. перед смертью-то.

– Дурень ты, – Ответил проводник и постучал себе по лбу, – разве с этим Томпсоном в Русскую Рулетку сыграешь?!

В голову Токарева пулей влетела какая-то ясность и ощущение понимания всех намерений Николая Кускова. Теперь не только Джазмен видел Константина насквозь, но точно так же и он видел Джазмена. Теперь Токарев бы, молча, распознал его блеф даже за покерным столом.

И он сказал: