Для кого встаёт солнце. Доблестным предкам посвящается

– Посмотри вперёд, Давид! – хмуро возразил Балдуин – Если твоим всадникам удасться увлечь за собой эту массу, то моим двум сотням придётся противостоять тясячам! Не правильнее ли будет заступить им путь вместе, ведь под твоей рукой здесь пятнадцать тысяч!

– Отбрось сомнения, храбрый Болдуин! – произнёс царь – Твоя задача – вместе с моими витязями выманить огузов на себя. Там, в низине, что вон за той рощей, притаился резерв Тугоркана. Как только оторвутся преследователи от своих, кыпчаки ударят во фланг, а там вступлю в дело и я! Ты же, как только увязнут сельджуки в схватке с кыпчаками, отступай обратно, ведь сейчас твои рыцари – самая верная моя опора!

Вскоре дальний край скопившихся у холма грузинских тысяч пришёл в движение, и несколько сотен принуждённых к атаке всадников гурьбой поскакали к месту битвы. Вслед неспешным шагом выдвинулась рыцарская конница, за ними последовали все две тысячи оруженосцев и вооружённых слуг. Грузинские всадники наконец достигли места схватки, кыпчакские лучники расступились, и сотни копий пронзили грудь не ожидавшим подвоха мусульманам. Как и предвидел Тугоркан, месть за предательство настолько овладела сердцами тюркютов, что они, воспылав гневом, уже не слышали команд своих начальников. Воины легко опрокинули грузинских витязей вспять и погнали прочь. Теперь все отряды, подготовленные для удара во фланг основных кыпчакских сил, оказались вовлечены в преследование. Тщетно эмир Хилла пытался остановить их, надрывая осипшее горло и приказывая горнистам трубить отступление: разъярённые воины не слушали его. Когда же пред их очами предстали выстроенные в боевой порядок западные рыцари, по несущейся лаве воинов пронёсся боевой кличь. И вот, когда их копья почти касались спин удиравших грузин, когда уже рукой подать до опустивших забрала рыцарей, справа ударила выстроенная в боевой порядок конница Тугоркана. В сотне метрах от рыцарских шеренг завязалась жестокая сеча, но они не спешили вступать в бой. Нет, верный рыцарской чести, Балдуин Иерусалимский не стал бежать вдогонку не сбавляющим ход давидовским витязям, но и не устремился вперёд, торопясь на помощь выручившим его союзникам: его крестоносцы не сделали ни шага. Они просто сидели на крепких конях, сжимая в руках тяжёлые щиты, и смотрели.

Четыре резервные тысячи, ведомые Тугорканом, смяли беспорядочную толпу сельджуков, успев выбить из сёдел их треть, но увязли, столкнувшись с остервенелым сопротивлением последних, а через малое время уже вели бой, со всех сторон окружённые напирающей массой бесстрашных воинов. Несмотря на понесённые потери, враги продолжали превосходить в несколько крат, но царь Давид всё не отдавал приказа. Пятнадцать тысяч всадников оставались на месте, словно не видя бедственного положения гибнущих в неравном бою кыпчаков.

– Почему мы не атакуем, дядя? – спросил Вахтанга племянник, едва удерживая на месте застоявшегося скакуна.

Он сильнее натянул поводья и наконец заставил своего коня успокоиться. Дядя окинул взглядом бьющиеся совсем рядом тысячи, и ответил, усмехаясь:

– Рано атаковать, Реваз! Давид хороший стратег, доверься ему!

Юноша тяжело вздохнул и устремил взгляд на сражающихся.

– Как я желаю сражаться там, а не стоять здесь в ожидании, когда решится исход битвы! – воскликнул он.

– Зачем торопишься, Реваз! – назидательно заметил старый воитель – Горячность – плохой помощник!

– Как мне не горячиться, дядя! – возмущённо крикнул юноша – Прошла неделя после того, как мой благословенный отец погиб в битве, а я, владея верными воинами, так и не отомстил до сих пор, не убил ни одного врага, не имея возможности действовать из-за проклятой нерешительности Давида!

– Отомстишь! Обязательно отомстишь, мой витязь! – спокойным тоном ответствовал мудрый Вахтанг – Когда поступит приказ, ударим на этих безбожных варваров и изрубим столько, что и небо покраснеет от их крови!

– Когда он поступит, этот приказ! – возразил Реваз – Да и что за радость мстить, рубя бегущих! Наша Родина стонет под копытами вражеских коней, а мы спокойно смотрим, как сражаются вступившиеся за нас наёмники! Хватит ждать, дядя, я веду в бой своих воинов, не медля и минуты!

– Остановись, глупец! – прокричал Вахтанг уже вдогонку скачущему к своей дружине Ревазу, но тот только пришпорил коня.

Азнаур, поняв, что ему не воспрепятствовать порыву племянника, бросился к выжидавшему на прежнем месте царю, но едва он приблизился к нему, как услышал топот копыт. Восемь сотен всадников мчались на врага, полные решимости принять смерть, но сохранить честь. Они, с юным Ревазом во главе, достигли спешно выстроившихся перед ними сельджуков, и под ливнем выпущенных ими стрел, ударили в копья, идя на помощь отважно сражающимся кыпчакам. Те пробились к ним встречным броском, и под ударами сабель развернулись, выстроившись в боевой порядок, готовые снова атаковать. Сеча продолжилась, но теперь сельджуки не рисковали окружать объединённый отряд, опасаясь повторного удара со стороны давидовского войска. Реваз, в иссечённом саблями шлеме, выстроил состатки своих витязей на кыпчакском фланге. Он искал глазами Тугоркана, но не мог его найти в общей массе воинов. Видимо, тот, против традиции, давно уже рубился в первых рядах. Несмотря на понесённые потери, сельджуки здесь всё ещё имели преимущество, и не намеревались отдавать инициативу в руки своих степных собратьев. Они, пользуясь короткой передышкой, перегруппировались и снова двинулись в наступление, но уже не той беспорядочной массой, как прежде. Пронзительно заверещали сигнальные рожки, и по рядам всадникам разнёсся боевой кличь. Туча стрел вознеслась в воздух и просыпалась густым дождём, осыпая оба войска, и тысячи воинов сшиблись в новой схватке. Сельджуки бе особого труда опрокинули грузинские сотни, но те, всё ещё оказывая сопротивление, удерживали хотя и сильно просевший, но так и не смятый фланг. Кошевой соседнего кыпчакского отряда, видя отчаянное положение своих союзников, под жестоким натиском врага сумел вывести из боя одну из довольно поредевших сотен, и бросить её на выручку. Отряд кыпчаков потеснил насевших на грузин сельджуков, тем самым убрав угрозу охвата с фланга. Реваз рубился среди своих и кыпчаков на израненном коне, сжимая в руке скользкий от крови мечь. Он не знал, чья это кровь: его или чужая. Сражаясь, юный витязь успел достать троих, но его доспехи тоже испытали мощь сельджукских сабель и боевых топоров. Внезапно конь под ним рухнул на колени и пронзительно заржал. Очередная стрела впилась ему в шею, глубоко войдя в плоть, и молодой азнаур вылетел из седла. Упав на скользкую траву, он тут же вскочил на ноги, боясь быть растоптанным, и едва увернулся от топора пронёсшегося совсем рядом всадника.

– Сюда! – крикнули ему откуда-то сзади.

Реваз обернулся и в тот же миг удар копья снова сбил его на землю. Тело пронзила боль, но быстро прошла. Он сделал усилие, пытаясь подняться, но не смог. Над ним то и дело мелькали копыта коней, рядом валились тела своих и врагов, но этого Реваз уже не видел.

Потеряв своего храброго предводителя, сотни грузин попятились, но в это время, далеко отсюда, в самом центре кипевшего по всему полю сражения, рухнул стяг с двухглавым орлом. Хан Боняк с горсткой своих воинов, пробившись к ставке Иль-Гази, поверг наземь его знаменосца и едва не пленил самого эмира. Над ставкой врага гордо взвилось жёлтое полотнище с устремившимся к добыче соколом, и воодушевлённые успехом кыпчаки усилили напор. Через считанные минуты всё сельджукское воинство оказалось разрезанным надвое, и стало ясно, что сражение ими проиграно. Гордые кыпчаки в который раз доказали, что не зря носят звание самых сильных воинов не только в Европе, но и по всему Средиземью. К этому времени они, пролив реки своей и вражеской крови, уже стали преобладать на поле боя, и сражение всё больше напоминало истребление врага. Мусульмане, не желая признавать поражения, ещё отчаянно сражались, но это было отчаяние обречённых.

Давид, вглядываясь в развёрнутую перед ним картину битвы, понял, что ещё немного, и там наступит развязка. Не мешкая, он заставил коня проскакать несколько метров, и выхватил из ножен меч.

– Вперёд, мои витязи! – прокричал царь, и вытянул руку с клинком в сторону завершающегося сражения – Вперёд, за великую и благословенную Грузию!

На холме и под ним раздались команды, и вся пятнадцатитысячная масса всадников пришла в движение. Она, набирая скорость, понеслась вперёд, туда, где доблестные союзники, превозмогая последнее сопротивление сельджуков, уже обращали их в бегство.

Когда солнце взошло в зенит, с армией султана было покончено. Победа нелегко досталась кыпчакам. Из всех вступивших в сражение степняков погибла треть, а добрая половина оставшихся в живых была настолько изранена, что нескоро ещё могла возобновить своё участие в боевых действиях.

– Сколько вас было на заре, до нашей атаки? – спросил Тугоркан подведённого к нему пленного.

Стоявшие рядом Боняк и Артык молчали, с любопытством разглядывая воина. С него уже успели снять доспехи, но порванное в нескольких местах одеяние выдавало знатного начальника.

– Сто восемьдесят тысяч – ответствовал тот твёрдо, глядя исподлобья.

– Откуда тогда сведения о трёхстах тысячах? – удивился Тугоркан, оглянувшись на других ханов.

Боняк красноречиво усмехнулся, и за двоих ответил Атрак.

– У страха глаза велики! – заметил он – Да и надо же грузинам как-то оправдаться перед своими женщинами. Одно дело, когда бегут от ста восьмидесяти, другое – от трёхсот!

– Из свиты эмира? – поинтересовался Тугоркан у пленного.

На допрашиваемом не было ран, и он решил, что в плен его взяли при бегстве, но никак не в бою. Тугоркан, как и многие из его соплеменников, не раз оказывал услуги Византийской империи, добывая золото саблей, и имел возможность составить мнение о тех разодетых вельможах, что в избытке окружают высоких сановников. В глазах Тугоркана проступило презрение, и он обратился к своему воину, ожидавшему за спиной допрашиваемого.

– Как взял?

– В бою. – ответил тот – Под ним рухнул конь, но он бился пешим. Я его арканом на скаку взял, пока он от других отбивался.

Хан снова взглянул на Али, но теперь уже совсем другими глазами. Как оказалось, перед ним стоял командир тех двенадцати тысяч, что, сломав строй, бросились вслед обещавшим перебежать на их сторону грузинами. Он бился храбро и конечно, не его вина в том, что сейчас он, живой и здоровый, стоит со связанными руками здесь, когда его воины уже спят вечным сном. Полководец опустил голову и некоторое время молчал, размышляя. Затем он поднял взгляд на воина, пленившего этого военачальника.

– Какой выкуп ты ждёшь за него? – спросил он.

Воин назвал сумму, и Тугоркан сказал:

– Я выплачу тебе за него. А сейчас освободи ему руки!

Он обратил лицо к пленному и громко, чтобы слышали другие ханы, кошевые и стоявшие рядом воины, произнёс:

– Ты свободен! Возьми любого из моих коней и скачи к своим – тем, что успели унести ноги. Скажи эмирам и султану, что пока кыпчаки здесь, Грузия под надёжной защитой!

Освобождённому сельджуку подвели коня, но тот не торопился вскочить в седло. Он перевёл взгляд с затёкших кровью, только что освобождённых от пут рук, на стоявшего напротив Тугоркана.

– Тебе надлежит знать тех, за кого сражаешься! – сказал он – В обычаях этого народа искать покровительства, и предавать своих покровителей при удобном случае, ища себе других хозяев. Когда-то они звали наших дедов к себе, ища защиты от горцев, что поднялись против притязаний грузин, затем вошли в состав великой империи наследников достойного Сельджука, теперь же говорят, что мы – никем не званные захватчики, и терзают султанат со спины, когда он занят большой войной с дикими и алчными носителями креста. Что скажут о вас через полвека, и не станете ли вы первыми врагами тем, за кого сегодня проливали свою и чужую кровь?

Воин не стал ждать ответа. Уже сидя на коне, он крикнул:

– Подумай над моими словами, великий хан!

Удар камчи заставил коня всхрапнуть и понести чужого седока прочь, оставляя позади задумавшихся над его словами кыпчаков.

А в это время в грузинском лагере готовились к пиру. С гор гнали отобранный у крестьян скот, а посланные Давидом команды рыскали по оставленным сельджуками селениям, собирая то, чем не успели поживиться они. Вахтанг вместе с другими азнаурами вышел из царского шатра, испытывая двойственное чувство. Его, как и других, переполняла радость от выпавшего на долю сельджуков поражения, но она омрачалась гибелью племянника. Он с содроганием представил глаза своей сестры, ещё недавно потерявшей мужа, а теперь и единственного сына. Что он скажет ей, когда…

– Вахтанг! – вдруг окликнул его женский голос, который сейчас он меньше всего хотел бы слышать.

Азнаур обернулся и развёл руки, торопясь навстречу сестре.

– Хатуна! Как ты здесь?! – воскликнул он, мучительно размышляя, как сообщить ей страшное известие.

Но сестра уже знала о гибели сына. Он понял это, увидев её скорбные, заплаканные глаза и дрожащие губы. Женщина бросилась брату на грудь, и зарыдала, давая волю слезам. Вахтанг, что-то говорил, успокаивал её, прекрасно осознавая бесполезность своих слов, но Хатуна вскоре взяла себя в руки.

– Как это случилось? – спросила она, отстранясь.

Князь глубоко вздохнул.