Картина

-–

Он позвонил ей сегодня в офис, сообщив о неприятном происшествии, случившемся с ним прошедшей ночью. Он опасался, что этот его звонок будет принят на том конце телефонного провода равнодушно, просто как констатация внезапно возникших сложностей в наметившейся обоюдовыгодной сделке. Но он ошибся. Анжелу услышанное очень расстроило. Она долго разговаривала с ним по телефону, искренне, по крайней мере, так ему казалось, интересуясь его самочувствием и подробностями произошедшего с ним инцидента, и в завершение разговора, о счастье, обещала сегодня вечером заехать в больницу навестить его. Весь день он прождал этой встречи, надеясь, что она избавит его от тягостных мыслей, окутавших его пеленой унылого пессимизма.

И вот она стояла на пороге больничной палаты, грациозная, соблазнительная пантера в мешковатом больничном халате пятьдесят второго размера.

– Привет, – сказала она, – вот, привезла тебе немного провизии, чтобы быстрее поправлялся, а то больничная диета годна лишь для интенсивного курса похудания. А у тебя в этом, как я понимаю, пока необходимости нет. Кстати, ты один в палате лежишь?

– Да, а почему ты так удивленно об этом спрашиваешь?

– Ты в соседние палаты заглядывал?

– Нет, а что?

– Так ты загляни как-нибудь на досуге, тогда станет понятнее?

– Эта женщина, которая меня сбила, сказала, что у нее врач здесь знакомый.

– Ну, тогда понятно чем объясняется этот комфорт, если конечно это не просто врач, а например – заведующий отделением?

– Смеешься что ли? Это ты называешь комфортом?

– Я не смеюсь, ты с Москвой наш медицинский сервис не сравнивай. Одноместная палата с холодильником и телевизором – для нас это, прямо скажем, блат высоко уровня.

– Даже так?

– Именно. Что врачи говорят? Долго тебе придется здесь задержаться?

– Положено десять дней, но я так долго не собираюсь здесь валяться. Как только почувствую, что в норме – сразу выписываюсь.

– У меня есть предложение, чтобы время не терять, ты можешь передать мне ключи от квартиры, чтобы я могла клиентам показать.

– Но ты сама вроде бы этим не занимаешься?

– Ничего, подежурю час-другой в твоем музее после работы. Клиент – прежде всего. – Усмехнулась она.

– Если так, тогда вопросов нет. Только где же у меня ключи? А…кажется они остались в одежде, а ее у меня забрали. Ладно, сейчас уж за ними не пойду, потом как-нибудь. Надеюсь, что ты еще заглянешь?

– Конечно. Завтра у меня не получится, но послезавтра обязательно зайду. Послушай, Павел, та женщина, которая тебя сбила и привезла сюда – она назвала свое имя?

– Нет. Честно говоря, она в машине на меня так странно посмотрела, что меня всего передернуло. Такое ощущение, что лицом к лицу с ведьмой встретился. Б-р-р-р-р…

– Что, такая страшная?

– Не скажи. Выглядит она даже очень ничего. Вот только этот взгляд… В общем желание знакомиться у меня после этого как то пропало. А права качать? Так не в том состоянии я был – все плыло перед глазами, словно в тумане.

– А номер машины?

– Нет, Анжела, не помню.

– Ладно, разберемся.

– Да тебе то это зачем? Чувствую я себя уже лучше. Дня через три, дай Бог, буду уже совершенно здоров. К тому же, скорей всего, это я виноват, даже не помню, какой сигнал светофора был, когда я улицу переходил.

– С сотрясением мозга тебя вряд ли так быстро отсюда выпустят. Так что отдыхай, поправляйся, а мне пора.

– Анжела, погоди минутку. Все хотел спросить у тебя – откуда появилось это странное название вашей центральной улицы – проспект Поющих Каштанов?

– Это ее старое название…его вернули только лет пять назад. В годы советской власти, как и во многих других городах, это был проспект Ленина. А откуда взялось? Есть одна красивая история, больше похожая на сказку, чем на правду, но тем и интересная.

Дело было где-то в начале нашего века. Губернатор этого города отдыхал в одном из чудесных уголков Крыма и ему, якобы, очень понравились местные каштаны. Он загорелся желанием иметь такие же в своем городе. Ему посоветовали одного человека, который мог бы все это организовать. Они встретились, обговорили условия сделки и ударили по рукам.

Весной в город пришел большой обоз с саженцами. Вот только губернатор к этой своей затее уже совсем поостыл. Вернее так, против каштанов он ничего не имел, но оплачивать их доставку совсем не хотел…и не стал. Человек, с которым у губернатора был договор, сильно рассердился и сгоряча сказал ему, что не пройдет и года, как смерть настигнет обманщика, и что каштаны будут первыми, кто поведает ему об этом. Губернатор велел отправить наглеца в тюрьму. А каштаны посадили вдоль центральной улицы.

В том же году, в один осенний вечер, возвращаясь в карете по центральной улице домой после какого-то увеселительного мероприятия, губернатор услышал странную, невероятно грустную музыку. Он спросил жену и кучера – слышат ли они чего-нибудь необычное, но они ничего не слышали. Тогда он сильно испугался, вспомнив пророчество обманутого им человека, и поведал о своем страхе жене. Она же только посмеялась, сказав, что он слишком много выпил в гостях.

Через неделю губернатор умер от сердечного приступа, а история о загадочной музыке и пророчестве обманутого губернатором человека пошла гулять в народе.

Почти все каштаны лет пятнадцать назад спилили под корень – мешали развитию коммерции. Оставили только один. Ты, наверное, видел его.

– Это тот, что рядом с художественным салоном?

– Да, это он.

Анжела ушла, поцеловав на прощание Павла в щеку, оставив его одного коротать часы в больничной палате "блата высокого уровня".

ГЛАВА 3

Борис Наумович Геллер работал экспертом по живописи в городской картинной галерее Семиградска вот уже более четверти века. В этом году ему должно было исполниться шестьдесят, и он с нетерпением ожидал этого события, в результате которого его невысокие доходы должны были пополниться государственной пенсией. За свое место он не переживал, потому что найти специалиста, равному ему, в провинции было довольно сложно, да если бы такой и нашелся, вряд ли бы он стал работать за то нищенское жалование, которое получал Геллер.

Работу свою он любил страстно и самозабвенно. Старинные холсты, десятки химических реактивов, хранящихся в пузатых стеклянных колбах, редчайшие каталоги и научные книги по экспертизе, прибор диагностики ультрафиолетовыми лучами – все это и еще сотня других специфических вещичек составляла его уединенный и недоступный для других мир, в котором он находил радость, понятную лишь узкому кругу посвященных.

Единственное, что отравляло ему жизнь – это болезненное пристрастие к алкоголю. Зеленый змий вот уже несколько лет подряд не выпускал его надолго из своих объятий, периодически бросая в пучину отчаяния, одиночества и страха. Геллер боролся с этой своей слабостью, насколько хватало силы воли и денежных средств. Но еще ни одна победа не принесла ему долгожданного мира с самим собой.

Борис Наумович взглянул на потускневший циферблат своих стареньких часов, выпущенных заводом "Луч" более пятнадцати лет назад. До окончания рабочего дня оставалось чуть менее двадцати минут. Скоро выставочные залы покинут последние посетители, двери музея закроются для посторонних и все сотрудники соберутся в небольшой уютной гостиной, чтобы отметить День рождения Антоши Лузгина – его любимого ученика, талантливого эксперта и интересного, перспективного художника.

– Борис Наумович! Тут клиент по вашу душу. Займитесь им, пожалуйста, только не опаздывайте к столу! – услышал он громкий, отрывистый, как барабанная дробь, голос.

– Верочка, опять вы кричите, неужели нельзя разговаривать потише, – обратился он к стоящей в дверях женщине, крупные, округлые формы которой казались несколько неуместными в интерьере его небольшой каморки, – неужели нельзя было предложить прийти ему завтра?

– Пробовала – не получилось. Очень уж настырный попался, говорит, что у него каждый день на счету, – ответила она, поведав тем самым Геллеру лишь половину правды. Сообщать же о том, что за уступчивость ей перепала пятисотрублевая купюра, она, конечно же, не стала.

Геллер пытался было возражать, но делал это как-то робко, неуверенно, словно заранее был убежден в бесперспективности своих усилий. Когда же в проеме дверей он увидел молодого, прилично одетого человека лет тридцати – тридцати пяти, то сразу смутился и попытался скрыть свое замешательство, взяв с полки первый попавшийся каталог и начав быстро и бесцельно перелистывать его страницы. Вошедший мужчина держал в руках несколько картин, обернутых в плотную бумагу и перевязанных жгутом, который обычно используется на почте для упаковки посылок и бандеролей.

"Ну почему, почему этот мальчишка приперся со своими картинами именно сегодня и именно к концу рабочего дня" – сокрушался Геллер, – "почему всякие неприятности достаются обычно мне, а других обходят стороной".

– Борис Наумович, извините, пожалуйста, что я так бесцеремонно проник сюда. Мне необходима квалифицированная консультация в отношении вот этих картин. Время поджимает, каждый день на счету. Я буду вам очень благодарен, если вы согласитесь мне помочь.

Геллер повидал за свою долгую жизнь немало людей, которые произносили в его присутствии эту туманную, загадочную фразу – "я буду вам очень благодарен", поэтому он прекрасно знал, что каждый вкладывает в это сочетание слов свой смысл. На этот раз опыт и чутье подсказывали ему, что благодарность будет вполне материальной. Осознав это, он воспрял духом, оторвал взгляд от книги и произнес: