От Я до А

– Да-да, а еще посмотри налево, потом направо, как нас учили. – подтвердил Шумов. – В общем, бежим после обеда, а кто не пойдет, тот трус и баба!

После такого подведения итогов всему вышесказанному никому не захотелось быть трусом, а тем более бабой. В те беззаботные времена мы еще не знали, что бывают мужчины, которые не совсем мужчины, но бабой не хотелось быть совсем по другому поводу. Потому что это было стыдно, унизительно и не по-пацански.

Операция, которая могла бы иметь кодовое название «Мал мала меньше бегут в никуда», на самом деле началась не после обеда, а после полдника, когда нашу группу вывели на ежевечернюю прогулку. Семеро смелых, под предлогом игры в кустах, подкрались к дыре в старом сеточном заборе. Борька Руков критически осмотрел дыру с рваными краями, в которых зловеще торчали проволочные штыри.

– Острые, – сказал он, с испугом трогая пальцами равнодушный холодный металл, – можно поцарапаться или одежду порвать.

– Не ссы, – ответил ему Андрюха, который взял на себя роль идейного вдохновителя и руководителя побега. – Партизанам от фашистов и больнее было.

И он первым ловко, не смотря на большую башку, протиснулся в отверстие. Пацаны один за другим, кряхтя и суетясь, полезли на вожделенную волю. Я лез предпоследним и все-таки слегка зацепил футболку на спине, сразу же почувствовав, что надорвал ее.

Наш лихой отряд на полусогнутых быстро перебежал через дорогу и скрылся в не очень густом подлеске.

– В рассыпную! – крикнул кто-то, я не понял кто именно, и мы, как молодые брачующиеся лоси, с треском и хрустом ломанулись по кустам. Через пару минут все стихло, мы залегли. По правде сказать, валяться в одиночестве в траве было безумно скучно, и не только мне. Через некоторое время мы начали переговариваться и перекрикиваться между собой. На эти окрики и вышел спецотряд из детсада, состоящий из заведующего, нескольких воспитателей, нянечек и сторожа. Весь наш партизанский отряд пал смертью храбрых, правда немного позднее, разрозненно, каждый в своем доме, получив по крепкой родительской затрещине. Не получилось из нас маратов казеев и володь дубининых, ибо любое начинание, даже самое отчаянное, требует тщательной и продуманной подготовки. Взять свое наглостью и нахрапом удается очень немногим и крайне редко.

Лядыч

В подготовительной группе в наш коллектив на постоянной основе влился новичок, с которым жизнь не разводит меня до сих пор. Звали его Колька Лядов. Парень был сильно конопатым и слегка ушастым, и мне он сразу же жутко не понравился, так как был необычайно умным, подчеркнуто спортивным и обладал неплохими лидерскими задатками. А еще этот гад приволок с собой в садик чудесный набор пластиковых солдатиков, чем заслужил огромный респект почти всех пацанов группы. Кроме одного, который воспылал к нему лютой ненавистью и отчаянной ревностью. В один из первых дней в порыве беспомощности я обозвал его ушастиком, тем самым чуть не доведя дело до жестокой, кровопролитной разборки. По непонятным для всех участников причинам конфликт сам собой сошел на нет за довольно-таки короткий промежуток времени. Дети есть дети, и помнить обиды и неприятности в течение долгого времени зачастую они не в состоянии.

Колька внес решающий вклад в окончательную победу по всем фронтам над нашим извечным врагом – параллельной логопедической группой. Особенно ярко это проявилось в наших футбольных противостояниях. Андрюха Шумов прозвал их команда «Клей «Момент», черт его знает по какой причине. Разве можно догадаться, какие логические умозаключения формировались в его огромной башке? Так как Колька к тому времени уже занимался в футбольной секции, он уже был неплохо обучен, довольно техничен и обладал убийственным ударом с левой ноги. Понятно, что вся наша игра строилась через него.

Как говорили в свое время в «Спартаке»

– Не знаешь, что делать с мячом, отдай его Гаврилову.

Мы же с удовольствием отпинывали снаряд в сторону Кольки, а он забивал в ворота «Клея «Момента» гол за голом. Случались и казусы, вроде того случая, когда Юрка Мушин, игравший роль воротчика, пропустил мяч в сетку между ног после шального удара с центра поля.

С Колькой, или как его чуть позже прозвали друзья, Лядычем, мы необычайно сдружились и проводили много времени в играх и проделках. Одним из наших любимейших занятий было ловить майских жуков различными способами. Добыча жуков, как правило, начиналась в конце апреля, когда снег уже окончательно сходил, и земля немного оттаивала. Мальчишки сбивались в группы и вооружались лопатами, как старатели, и шли в места, которые годами приносили неплохой улов. Мы обычно этим занимались в лесопарковой зоне школы-интерната, любовно прозванную в народе Батор, как сокращение от инкубатора. Там росло много берез, под корнями которых пацаны самозабвенно переворачивали тонны грунта в поисках заветного коричневого жучка. Некоторые, самые нетерпеливые, собирали в свои загашники и попадавшихся время от времени личинок. Видимо, препарировали их в домашних условиях или пытались вырастить из них взрослых особей через пару лет. Усердию, старанию и выносливости мальчишеской братии мог бы позавидовать небольших размеров экскаватор. Вряд ли он перекапывал столько за весьма короткий уральский сезон, сколько один юный индивид в погоне за бесценным копошащимся сокровищем.

Чуть позже, в начале мая, лопаты сменялись на кирпичи и колотушки, и по утрам можно было услышать отчетливый и гулкий перестук по березовым стволам. Налетавшиеся ночью и оцепеневшие ото сна жуки пачками валились нам под ноги, и мы их собирали, выцарапывая из травы. Между прочим, помимо природного деления на самцов и самок, пацаны дополнительно градировали их по-своему, добавив категорий и немного разнообразив скучную обыденность. В наших местах, видимо из-за особенностей глинистой почвы панцирь и лапки жуков были окрашены в коричневый цвет, но иногда попадались особи либо с черным панцирем, либо с черными лапками, либо и с тем и с другим вместе. Самец с черными панцирем и лапками считался Вожаком, и представлял из себя очень ценный экземпляр. Одного такого жука можно было обменять на полста обычных, ничем непримечательных бойцов. Соответственно, самочка с подобными цветовыми характеристиками считалась Вожачкой. Жук с одним лишь черным панцирем назывался Разведчиком, а в мальчишеской среде и вправду считалось, что хрущи с подобным окрасом первыми вылетали из своих убежищ по вечерам. Обычная, но очень толстая самочка презрительно обзывалась Поварихой, видимо по аналогии с женщинами, которые работали в системе детского общепита и худобой не никогда не отличались.

Несколькими годами позже, когда родители стали отпускать гулять на подольше, мы стали ловить жуков в сумерках, когда они начинали свой вечерний моцион. Счет пойманных особей шел на сотни, а то и тысячи, и я сейчас удивляюсь, как мы их вообще не истребили в нашей местности? Один раз после вечерней ловли мы с Серым приволокли домой полную трехлитровую банку жуков.

Ходили слухи, что в аптеках принимают крылья жуков для производства лекарства, и, якобы, некоторые особо ушлые ловцы смогли сколотить на этом промысле небольшие состояния. Но я не припомню, чтобы кто-то на самом деле относил майских фармацевтам для их зловещих опытов. Мы и сами были горазды устраивать жукам нечеловеческие пытки. Кололи их иглами, обливали бензином для зажигалок и поджигали, глядя, как они ползли в объятиях пламени. Таким извращенным способом мы познавали этот мир и его природу, на собственном опыте составляя представление о добре и зле.

Пока мы жили на Заречной, отец мне и Серому строго настрого запрещал пересекать основную проезжую часть на улице Ветлужской, которая делила наш микрорайон на две неравные части – Синюю Яму и Верхнее Заболотье, как прозвал их все тот же неугомонный Димка Колганов. Поэтому мы практически и не бывали в Синей Яме, той части, которая примыкает к Транссибирской магистрали. Мы не воспитывались в тепличных условиях, но этот наказ выполняли неукоснительно, ибо понимали, что пока еще малы, а правил дорожного движения не знаем. Скорее всего, батя был прав, оберегая нас от этой дороги, потому что в разное время там много детей было сбито на смерть.

Но Лядыч жил по ту сторону, и эта особенность немного подтормаживала развитие нашей дружбы, а, может быть, охраняла целостность моей задницы. Мощь нашей дружбы в полной мере проявилась позже, после переезда нашей семьи, когда мы стали жить в соседних домах и начали ходить в один класс.

Рог и конфеты

В садике иногда были веселые приключения, но вне его пределов приключений было гораздо больше, и зачастую они были более богатыми на эмоции и кровавыми на последствия.

В ту пору, про которую я рассказываю, Киса имел чудесный ярко-зеленый картуз в белый цветочек. Это сейчас все поголовно ходят в бейсболках и прочих буржуйских головных уборах с козырьками, а тогда картуз мог считаться символом достатка, жизненного успеха и почти таносовского всемогущества его владельца. Тем больнее и горше было свергаться вниз обладателю подобного чуда.

В очередной раз покоряя просторы улицы, мы с ним наткнулись на группу ребят постарше. Не то чтобы у нас с ними возник конфликт на почве личной неприязни, но поиздеваться над малышней никогда не было зазорным для оболтусов повзрослее. Вот и эти уличные бродяги имели на нас определенные виды. Но мы, не будь глупцами, поспешно ретировались подальше от них, установив между нами и ими безопасную буферную зону. Многие советские дети прошли в своих уличных забавах через праздное метание различных предметов, таких как старые пластинки, обломки и куски фанеры или ДСП. Вот и эти старшаки развлекались подобным образом, а один из них метнул кусок фанеры в нашу сторону, которая, красиво вращаясь, воткнулась в кисину голову, пробив чудесный зеленый картуз в белый цветочек, который немедленно начал пропитываться кровью. В мгновение ока старшаки растворились в воздухе.

После того как у Кисы на голове внезапно вырос почти лосиный рог, мы немедленно побежали к нему домой, дабы порадовать бабушку с дедушкой. Дверь нам открыла бабушка и, при виде красавца внука, немедленно хлопнулась в обморок, даже несмотря на то, что вообще-то была врачом-дерматологом. Уж кто-кто, а дерматологи за свою увлекательную практику видят ужасы и похлеще. Но тут всем на помощь пришел дедушка, врач-рентгенолог, и оказал первую и достаточно квалифицированную помощь пострадавшему.

В плане швыряния в людей всякой херни я тоже был далеко небезгрешен. Как-то даже угодил в голову девочке из соседнего дома, из-за чего ее мать после приходила разбираться с моими родителями. В результате чего я понес заслуженное наказание с отбыванием энного количества времени в углу. Еще в одном случае пострадал мальчишка из другого соседнего дома, в которого я сначала швырнул куском грязи при помощи подручного средства – палки, а потом, когда он обратился в бегство, засветил между лопаток куском битого кирпича.

Кидание предметов с причинением различной степени тяжести здоровью или целостности какой-либо конструкции во все времена было одной из любимейших мальчишеских забав. Мы втроем, я, Киса и еще один наш детсадовский друг Лешка Громкосвистов, по кличке Свист, кидались конфетами и яйцами с балкона третьего этажа кисиного дома по проезжающим мимо автобусам. Вообще-то конфеты были продуктом дефицитным, но, когда у вас в наличии целый ящик круглых лимонных драже, трудно удержаться от баловства, тем более если к тому времени уже серьезно их пережрал. Согласитесь, это же очень весело, когда солнечные шарики стукаются о борт и крышу Икаруса и, смешно подпрыгивая, скатываются вниз по дороге. И не мне вам рассказывать, как эффектно расплескивается об какую-нибудь поверхность куриный эмбрион, мастерски пущенный умелой рукой.

Мы с братом все детство не испытывали недостатка в конфетах, ибо мама нас постоянно снабжала ими, пользуясь бесконечными московскими запасами. В домах многим моих друзей конфеты преспокойно могли храниться в вазочках годами, со временем разлагаясь на несгораемые фракции. Меня всегда это удивляло, потому что от нас конфеты всегда прятали, и более пары часов в посудине они бы явно не пролежали. Прятать-то прятали, но вместе с тем воспитывали в нас сыщиков и следопытов, так как сладости мы находили ВСЕГДА. В результате одного из наших многочисленных квестов Серый на антресоли обнаружил подушечную наволочку, полностью набитую шоколадными, и моими любимыми, конфетами «Цитрон». Естественно, мы немедленно принялись их оттуда таскать по одной-две-три штуки. Логика была такая: ну, возьму я пару штучек, и все равно будет незаметно. Беда в том, что брат размышлял точно также, и количество содержимого наволочки таяло с катастрофической быстротой. Мама ахнула, увидав какое опустошение мы произвели. И это всего-то за одну ее поездку, то есть неполных трое суток.

А в серванте, для особых случаев в виде внезапных гостей, абсолютно в открытую хранились конфеты в коробках, ибо оттуда их не сопрешь, не нарушив целостности упаковки. Но пытливый детский ум и тут придумал выход из положения. Дело в том, что некоторые коробки по краям заклеивались всего лишь одной полосочкой узкого скотча, аккуратно отлепив который, можно было вытащить все содержимое и также аккуратно залепить обратно. Мне даже порой становилось жаль тех самых гостей, которым не довелось попортить свои зубы сладким.

Мороженое в моей жизни, как лакомство, до сих пор занимает значительное место, а уж в детские годы это и вовсе был культ, которому мы все без исключения истово поклонялись. До тех самых пор, пока на рынках и в ларьках в изобилии не появились турецкие жвачки. Разнообразие вкусов и видов мороженого, как всегда, нам обеспечивала мама. Из московского довольствия нам достаточно жирно перепадало всяких прочих «эскимо», «лакомок» и еще какой-то штуки на палочке в желтой глазури.

Однажды, купив в гастрономе продуктов по маминым спискам, мы с Кисой на сдачу приобрели мороженое, по три вафельных стаканчика с чудесным сливочным наполнителем.

– Давай жрать наперегонки, – предложил я. И, не дожидаясь ответа, тут же вгрызся в первую свою жертву. Мы принялись усердно лизать, сосать и грызть холодное содержимое лакомства, закусывая тестом стаканчика. В итоге, благодаря опыту, победил я, Киса же безнадежно отстал и вообще не смог доесть третью порцию. Я по-дружески ему помог, с удовольствием погрузив в свою пасть ее содержимое. В результате соцсоревнования этот слабак простыл, и некоторое время мучился горлом. Мне же было хоть бы хны. А хоть бы хны мне было потому, что батя время от времени покупал нам с братом мороженое целыми коробками. В которых, если не ошибаюсь, было по 39 штук. Так что опыт поедания мороженого в больших количествах у меня имелся изрядный. Купив однажды такую коробку, отец, уезжая на работу, сказал нам:

– Ешьте только после еды.

А мы его уплетали и до еды, и вместо еды, и, конечно же, после. В итоге коробка исчезла почти моментально. В общем, после такой подготовки, какая у меня была, Киса вряд ли мог надеяться на победу в этом состязании.

Единственным ребенком, который бы смог мне составить конкуренцию в этом виде программы, был мой двоюродный брат Леха.

Леха

Леха был сыном брата моего отца – дяди Гены, а жили они все в Орджоникидзевском районе, на Гайве. Он был неумеренно шустрым и бесподобно ушлым пацаном. Меня постоянно восхищали его придумки, уловки и хитрости, на которые Лехан был падок прямо-таки с воздушной легкостью. Именно от него я узнал, что огрызки от яблок и фантики от конфет можно не выбрасывать в мусорное ведро, а преспокойно засунуть за батарею или зашвырнуть на шифоньер. Его мозг был неистощим на изобретение всяких изощренных шалостей, которыми он щедро со мной делился. Причем я, как мог участвовать в этих шалостях, так и становиться их намеренной жертвой. Но на Леху нельзя было обижаться, ибо он проделывал все свои шуточки настолько филигранно и незлобиво, что за них ни сколько не хотелось въехать кулаком в его наглую глумящуюся физиономию. Как-то его мама, тетя Нина, попросила Леху помочь по дому, мотивируя тем, что иначе он останется без своего обычного поощрения. Он тут же беззаботно отказался коротким:

– А! Наплевать!

Тетя Нина моментально вскипела:

– Тогда и на тебя наплевать!

– Ничего, я вытрусь полотенцем, – и тут не сплоховал Алексей. Он был старше меня всего на три месяца, но в детстве я воспринимал его как полноценного старшего брата, и мы с ним разыгрывали роли ведущего и ведомого во всех проделках.

Леха вместе с родным младшим братом Сашкой болтались между общагой, выделенной дяде Гене от автобазы, на которой он работал, и домом деда на Шоферском в переулке под веселым названием 2-й Звонкий. По выходным этот дом превращался в арену веселого алкогольного пира, шабаш, в котором участвовали дядя Гена, его шурин и старший брат тети Нины – дядя Коля и мой отец. Все эти посиделки сопровождались буйным шумом, смехом, обязательной баней, бесконечным потоком алкогольных напитков и грудами простой, но вкусной и сытной еды. Мы с Лехой принимали во всей этой вакханалии непосредственное и деятельное участие за исключением того, что не употребляли алкоголь. Мы практиковались в армреслинге с изрядно захмелевшими отцами, дядьками и соседями, горланили с мамками и тетками застольные песни, постоянно мешались у всех под ногами, обжирались сладким, бессовестно клянчили у родителей деньги «на лимонад» и делали еще много всякого хорошего и не очень. Зимой мы могли съезжать по скату заснеженной крыши дома на такую же поросшую сугробами крышу гаража, летом играть в прятки с мелкими – Серым и Саней, нещадно их обманывая и поколачивая, если они не соглашались с итогами очередного кона игры.

Как-то так повелось, что в первые годы своих жизней мы с Лехой часто путешествовали вместе к родственникам отца и дядьки. На первом году нас увезли на лето вместе с мамами на Кубань к бабушке Жене – матери бати и дяди Гены, поближе к солнцу и климату более благоприятному, нежели уральский. Леха к тому времени уже начал ходить, а я ползал по траве на бабушкином дворе и подбирал опавшую шелковицу, которая чернилами раскрашивала мне ручонки и пухлую мордочку. Сама Баба Женя и встречала нас на вокзале, будто могучий ледокол вспарывая толпу с криками:

– Нина! Дуся! Где вы?!

Бабушка просто не знала в каком вагоне мы ехали. Восторга и шума прибавилось в разы, когда она наконец нас отыскала. Она тут же деятельно организовала погрузку нашего многочисленного скарба в нанятую машину, и мы покатили в светлое кубанской огородное будущее.

Мама с тетей Ниной дикими глазами вечного фруктово-ягодного дефицита смотрели на южное изобилие. Баба Женя перед приездом внуков натаскала с бахчи во двор целую гору арбузов и, усадив всех за стол прямо на улице, приносила по арбузу, взрезывала его, пробовала кусочек и, со словами:

– Не сахарный! – либо – не сочный! – швыряла его назад через плечо на усладу свиньям. Обалдевшие от увиденного, снохи схрумкали бы и эти «не сахарную» и «не сочную» ягоды до зеленых корок, а то и заодно с ними. Вместе с нами туда приехала и трехлетняя Лена, моя двоюродная сестра, дочь тети Нади, маминой сестры. Она к тому времени была уже довольно сознательной и самостоятельной гражданкой, и ей предоставили право самой ходить в туалет. Чем она, естественно и занималась, но для удобства делала все дела прямо на дорожке у порога дома. По утрам бабуля непременно вступала в говно и разорялась:

– Мать-перемать! Лена! Ну, сходи ты вон туда, в травку, не на дорожку!

На что сестренка ей отвечала:

– Я не могу, мне трава жопу щекочет.