Воля над Хаосом

Когда говорят о «быстром обществе», нужно иметь в виду, что управление постоянными быстрыми изменениями, управление скачками и есть синтез экстремальной и регулярной позиций. Идентичность метаэлиты при этом переносится в позицию «Над». Идентичность определяется не ориентацией на стабильные формы, а на саму направленность управляемых изменений.

6.6. Управление катастрофическими переходами – то особое качество, которым должна владеть метаэлита. Катастрофа отменяет прежние правила и порождает новые. Само рассуждение о катастрофах неявно подразумевает изменение правил и нормативов. Но уже сам факт осознанной и целенаправленной трансформации правил означает наличие инстанции, стоящей над правилами. Именно выделение такой инстанции и есть первый шаг к формированию метаэлиты, способной управлять историопластикой.

Проблема управления процессами «Быстрого мира», а тем более катастрофического мира, заключается не в скорости социальных процессов, а в быстром изменении правил, по которым ведется такое управление. Это неизбежно ведет к отказу от правил и нормативов как неизменной основы, на которой строится общественный порядок. Новый способ управления напоминает, скорее, «ручное управление».

Напомним: есть два способа управления социально-политическими процессами:

– за счет создания правил, законов, нормативов, которые упорядочивают процессы управления;

– непосредственное управление процессами «в ручном режиме».

Правила и нормативы неизменяемы и потому способствуют стабильности. Они хороши, когда есть механизм их трансформации в соответствии с возникающими задачами – «правила изменения правил». Но историопластика означает как раз отсутствие таких правил трансформации, а это означает, что в основу управления должна быть положена специально культивируемая воля. Тогда «ручной режим» становится не произволом и случайными некомпетентными решениями, а особым способом управления, требующим и особых качеств элиты, которые игнорировались до сих пор, и другой организации сознания управленцев. Такая организация может быть обеспечена только за счет использования определенных психотехник, нормирующих не управленческие акты, а акты порождения управленческих актов.

Нужна не позиция трансляции прежних форм как внешнего данного, а позиция постоянного создания этих и новых форм. Тогда они становятся понятны изнутри. То, что транслируется без понимания, становится господином со своей собственной траекторией и инерцией. Это нормальная позиция для регулярной зоны, но она исключает управление экстремальными переходами.

6.7. Когда во главу угла ставится последовательное развертывание управленческих смыслов, это значит, что при подготовке властной элиты на смену обучению правилам приходит обучение: а) удержанию смыслов, скрывающихся за социокультурными процессами и управленческими актами; б) развертыванию этих смыслов в акты управления. Процессы управляются смысловыми потоками, порождаемыми сознанием управленцев волюнтаристского типа.

Понимание и прозрачность социальных процессов достигается при их порождении. Управление уже заданным, пришедшим извне процессом, генерологией процессов, всегда сталкивается с непросматриваемыми составляющими, с парсикой процессов. Это требует особой внутренней культуры, которой сейчас нет или почти нет, – культуры управления теми аспектами психики, которые считаются спонтанными и ценятся в первую очередь именно за спонтанность.

В социокультурной практике некоторые спонтанные процессы становятся высокоотнормированными в определенных видах деятельности. Мышление исследователя или разработчика технологий использует и рафинирует процедуры мышления для отнормированных задач, и мышление становится профессиональным инструментом, безразличным к внепрофессиональным задачам. Воспитатель должен превратить в рабочий инструмент набор эмоциональных реакций и спонтанных коммуникативных актов по отношению к детям, воспроизводя при этом эмоциональные структуры, естественные для родителей. Управленец, работая в высокосплоченной команде, должен превратить в профессиональные механизмы акты эмоциональной и оценочной коммуникации.

Метаэлита должна уметь работать с собственным сознанием. Овладеть собой, чтобы овладеть миром – это профессионально важное качество метаэлиты. Иначе не получится управлять быстрыми процессами в условиях хронического изменения «процессуальных правил».

Но, чтобы работа управленца не превращалась в корыстный произвол, необходимо соотнесение его работы не с конкретными обстоятельствами, а с задачами, стоящими перед гиперцивилизацией. А эти задачи требуют уже принципиальной онтологии с религиозной основой, без которой не обойтись.

Глава 7

Церковь, культура и технологии

7.1. Сейчас распространена простая и изящная схема «премодерн – модерн – постмодерн» (ПМП), которая часто используется для характеристики текущих социокультурных процессов. Однако эта схема охватывает лишь узкий сегмент культуры, аккуратно вытесняя в фон все, что ей не соответствует. ПМП – хороший инструмент для понимания некоторых сторон современности (а значит, и для управления ими), но, хотя схема и позволяет управлять отдельными фрагментами реальности, всегда остаются потенциальные каналы управления, находящиеся вне схемы.

Постмодерн – это не эпоха, а лишь одно из многих направлений современной мысли – распространение осознания на неопределенные области, принципиально невоспроизводимые в стабильных и упорядоченных формах. В этих областях нет иерархий, нет четких соотношений смысла и знака. Собственно, так было всегда – во все эпохи некоторые мыслители пытались проникнуть за пределы упорядоченного мира, туда, где нет законов и правил. Проникнуть с намерением начать управлять этим «запредельем». Однако постмодерн означает противоположный процесс – не вторжение в мир Хаоса, а подчинение мыслительных и, шире, культурных конструкций Хаосу. Отсюда и смешение ранее раздельно существовавших культурных реальностей, и концепт Хаосмоса. Уравнивание ценностей и разрушение ценностных иерархий создает впечатление нового подхода, но касается лишь немногих современных творцов. Сохраняется и преобладает обычный стиль рассуждений и обычные формы искусства. И культура Модерна никуда не исчезла, и культура Традиции сохраняется в уцелевших оазисах.

Впрочем, расширение термина «постмодерн» на всю культуру современной технологической эпохи показательно. Считается нормой, что все ценностные иерархии становятся множественными, равноправными и в равной степени подвергаются сомнению (отсюда и «диктат иронии» в произведениях, которые хотят идти в ногу с «постсовременностью»).

С этим хорошо согласуется и расширительное толкование сетевых принципов социальной организации, и введение понятия «нето-кратии». Все это признаки «горизонтализации» Культуры. Еще не так давно Культура возвышалась над фактами жизни, Культура определяла, что выше и что ниже, что норма и что извращение в человеческой деятельности. Высшие формы Культуры транслировались вниз, в обыденность. Но теперь в том расширяющемся сегменте Культуры, что называется «постмодерном», ценностные вертикали исчезли.

Тревожная проблема постмодерна не только в выходе за пределы иерархически организованной картины Мира, не только в «недоверии в отношении метанарративов» [87 - См. Lyotard, Jean-Francois. The Postmodern Condition: A Report on Knowledge. Trans.Geoffrey Bennington and Brian Massumi, Minneapolis: University of Minnesota Press,1984. Русский перевод: Ж.-Ф. Лиотар. Состояние постмодерна. «Институт экспериментальной социологии», Москва, «АЛЕТЕЙЯ», СПб., 1998.], но и в отсутствии организующей роли субъекта, подчинении субъекта внесубъектным силам. Постмодерн – это не сила, упорядочивающая Хаос, а слабость, сотрудничающая с дезорганизацией. Нам нужен не постмодерн, а трансмодерн. Не эволюция, а трансгрессия. Выход «За». Для этого нужна особая позиция-«гипер», позиция-Над. С этой позиции «сверхчеловек» – это не более совершенное существо, следующее за человеком, а позиция, из которой производится изменение человека, позиция Воли.

Постмодерн – реакция Культуры на переход роли формирующего фактора к Технологиям. Культура предшествует Технологиям и порождает их. Но Культуре предшествует Церковь и так же, как Технологии являются вначале производным от работы Культуры, а потом становятся самостоятельным феноменом, так же и Культура порождается Церковью, а потом автономизируется от нее. Цепочка Церковь – Культура – Технологии – это цепочка последовательной утраты высоты и объемности понимания Бытия, но, одновременно, и расширение вариативности возможных Миров и способов воздействия на них. Культура завершается равномерной релятивизацией ВСЕГО, и ничто более не препятствует Технологиям стать новой организующей силой. Постмодерн, при всей ограниченности его влияния, – лишь отражение этого процесса.

7.2. Церковь – не социальный и не культурный институт, а территория соприкосновения с Истиной, и долгое время нормативы жизни цивилизации определялись ею. Люди приходят в Церковь в поисках понимания своей роли в Бытии, в поисках соотнесения себя с тем, что за пределами. Все остальное – лишь отдельные аспекты соприкосновения того, что Там, с тем, что Здесь.

В церковной символике заключены все истины о Бытии, доступные сознательному существу в человеческой форме. Тем, кто ищет руководства и служения, открываются возможности внешней и внутренней дисциплины, те, для кого главной задачей становится восстановление внутренней свободы, обнаруживают методы преодоления обусловленностей, а ищущие знания того, что за пределами, получают понимание трансцендентного и возможность мистического опыта.

Церковь и только Церковь соприкасается с Истиной. Истина выражается в символах, которые невозможно превратить в однозначные стройные утверждения, – они превышают возможности существующих логических средств. Истина не доказывается, а узнается. Свобода – реальная внутренняя свобода – понимается как отражение тех аспектов Бытия, которые выше всех возможных описаний и определений.

Но есть и Культура – ‘'способность разворачивать смыслы… попытка последовательного, в идеале «бесшовного», осмысления мира»[88 - А.В. Смирнов. Сознание. Логика. Язык. Культура. Смысл. М., Языки славянской культуры, 2015, с. 14.]. Истины отражаются в человеческих языках, к ним становятся применимыми операции мышления и символизации, и эти отраженные истины образуют начальный слой Культуры. Ценным становится не то, что за пределами, а отражение запредельного в проявленных формах. Культура стремится выразить эти отражения и все возможные их вариации совершенным образом. Так создается и поддерживается первичная культурная оболочка Церкви – Традиция.

Но потом наступает период, когда отражения Истины начинают взаимодействовать между собой. К этим отражениям применимы различные логические, грамматические, метафорические операции, преобразующие их в новые формы. Мы можем сказать: «положение вещей таково», при этом наш язык предрасположен к тому, что можно сказать, что оно может быть «таково», а может быть и «не таково». А может быть, и не так, и не эдак. Появляются отражения и искажения и Истины, и не-Истины, и того, что не является ни Истиной, ни не-Истиной, строится сложное здание отражений исходного высказывания. Так возникает автономная Культура, которая начинает из отражений создавать самостоятельные конструкции, отринув исходную задачу Культуры – отразить Истину, выразить ее, причем выразить совершенным образом.

Если Истина в Церкви открывается как смыслы, которые только потом превращаются в символы, изображения и тексты, подчиняя открывшимся смыслам выразительную среду, то в Культуре наоборот – тексты, изображения и музыка пробуждают смыслы, подчиняют их созданным Культурой формам. Средства Культуры подводят к смыслам – и отражающим, и подменяющим Истину.

Истина отражается в определенных смысловых конфигурациях, а смысловые конфигурации отражаются в культурных продуктах – философии, стихах, музыке, картинах, нормах и правилах. К истине «А» применимы операции «не», «если – то» и так далее, а в результате этих операций рождаются интеллектуальные конструкции, не содержавшиеся в вероучительных истинах. Вместо истин появляются персонажи. «Старый друг» Николая Гумилева – «умный дьявол» – уже никак не связан с реальным Дьяволом. Между Истиной и человеческим сознанием формируется слой смыслов, лишь отражающих Истину – и прямо, и искаженно, и лживо. Из знаков, составляющих высказывание, можно собрать высказывание с другим смыслом и т. д. Культура создает множество возможных миров (и они расширяют актуальное пространство человеческой жизни), но она не дает средства распознавания Истины среди множества других утверждений. Любая доктрина уравновешивается альтернативной доктриной.

Культура упорядочивает свое многообразие, вводя приемы распознавания правильного и неправильного. Мыслительные операции рафинируются, упорядочиваются логическими нормативами и рождается сначала философия, приводящая в соответствие друг другу видимую и невидимую составляющие Мира, а потом наука, направленная только на видимое – актуальное и потенциальное. Наука строит модели, и модели начинают подменять собой Мир. Наука нормирует философию, подчиняя ее знанию видимого, и начинает исправлять видимую часть Мира, сначала устраняя из него принципиально невидимые и недоступные пониманию стороны, а затем порождая технику, выстроенную по ограниченным законам мышления. Так рождаются Технологии. И теперь Технологии нормируют и философию, и науку.

7.3. Технологии не тождественны понятию технического мира. Техника в ее современном выражении лишь один из вариантов реализации Технологий. Технологии – это фундаментальное осознанное «как сделать». Технологии могут существовать и без техники (в ее современном понимании). Более того, технологии существуют всегда, эпоха Технологий означает лишь, что позиция «как сделать» становится тотальной, распространяясь на все то, что ранее было источником технологий – социо- и культурогенез.

Тезис ХАЙДЕГГЕРА:

«Техника – вид раскрытия потаенности. Если мы будем иметь это в виду, то в существе техники нам откроется совсем другая область. Это – область выведения из потаенности, осуществления истины»[89 - М. Хайдеггер. Вопрос о технике. В: М. Хайдеггер, «Время и бытие» (статьи и выступления). М., Республика, 1993.].

Этот тезис был справедлив для той эпохи, когда техника была производной от Культуры. Теперь же техника начинает порождать технику, не выявлять «потаенности», а создавать новые формы, опираясь на свои же, но ранее созданные формы.

Культура проявляет все признаки живого организма, и ее динамика подчиняется основному организмическому процессу – движению от простых глубинных форм, заключающих в себе все возможные дальнейшие варианты их развертывания, до все более дифференцированных, но вместе с тем и более поверхностных. Практически все культурологические модели в той или иной степени соотносят Культуру с основным организмическим процессом: отмечают стадиальность, взаимоотражение культурных форм и, в той или иной степени, фатальность культурогенеза. Но модели культурогенеза возникают сравнительно поздно, и дело тут не только в накоплении материала, который можно проанализировать.

7.4. По мере дифференцировки и снижения уровня Культуры (снижения по отношению к исходной позиции, когда Культура еще отражала Истину и соприкасалась с Церковью) у некоторых исследователей взгляд на Культуру отщепляется от актуального состояния Культуры, к которой они принадлежат. Культура «уходит вниз», а прежняя позиция взгляда на Культуру из прежнего уровня, ставшего «взглядом сверху», остается, и по отношению к идущей вниз Культуре она становится позицией-Над. Рефлексивная позиция усиливается. Появление культурологии означает шаг к позиции-Над. Исследователь, анализирующий процесс снижения уровня Культуры, претендует на позицию, не подверженную этому процессу. Так закладывается «кадровый ресурс» для «скачка-Над»: для тех, кто фиксирует этот процесс, одновременно сосуществуют все утраченные для других возможности. Рывок со дна Технологий к Культуре и Церкви возможен благодаря наличию такого сообщества.

Когда позиция-Над-Культурой осознается, появляется соблазн управления культурогенезом. Задача управления приводит к технологиям управления, но, поскольку Технологии были ориентированы на управление совершенно иными (сравнительно простыми) реалиями, они могут предложить лишь наличные простые средства, которые остаются недостаточными в отношении процессов, превосходящих эти средства по уровню сложности. Наличные технологии, вышедшие из-под контроля Культуры и не перешедшие под управление Воли, могут порождать лишь имитации Культуры. Отсюда и неудача коммунистического эксперимента создания особой пролетарской культуры – Культуру нельзя рациональным образом «изготовить» из отдельных элементов, но ее можно «породить», что доступно только более мощной, нежели Культура, инстанции, а не простым формам рационального мышления.

Чтобы управлять Культурой, опираясь на недостаточные средства, нужно упростить Культуру, предотвратить спонтанное появление неконтролируемых новых форм, «кастрировать» Культуру подобно тому, как хозяйки, желающие упростить свою жизнь, кастрируют котов. Так стремится решить проблему управляемого культурогенеза современное мышление. Но мы видим и противоположный подход: не всеупрощающий рациональный разум, а творящая инстанция сознания – Воля, точнее, волюнтаризированное Сознание, становится претендентом на управление культурогенезом. Но это особое управление, не обрезающее, а выявляющее потенции Культуры, в том числе и те, что до этого находились в не-проявленном состоянии.

7.5. До появления Технологий над Культурой находилась Истина, а под Культурой – Хаос. Культура создает броню, защищающую Сознание от Хаоса – четкие рафинированные процедуры развертывания смыслов во вневременные стабильные формы, нормативы и правила, заклинающие Хаос, повторяя стратегию Сознания в отношении Тьмы Кромешной. Языковые конфигурации, существующие сами по себе, вне всякой связи с Хаосом, позволяют создавать правила и тем самым защищаться. Защищенная от Хаоса Культура выстраивает собственные формы, подчиненные смыслам. Но вместе с тем эта созданная Культурой броня возводит преграды по отношению и к Истине, которая не может быть отражена в локальных и стабильных формах, и к Воле, создающей новые формы и управляющей их изменчивостью. Защитившись от Хаоса, Культура перехватывает у него аспект принудительности и сама становится «мягким деспотом», «мягкой силой» по отношению к Сознанию. Осознание этого процесса приводит к восстаниям против власти Культуры, но до сих пор эти восстания лишь заменяли Культуру более простыми основаниями.

Культура – это деградация по сравнению с Церковью, а мир Технологий – деградация Культуры. Если Церковь приносит Истину, Культура – совершенное выражение смыслов, то Технологии – способы решения поставленных задач. Но пока еще Технологии оперируют лишь теми инструментами, что находятся у них «под рукой», «отходами» Культуры. Культура смотрит свысока на технику, поскольку Технологии не ищут Истину и не выражают совершенным образом смыслы – они лишь эффективно решают поставленные задачи. Но кто ставит задачи? Раньше это была привилегия Культуры, но с ее «горизонтализацией» возникает необходимость в новой инстанции, ставящей перед «как» цели: «что» и «зачем».

Культура – постоянная генерация новых форм, а значит, и новых правил, в том числе и правил нарушения правил, и правил преодоления правил. Правила нарушения правил не менее деспотичны, чем нарушаемые правила (мы можем наблюдать их нормативность на примерах современного искусства). Но после «горизонтализации» Культуры возникает и радикальный вопрос о действиях вне правил – а это либо подчинение Хаосу, либо подчинение Воле. Тема воли присутствует в Культуре, но эта воля – лишь отражение запредельной (для Культуры) Воли в формах Культуры.

У современного техногенеза есть существенное ограничение – использование инструментов анализа и проектирования, созданных Культурой к моменту наступления эпохи Технологий. В основе современных технологий лежит достаточно простой набор когнитивных (логических и образных) операций, но на самом деле эти операции – лишь начальный инструмент работы Технологий. Этих инструментов недостаточно для многих вещей: создания новых организмических технологий, технологий управления процессами в живых и социокультурных системах, управления такими системами, превышающими по своей сложности человека, как биосфера и цивилизации. Если подходящих инструментов нет, то они должны быть созданы, а для этого необходимы особые технологии порождения соответствующих когнитивных инструментов. Но это можно делать только с позиции-Над, с позиции Воли. Технологии, вышедшие из-под контроля Культуры, должны перейти под контроль Воли.

7.6. Природа и Традиции, и Модерна двояка. С одной стороны, Традиция задает предельные формы понимания Бытия, с другой – задает их принудительно. Задача Традиции – восстановить исходный статус человеческого сознания как свободного и творящего начала, но к этому статусу ведут принудительно транслируемые Культурой нормы.

Традиция ведет к свободе. Но она именно ведет, и статус того, кого привели к свободе, и того, кто сам пришел к свободе, различны. В основе бунта Модерна против Традиции лежит стремление превратить принудительный путь к Свободе в свободный акт. Предполагается, что Человек сам преодолевает ограничения, не подчиняется Традиции, а самостоятельно воспроизводит ее из самого себя. Для этого необходим акт Воли, но ее еще нужно пробудить. Воля может адекватно отразиться только в ясном сознании, свойственном далеко не всем людям. Поскольку Воля не пробуждена, она подменяется имитациями, и смутное сознание вместо акта воления довольствуется состоянием «Мне хочется». Исчезает обусловленность традиционными формами, но вместе с обусловленностью традиционными формами исчезает и понимание задачи. Запредельная цель замещается до-предельными задачами. Вместо прорыва начинается деградация. Нормативы разрушены, но на их место не пришла Воля.

Интеллектуальные и политические революции Модерна направлены против принудительности/обусловленности как таковой, но после победы революции обусловленность преодолевается контробусловленностью, которая абсолютизируется, и вместо того, чтобы служить лишь инструментом ниспровержения предыдущей принудительности, сама становится целью. Протестуя против обусловленности Культурой, Модерн переходит к более жестким и примитивным обусловленностям – обусловленностям экономическими и социальными формами, антропологией, расой, базовыми человеческими потребностями – видя в них источник Культуры, а значит, и более ценную инстанцию. Это и есть проявление архетипа Искажения, становящегося судьбой любого проекта Модерна.

Культура действительно формируется социальными отношениями и обусловлена антропологическими характеристиками созидающей культуру общности. Но эти факторы – лишь набор инструментов, которыми пользуется Культура. Модерн, начавшийся как бунт против аспектов принудительности церковных форм, бунтует против Церкви как таковой, а затем переходит к бунту против Культуры, видя в порожденных Культурой формах источник зависимости от нерефлектируемых факторов. Человек хочет действовать как свободное существо, но реальный статус его совершенно иной: Воля не пробуждена и подменяется своеволием и хаосом неосознаваемых желаний.

Этот факт осознается и формулируется в психоаналитическом дискурсе как господство бессознательных структур. Бессознательное становится ценностью. Неудача освобождения от обусловленности ведет к тезису о свободе воли как иллюзии, воля начинает пониматься лишь как способность к напряжению, но не как творящая свобода.

В бунте против устоявшихся культурных форм, против Традиции как таковой, в акценте на субъектности, на прозрачной рациональности, на расширении возможностей управления и социальными, и антропологическими процессами присутствует не только деградационный аспект, но и направленность прорыва сквозь формы, которые, будучи отражениями Истины, тем не менее самим фактом внешней индоктринации несут в себе нечто противоположное Истине о Свободе. Позитивные аспекты процесса модернизации заключаются как раз в его направленности на преодоление ограничивающих барьеров. Но при этом движении к пределу ценностная высота теряется, цели подменяются средствами, а средства, освободившиеся от целей, создают предпосылки прихода эпохи Технологий, которая впитывает в себя двойственность Модерна.

Технологии можно понимать и как достижение антропологического дна, и как достижение границы, которую следует преодолеть. Эта потенциальная направленность на преодоление границ выводит нас за пределы схемы динамики социокультурных систем Питирима Сорокина – последовательной смены фаз, каждая из которых воспроизводит определенный способ осмысления реальности. Можно соотнести сорокинскую идеационную фазу с эпохой главенства Церкви в организации жизни цивилизации, идеалистическую – со временем преобладания Культуры, чувственную – с современным состоянием белых христианских цивилизаций с их игнорированием сверхчувственной реальности и сверхчувственных ценностей. При этом есть соблазн рассматривать Технологии как одну из сторон чувственной фазы, но в самой ориентации Технологий не на то «каков этот Мир», а на то, «как он создается», угадывается возможность «четвертой фазы» – фазы примата Воли и просвечивающейся сквозь технологический подход позиции-Над. Эта возможность может реализоваться (и в этом случае появится и четвертая политическая теория, и строительный материал для возведения Четвертого Рима), а может и нет (и тогда Технологии останутся технологиями обслуживания чувственной фазы).

В той исторической развилке, к которой подошли технологические цивилизации, центральной темой становится либо тема Воли (а значит, и преодоление сорокинского цикла), либо тема обслуживания хаотических и причудливых желаний (т. е. радикальная реализация чувственной фазы). Технологии могут «заморозить» на долгое время обедненные формы чувственной фазы, подчиниться рафинированному мышлению (процесс, который наблюдаем последние столетия), но могут стать и проекцией Воли.

Технологическая фаза может преодолеть и шпенглеровскую циклическую, и сорокинскую синусоидальную схематику. Но только в том случае, если Технологии осознают себя, свою специфику, свой высший источник – творящую Волю, и в основе Технологий окажется волевое порождение и развертывание новых смысловых конфигураций.