На ИВС прекрасная погода

Поболтав еще о всяких новостях, Олег вышел из радиорубки, а солдат-радист сидел не шевелясь, онемевший от услышанного.

Через неделю Серика перевели в Вишневку. А еще через неделю эфир засорил отборный мат командира отдельной роты. Он угрожал Барсукову, что оторвет ему голову и совершит половой акт самым извращенным способом при первой же встрече.

Олег довольно спокойно отнесся к психическому срыву коллеги и, посоветовав ему пока потренироваться в сексе с Сериком, отключил передатчик.

Через несколько месяцев понадобился комсорг полка, и на общем собрании командир вишневской роты взахлеб стал предлагать своего замполита. Олег, чувствуя себя виноватым перед Вишневкой, тоже встал и спел сказку про гениальность Серика.

Вундеркинд опять пошел на повышение.

Теперь, по прошествии времени, важный и надменный помощник начальника политотдела полка Муканов Серик смотрел вслед удаляющемуся Барсукову, последнему свидетелю его удачной карьеры.

– Ты будешь первым генералом суверенной страны! – ворчал на ходу уволенный капитан.

Барсуков отмаялся. В течение недели собрал свои пожитки и пропал из поля зрения бывших сослуживцев.

С двумя чемоданами капитан запаса появится на Севере, чтобы там начать новую жизнь.

Правда, перед северными широтами он посетит южные края бывшей империи в качестве контрактника в воюющем Таджикистане.

Там, в боевой неразберихе, было легче запросить из УВВ Казахстана и получить на руки личное дело, без которого устроиться или восстановиться в России было бы невозможно.

«Вербанулся» он у воинской кассы Свердловска. Загорелый подполковник с черными, как у афганца, усами, узнавши проблемы Олега, подмигнул капитану, предложив:

– Поехали со мной, а личное дело тебе добудем. А повоевать-то придется.

– Да мы как-то привычные, – улыбнулся в ответ капитан, – что конкретно?

– Сопровождение колон по трассе М41 Ош – Хорог. Сейчас Горно-Бадахшанская область в блокаде. Война там. Ну как? Порукам?

– Согласен! Контрабасом так контрабасом, но личное дело за вами! – пожав руку подполковнику, согласился Барсуков.

Офицер не обманул, и уже через семь месяцев в поезде Душанбе – Ленинград навоевавшийся Барсуков, как любимую девушку, гладил личное дело. Ему предстояла еще одна пересадка в Свердловске, и долгожданный Ханты-Мансийский автономный округ распластает свои объятия.

Стаж терять не хотелось, тем более до льготной пенсии оставалось дослужить четыре года, и капитан запаса подался в милицию, не предполагая, что новая работа затянет его по уши.

Здесь, работая командиром конвойного взвода, позже опером по малолеткам, старшим опером, а затем и заместителем начальника ИВС по оперативно-режимной работе, он наконец найдет то, что искал.

А искал он самого себя.

И уже через несколько лет он создаст себе такой имидж, что о повышении по службе не будет и речи, так как заменить его будет некем. Ему даже присвоят звание майора милиции на ступень выше, чтобы не сбежал с должности.

Барсуков станет вечным кумом, впоследствии смирившись со своей участью.

Глава 8

И. о. начальника ИВС майору милиции Барсукову О. А. от задержанного по ст. 122 УПК Ямщикова Л. В.

Заявление

Прошу содержать меня в отдельной камере, так как в общей камере я не могу находиться в связи со сложившимися жизненными обстоятельствами.

В моей просьбе прошу не отказать.

    Подпись.
    Дата

Ямщиков «заезжал» на подвал в бытность майора уже раза два.

В этот раз, находясь под подпиской «за хорошее оперативное поведение», совершил новую кражу, и опера, устав отмазывать его от следователей, закрыли своего тайного помощника в подвал.

Он по зековским меркам являлся «шкворным», и сидеть в общей камере для него было тяжко. Приходилось изо дня в день таскать бачок с отходами (парашу), выполнять черновую работу. Да и по своему положению ему строго запрещалось подходить к общаку, т. е. к столу в камере. Ел он в углу на корточках, не имел права брать сам вещи и продукты, имел свою ложку и кружку с чашкой, которые после приема пищи стояли под шконарем (лежаком).

Беды Лёни начались лет десять назад, когда он с группой подвыпивших друзей изнасиловал за клубом малолетку.

Таких преступлений случается тысячи, но Ямщиков не учел коварность ранее судимого отца потерпевшей.

После объявления приговора Лёньку с его подельниками закрыли в камеру, которая находилась в подвальном помещении здания районного суда.

Конвой беспечно в ожидании транспорта скучал в коридоре: на окнах в судебной камере надежные решетки, да и окно было на уровне с землей, и в него могла пролезть только кошка. Но раз могла пролезть кошка, то туда как раз вошел шланг от ассенизаторской машины, на которой приехал отец потерпевшей.

– Братва! – крикнул он в решетку окошка.

– Говори! – раздалось из камеры.

– Грев надо?

– Давай! Тусуй!

– Держите сидоры на букву «П»!

С этими словами представитель самосуда быстро подсоединил гофрированный шланг «говновозки» к бочке и спустил содержимое ГАЗ-52 в камеру. В итоге трое осужденных оказались по пояс в дерьме.

– Дерьмом пахнет! – сонно проговорил один из конвоиров, охранявших осужденных.

– Тебя не было, не пахло! – ответил ему сослуживец.

Но поссориться они не успели, т. к. пришлось спасаться бегством от разливающейся по коридору подвала вонючей жидкости.

Отцу малолетки дали пятнадцать суток за мелкое хулиганство, а Ямщиков и его два подельника из «порядочных» арестантов превратились в изгоев общества – шкварных.

Хоть и трудно было привыкать к новому «положению», но ничего не попишешь. Бывшие друзья по тюрьмам и воле махом отвернулись от сотоварища по несчастью, и Ямщикову ничего не оставалось, как собрать пожитки и «выломиться» из «порядочной хаты».

Теперь его могло принять только общество беженцев, таких же опущенных, как и он.

Барсуков вызвал Ямщиков на беседу.

Когда «беженец» вошел, у кума защемило сердце.

Грязный, в пиджаке на голое тело, в затасканном трико и в резиновых сапогах на босу ногу, Лёня был похож на окруженца.