Карты четырех царств. Серия «Срединное царство». Книга вторая

Вервр снова прощупал позвоночник. Долго примерялся, решая, стоит ли ломать два плотно сросшихся ребра, разделяя их и причиняя большую, но неизбежную боль. Ана сопела, держала Голоса за руку и очень за него переживала. По вздохам слышно – аж до слез.

– Останусь на три дня, – решил вервр и сместил седьмой позвонок, сразу лишив жертву сознания. – Тут чутье нужно… звериное. Старые переломы, всё срослось и наслоилось. В мягкую, как делают лекари людей, поздно править. Ана, прекрати рыдать.

– Я болю, – пропищала та в ответ и снова заныла.

– За него? – удивился вервр.

– А-ай… Да. О-ох…

– И как тебя наказывать, – разделяя два сросшихся позвонка и разводя их в нужное положение, пробормотал вервр. – Ты умудряешься казниться хуже, чем казнил бы даже я, даже решившись. Ладно, боли. Где Шельма?

– Тут же ж! – выдохнули в затылок.

Вервр рассмеялся, запоздало опознав и подкравшегося Шельму, и нож у самой своей спины, и то, как дрожит приготовленная к удару рука бывшего вора.

– Меня тут назвали лешим. Согласен?

– А кто же ж с бесами спорит, – усмехнулся Шельма. – Леший, значит, леший. Твою ж чешую, да хоть мертвяк, только лечи!

– Весь в маму, – промурлыкал вервр.

– Так у неё ж тебя и видел, – добавил Шельма. Помолчал и уточнил: – Давно.

– Значит, с этим разобрались, – проверяя спину, отметил вервр. – Нужна толстая кожа, вроде седельной. Прутья железные и ивовые. Сапожные нитки. Топорик. Деревяшки наподобие черенков от лопат… Корсет будем делать. Эй, – вервр дёрнул уголком губ, изображая для Аны подмигивание. – Он исчезает почти так же ловко, как я.

– Леший-Шель! – пискнула Ана, мигом забыв про слезы. Снова согнулась от близкой чужой боли. – Ой-ой… Ай!

– Видно, всем атлам в детстве кто-то должен сказать: обещай не играть в карты и иные азартные игры. И они в ответ…

– Ни-ког-да! Ни-ни… От-вет-ственность, – кусая губы, выдавила Ана, сперва медленно, а затем скороговоркой, глотая слоги длинного трудного слова.

– Да. Важнее подарка. Но я опять получаюсь виноватым. Так что подарок с меня. Думай, что бы ты хотела?

– К деду Ясе в гости, – сразу отозвалась Ана.

– Ещё до зимы? И не пойдём к западному морю?

– В гости! И палку.

– Да, я обещал ему узорную трость, – припомнил вервр. – Договорились.

Правка позвоночника длилась и длилась. Ана рыдала и пищала. Шельма вздыхал…

Наконец, переживший шок и боль Голос зашевелился, тихонько застонал. Он очнулся – потный с головы до пят, измученный и бессильный шевельнуть даже пальцем. Он дрожал, стучал зубами в ознобе и не знал к своему счастью: это лишь начало чёрной полосы жизни, именуемой лечением. Иногда лучше – не знать. Вервр усмехнулся и промолчал. Ана всхлипнула и больно стукнула по колену. Она, кажется, снова угадала несказанное вслух.

– Вот же ж! – с грохотом сваливая в кучу запрошенное, рявкнул Шельма. – Думал, бесы убивать годны, и только же ж.

– Бессмерть третьего царства древние атлы звали левой рукой лекаря, – согласился вервр. – Мы чуем смерть. Это наше: смотреть ей в глаза. Спорить за добычу даже с ней. Никто не живёт полнее вервров. Однажды ощутив себя высшим хищником, уже нельзя отказаться от… предназначения. Ана, ты слышала? Воля и ответственность.

Малышка отпустила руку Голоса, едва тот забылся обморочно-глубоким сном, и перебралась за спину вервра, ловко вползла к нему на плечи и принялась плести косички из отросших волос. Это имело бы смысл, если бы волосы, падая на лицо, мешали взгляду. Но слепой вервр не спорил, а зрячий Шельма не замечал: гнулся над коробом со склянками и свёртками, перебирал запасы и старался придумать, как бы ещё ослабить боль друга?

Вервр принюхался, пискнул и собрал эхо. Вечереет, туман копит впрок росу для травных ожерелий. Село засыпает… Сплетни временно иссякли, постоялый двор опустел. Только его хозяин вздыхает и учитывает ничтожный доход: много ли возьмёшь за морс? И с кого, если девочка оказалась под присмотром – страшно и подумать – лешего?

– Давным-давно к одной тете-глыбе пришёл… – вервр покривился, – ладно, прямо скажем, пришёл граф Рэкст. Ана, слушаешь? Это сказка. Рэкст получил приказ убить ребёнка. Было необоснованное подозрение на полную кровь, а еще большая игра одной ветви княжьей родни против другой. Он должен был убить. И никакого выбора. Он был зол. Что он – игрушка людям? Или оружие? Или их пёс?

– Плохая сказка! – засопела Ана.

– Рэкст навестил тётю-глыбу… Она та ещё зверюга, с чутьем… и Рэкст надеялся, что будет понят, не сказав лишнего. Ночью он взял большой нож и пошёл убивать. Но во дворце уже плакали. Говорили, ребёнок выпал с чердака, весь изломался, не узнать толком… и ещё его погрызли… не важно. Злая сказка. Это случилось шестнадцать лет назад. Рэкст не спрашивал, откуда тетя-глыба взяла труп ребёнка и куда дела живого, княжьего.

– Зачем… все это? – покривился Шельма и зло захлопнул короб.

– Тут начинается главная сказка, – вервр поднял палец, и Ана вцепилась в руку, дёрнула, требуя исправить всё плохое в истории. – Рэкст стал должником тёти. Годы шли. Однажды ему передали весть. Он помчался, – вервр усмехнулся и добавил для Аны: – и плащ его раздувался, как крылья, и волосы вбирали изморозь ночи, самой холодной за много лет. Рэкст видел, как тётя-глыба облила водой родного сына и выставила за дверь. Бес крался по крышам, пока мальчик мог идти. Босиком по льду… След получался кровавый, и сдирал пацан не кожу с пяток, а остатки тепла с души… Из-за старого долга перед тётей-глыбой бесу пришлось пристраивать её замёрзшего сына в дом хэша. Тот хэш выставил условие: Рэкст не переступит границ его владений, пока сам хозяин или его старший ученик не пригласят. И стал ворёнок жить на новом месте, и вырос из него человек. Кто бы мог такого ожидать, а?

Вервр замолчал. Ана пощекотала ладонь, хихикнула. Наклонилась и кувырком спустилась с плеч вервра, шмякнулась об пол, не особенно усердно пружиня руками и ногами. Ткнула Шельму локтем в бок – мол, хвали сказку! Бывший вор вздрогнул и очнулся.

– Вот же ж… я не сам допёр к Лофру? И мать моя же ж… во вилы! Эй, погоди. А дитя? Кровь княжья, тут не тьфу же ж, а прям плюха яду?

– Плюха яда. Именно. Незаконный сын якобы непорочной сестры якобы не претендующего на титул двоюродного брата нашего светлейшего выродка, – в улыбке вервра наметилась ядовитость. – Таким детям не дозволено жить. Даже слух о таких уже проблема… У него кровь белого лекаря от отца и крохотная толика золота от матери. Белое золото само по себе приговор. И без людских козней подобные дети чахнут. Я знаю двух уцелевших. Лионэла хэш Донго жива трудами моего врага Клога. Но как, без помощи целителей, смог дотянуть до нынешнего дня твой дружок Голос? У меня нюх на кровь, – вервр обнял Ану и закинул на плечо, чтобы она снова скатилась на пол. И еще раз, и еще. Время вечерней тренировки… – Травница Ула обладает способностями, достойными восхищения. Она рассмотрела тебя и выправила, хотя Шельма тебе было не имя и не прозвище, а фамильное призвание и кровное наследство. Но ты упрямец. Особенный: ты позволяешь выжить тем, кто обречён.

– И Голос что ж, ноб? – кое-как выдавил ошарашенный Шельма.

– Разве я даю ответы даром? Разве тебе есть, чем заплатить? – ядовито прошелестел вервр, медленно пронёс кулаки и впечатал Ане в лоб, контролируя то, как она блокирует и отводит руку, как ныряет под новый захват. – Нет, не справилась, надо мягче обводить и отслеживать локоть. Ещё раз. Ана, не отвлекайся!

– Бум! Хряп!

– Очень страшно, – вервр утёк из-под ответного удара и провёл болевой захват. – Не советую рассказывать о прошлом Голоса. Рано или поздно новая склока князей потребует новых жертв. Не втравливай этого ребёнка в дворцовые игры. И проследи, чтобы твоя мама промолчала. У старого князя нет годного наследника. За рассказ о прошлом могут предложить очень много золота. А на самом деле заберут жизнь. Вот зачем я сделал для тебя явным то, что стоило бы держать в тени.

Вервр проверил пульс под челюстью Голоса. Вслушался в ровное, медленное дыхание Шельмы: оправился от удивления и всё обдумал. Быстро…

– Вот теперь я ж верю, ну – про левую руку лекаря, – серьёзно сказал Шельма. Встал, поправил рубаху и поклонился. – Мамку предупрежу. Что ещё?

– Сообщение Лофру, но прежде… – подался вперёд вервр. – С кем он сводит моего Пэма? Как готовит к скачкам? Кто седок и нет ли у него хлыста? Доволен ли мой конь кормом и уходом? Сядь и расскажи толком!

Путь Ула. Карта менялы

Ул обнаружил: сквозь ничто, оказывается, иногда трудно продраться. Междумирье бывает тесным, удушающим. Оно осознанно и яростно противится атлу-наследнику, идущему к выбранной цели… И все же пустота без цвета, вкуса, запаха и ощущения времени – преодолима. Медленно, нехотя она уступает. По капле… если уместно и возможно представить себя родниковой водой, способной сквозить, чтобы однажды победно вырваться родником на поверхность. В новый мир. Очередной! Бессчётный… Сколько мгновений или лет минуло дома? Где он – дом? Даже эхо маминых мыслей сюда не добирается. Только изредка тепло трогает плечи.

Итак, новый мир. Первый шаг дался проще, чем прежде. К чудесам можно привыкнуть? Поверить без причин, по опыту нескольких удач, что тело снова перестроится, что будет посильно дышать, что ощущение холода или жары, в первый миг выжигающее кожу, затем сделается терпимым. И зрение не подведёт. Он – атл. То есть он почти что человек… и вместе с тем пока ничто не сломило его.

Ул открыл глаза, осмотрелся. Пожал плечами. Бывают и такие миры, оказывается: организованные, продуманные до самой малой мелочи. Чем-то похожие на дом хэша Хэйда, каким он мысленно представлялся Улу. Всё подчинено удобству для тела и ума. Всё уместно без вычурности. Но всё так упорядоченно, что вызывает отвращение!

Солнце даёт ровный свет, как закрытая матовым стеклом лампа. Фоном для солнца служит пустое, без единого облака, сталистое небо с едва намеченным оттенком голубизны.

Под ногами совершенно гладкий камень. Полупрозрачный, молочно-белый с серебряными и черными прожилками. Мир вблизи – плоский, глянцево-парадный и пустой, как бальная зала в утро праздника. Ни пылинки… Мир просматривается насквозь – удобно для наблюдения. При этом сам наблюдатель незрим. Так и предпочёл бы Дохлятина Хэйд!

Пространство на десять шагов от Ула подобно залу, а далее начинается лабиринт низких стен без крыш, чтобы где-то у горизонта в него вписался еще один такой же зал, и еще. Весь мир – залы, помещения и коридоры. В помещениях одинаковые столы. За столами – одинаковые фигуры. Всегда двое, мужчина и женщина. Лица лишены выражения.

Ул покачнулся, осознал усталость и шагнул – решив, что выберет направление случайно. Какая разница, узор мира вроде паркетной мозаики, повторяется бесконечно… И люди за столами – часть узора. Одинаковые, однажды созданные и неизменные… Хотя нет: на их лицах – под кожей? В слое камня? – непрерывно вершится изменение. Чем ближе стол, чем пристальнее Ул вглядывается, тем полнее лица подстраиваются под привычку смотрящего. Тем они человечнее…