Вошь на гребешке

– Мне такой – оружие? Вот разве камень для полировки когтей, – без радости хмыкнула Черна. – Если тихоня права, замок придется двигать на новое место. По осени – дурное дело, тяжкое. Не боишься, первый ученик?

– За тебя боюсь, за Тэру, за… за Милену особенно, – шепотом добавил Бэл. – Тэра не в уме, сам вижу. Чую. Только разве прорицателям это вредно? Она теперь в духе, сильно и глубоко в духе. Ни мутности, ни тьмы бессребренной. Пусть будет по воле её, я осознанно принимаю выбор Тэры.

– Принимай, умник. А мне интересно заломать зверюгу, – призналась Черна. – Ох и крупный он! Почти страшно, да? И вот: Ружана наша, похоже, опять жабьей икры[63 - Привычное выражение. Дети Нитля полагают, что икра имеет универсальное свойство усилителя слуха. Хотя это неверно. В стенах замка, и тем более в каминном зале, оно неэффективно.] нажралась, подслушивает. Иначе откуда бы ей знать то, что было сказано Йонгаром?

– Я разберусь с запасами икры. Со Светлом тоже поговорю, пусть вразумит. Нехорошо подслушивать.

– Где Тэра указала место для ошкуривания?

– На северной поляне, близ стен, – отозвался Бэл, охотно меняя тему. – Уже все готово, Врост вторую ночь бродит, совестит старые деревья, место выравнивает. Старательный парнишка и дар у него – ого-го, я ничего подобного не видывал.

– Много мы тут видывали, поверх крон[64 - Летать умеют многие дети Нитля. Во сне – так просто все. Наяву кое-кто помнит себя в полете, но правдива ли та память? Черна убеждена, что именно так. Полет – это дар востока.]. Ты ведь еще застал старые времена, когда можно было – поверх? Свободно…

– Снится иногда, – улыбнулся Бэл. – Но отчетливо не помню. Восток крепко встал на якоря[65 - Это не ошибка. Поставить на якоря – значит, принять должные меры. Но после этого пройдет немало времени, пока меры возымеют полное действие. Действительно плоским, лишенным уникальных особенностей силы и духа, востока стал лет за пятнадцать до этого разговора.], когда мне было совсем мало лет, что я могу помнить? Первый год в этом мире жил. Редко-редко ощущения приходят во снах, вызывают восторг и отчаяние. Мы утратили слишком многое тогда.

– Потому я вскрою ему шкуру, кем бы он ни был, – заверила себя Черна. – Где искать точку срыва?

– Скорее всего, загривок возле основания шеи, – с сомнением предположил Бэл.

Они миновали ворота и зашагали к опушке, постепенно забирая к востоку и не придерживаясь тропинок. Дуфф, растение ночное и довольно робкое, плотнее прильнул к телу, ощущая скорый рассвет и заодно желая согреться и попросить о защите. Он и туман-то напускал не со зла, просто норовил спрятаться, а люди иной раз по недоразумению связывали нападение крупного зверя и туман, возникший в нужном месте и создавший условия для коварной засады.

Утро высветляло горизонт и чернило кромку леса. Трава клонилась, выгибалась крутыми дугами, отягощенными бахромой росы и путаницей мокрой паутины. Природный туман, холодный, впитавший цвет нынешней луны и её беспокойство, клоками катился через луг, поддаваясь игре сонного ветерка, но застревая возле всякой преграды, будь то даже стебель сухого краснобыльника[66 - Высокая трава. Обычная, растет обширными купами, часто норовит занять холмы близ замков. Для травников мало интересна. По слухам, помогает гонять вшей. Но это недостоверная легенда, как и сами вши.]. Волглая трава без звука пропускала Черну, да еще и сторонилась, вздрагивая и роняя слезы росы: рудный крап та еще напасть, кого угодно попрет с обжитого места, удушая корни и срезая стебли. Его не то что трава, его вековые деревья опасаются. Прячут в сердце болотистого леса, баюкают, уговаривают не выказывать норов попусту.

Подготовленная поляна показалась из-за макушки пологого холма как-то сразу, будто устала прятаться. Черна приостановилась и осмотрелась. Широким узором лежали лозы жароцвета[67 - Весьма уважаемая вальзами запада лоза. Облегчает работы по спряжению миров и пространств, маркируя кромки и корнями укрепляя складки.], осенние, жухлые, но еще способные дать бледное лиловое свечение. Они сплетали рисунок исконных знаков единения сил и мирового выбора. Это было более чем странно: Черна никогда не знала колебаний при выборе. Теперь и здесь ей и выбирать-то нечего, затеянное Тэрой дело катится так споро, что поди останови.

Руннар неподвижно лежал вне узора, едва различимый в ночи древесных теней. Он тоже не выбирал, как все носители ошейников. Однако узор выложен полный, это долгий и утомительный труд, и вряд ли кто-то свершил бы его без помощи вальзов замка, самой Тэры и её гостя Йонгара. Дело уже исполнено до конца, до выправления границ силы, но и теперь вдоль лоз бродит Врост, изредка нагибается и поправляет листья. Под его пальцами синеватое сияние делается ярче, теплеет.

– Уговори Тэру встать у опушки, вон там, – велела Черна, с подозрением осмотрев поляну и не понимая, что скребет душу. – Хорошее место.

– В тени? Далеко от стен Файена, по другую сторону узора? – удивился Бэл. Вздохнул и кивнул. – Попробую. Ты как, приняла доспех?

– Он меня да, я его пока что не вполне, – Черна повела плечами и резко, по-звериному встряхнулась. Скинула плащ. – Видишь сам, крап лежит, как зализанный… Ничего, пообомнемся мы с ним, как нас… пообомнут.

– Ты уж… – Бэл запнулся, передумал желать всего того, что принято и что само на язык лезет, вроде удачи и выживания. Подобрал плащ и свернул, дав себе время выбрать слова. – Черна, ты самое непостижимое существо в нашем изменчивом мире. Я вальз, по первому лучу северный, пусть пока и не дорос до полноценного прорицания. Но я не ведаю о тебе ничего, ни в прошлом, ни в грядущем. Твоя дорога – целиком твое решение. Серебра на ней много, хотя в тебе вроде бы маловато жалости к бессильным и иного похожего. Никого из нас, предсказуемых и предсказующих, не слушай, войдя в узор. Даже меня не слушай. И не отвлекайся, что бы ни творилось тут.

– Хорошо сказал, легло на сердце, – похвалила Черна. Кивнула Вросту, бочком подбирающемуся поздороваться. – Как тебе в замке? По дому горюешь?

– Ты сядь, поворошу крап, плотновато он затянулся. Я бы тосковал, а вон – некогда. Полезный я получаюсь человек.

От сказанного малыш преисполнился некичливой гордости, порозовел ушами и принялся водить пальцами по дымчатому узору доспеха на спине и плечах. Мелкие корни подергивались, это было мучительно, но полезно: не все верно вросли в позвоночник, не все отзываются без задержки и опознаются, как часть временно единого существа. Черна еще раз тряхнула головой, крап на затылке взволновался, выбросил короткую щетину шипов.

– Приживается, – похвалила Черна то ли доспех, то ли пацана.

– Много от него не проси без нужды, вы срастались в спешке, он изрядно потянет на себя, – шепнул Врост. – Болота рядом нет, да и питался корень мало, а сам был пересохший, понимаешь?

– Возле Бэла стой и, если он начнет говорить, держись его стороны в споре, – строго велела Черна.

Хлопнула пацана по плечу. Теперь усилие контролировалось точно, Черна отметила это и довольно прижмурилась. Обернулась к замку. Как раз вовремя, чтобы пронаблюдать в меру торжественную процессию: Тэра шла пешком, Йонгар тащился следом и, по лицу видать, был недоволен совершенно всем. Роскошные сапоги мокли, чужая трава мстительно путала ноги. Сказанное хозяйкой замка за закрытыми дверями отравляло рассудок.

Ружана брела, вцепившись в локоть Светла и в открытую всхлипывая, словно к тому есть повод. На неё косились с неодобрением даже знакомые вальзы, а чужие, из свиты Йонгара, норовили без звука шептать прошения матери серебра. Мыслимо ли: плакать до боя, подсекая настрой и расплескивая чашу скудного осеннего света?

– Время уходит, – Тэра, глянула на юг со знакомым всем обитателям Файена прищуром дальновидения. – Спайка уплотняется. Черна, не облизывайся, я не враг тебе.

– Я избрал удобное место и приволок колоду, – встрял в разговор Бэл, торопясь исполнить обещание, данное приятельнице. – Прошу, наставница.

– Просит он, – Тэра поморщилась, не желая обходить узор и вступать в тень леса. – Помолчал бы, вот было б дело. А только сегодня все «бы» мимо нас летят со свистом.

Бормоча и вздыхая, сетуя на осеннюю погоду с угрозой дождя, Тэра все же исполнила просьбу ученика и пошла вдоль лоз.

«Первая дама круглого стола прорицателей», – грустно подумал Бэл, со смесью уважения и сожаления наблюдая за пожилой женщиной. Первая… Нет ей равных по силе дара, и прежде не было. Только вес у отрицания сделался не тот: двадцать сезонов назад за полированный каменный стол севера садились девять великих вальзов. Девять! Вместе они могли, поднапрягшись, составить круг и тускло, неполно – но все же пророчить. Теперь два замка опустели под натиском зимы и исподников[68 - Исконные враги Нитля. Их воззрения на мир и место в нем людей противоположны мнению живого леса и его обитателей. Конус тьмы и столп света, вечно соприкасающиеся в точке зенита и норовящие проверить, чей закон сильнее – так для себя именуют противостояние вальзы.], еще в двух пламя теплится фальшиво и тускло. Круг вальзов сделался неподобающе мал. Север обезлюдел. Еще бы! Даже не зная за собою полного дара, Бэл разбирал в прошлом и настоящем, а равно и в грядущем, кривые стволы судеб и поваленный бурелом, изуродованный многими ошибочными деяниями людей, имеющих власть ныне или прежде.

Худшее не иссякло: если сбудется вершимое ныне по воле той, кто себя называет королевой, если спайка окажется глубока и служители срединных земель сгребут из недр мировой прорехи тучную добычу, север утратит исконную природу неограниченной изменчивости. Ведь это секрет, ведомый всем: королева желает поставить север на якоря, хотя бы временно. Она опасается прорицателей и прорицаний, потому что верит в них и нуждается…

Если замысел королевы сбудется, сперва мир заупрямится, корни застонут… Но чуть погодя, может статься, после второй ловко пойманной спайки, север неизбежно встанет на якоря. И всё привычное, совершенно всё, придется забыть.

«Ослепнуть, оглохнуть и сгорбиться», – так описывал свои ощущения старый вальз востока, встреченный юным Бельком много лет назад в чужом, задичалом лесу. Вальз доживал век, слившись с дуплистым деревом и не желая ничего знать о мире, утратившем часть свободы. Старик был против заякоревания, но оказался в числе тех, чье слово при взвешивании не дотянуло до истины… Тэру тот старик именовал тварью из недр исподья. Это помнилось внятно – и непомерной детской обидой, и немотой отказа от возражений. Как можно спорить с умирающим?

– Спускайте уже, покуда я не задремала.

Бэл вздрогнул, отрешился от нахлынувших некстати воспоминаний и огляделся. Он, оказывается, без участия сознания все исполнил, как должно. Помог Тэре сесть на колоду, застланную собственной курткой. Пристроился за её правым плечом и вцепился в шею Вроста, не отпуская пацана прочь, как и просила Черна. Сама она – рослая, широкоплечая, в полном доспехе – уже стояла в узоре. Сизо-дымчатая, словно целиком выкованная из рудной крови. Даже глаза под защитными лепестками крапа тусклые. Взгляд – спокойный, лишь на самом дне тлеет искорка несуетливой готовности к бою.

Тэра нащупала на руке браслет, поправила и указала пальцем в узор. Руннар проснулся, гибко поднялся и шагнул, раздувая ноздри и поводя бронированными боками. Шипастый хвост прочертил на траве рваную рану следа… весь вполз в узор. Бэл ощутил укол животного ужаса: он отчетливо увидел, как Тэра прикусила губу и прикрыла глаза, ломая печать в узоре браслета. Никогда прежде хозяйка не допускала столь отчетливого проявления чувств. Получается, она не знает исхода боя? Вопреки общему мнению, она не ведет тонкую игру, не спасает свои влияние и замок: наоборот, совершает нечто безумное, но, вероятно, сочтенное неизбежным.

– Это же… Он – изнанка? Перевертыш[69 - Перевертышем можно стать, когда душа уйдет в пятки и проследует далее, поскольку произошел внутренний слом. Перевертышей обычно уничтожают сразу. Это закон Нитля: они неуправляемы и непобедимы. К тому же вероятность того, что душа уцелела, считается ничтожной.]? И браслет… никто не мог создать такого! – хрипло ужаснулся Йонгар, оборачиваясь от узора и едва успевая проследить, как остатки браслета рассыпаются бурым крошевом.

– Полвека назад – могли. Чистое серебро души прежней королевы и кровь моего сердца слиты и обращены в твердую форму даром утраченного для нас востока, – на губах Тэры мелькнула ядовитая улыбка, теперь хозяйка замка владела собою исключительно полно. – Ожидали иного? Увы, сделанного не вернуть, так что советую исполнить обещание… хотя бы ради собственного выживания.

Бэл опустил ладонь на рукоять рудного клинка и впервые со дня ковки ощутил общий пульс. Медленный, ровный. Кровь мира не склонна бешено мчаться по жилам. Кровь мира норовом сродни Черне – вскипает ох, как редко…

Руннар наклонился, опираясь о траву более короткими передними лапами, вытянул шею и басовито зарычал, вперяясь багровыми ожившими глазами во врага. Ошейник стек по его шее черной свернувшейся кровью, и теперь Бэл не сомневался: это кровь Тэры. Хозяйка смотрела на зверя неотрывно, сохраняя прежний покой. Йонгар сделался бледен: он тратил силы, исполняя обещание, и тем спасал свою жизнь, даруя узору непреодолимость границ. Каким бы ни был исходный замысел гостя, теперь Йонгар страстно желал оградить бой пределами узора лоз. В глазах приверженца западного луча читался страх, позорный страх слабого. И это было непостижимо: разве ничтожество осилит бремя взрослого дара вальза?

Черна встряхнулась, по позвоночнику наметился отстающий от тела валик колючек. Руннар нагнулся ниже, распахнул пасть. Почти неразличимым, стремительным движением бросил себя вперед, норовя по-простому проглотить врага. Мелкого: вся воительница свободно умещалась в багряном зеве. Она гибко уклонилась, пропустила зверя вплотную и рванула угол его губы, проверяя прочность шкуры в слабом, болезненном месте. Руннар взвыл, шкура оттянулась, скрипнула металлически – и выдержала.

Зверь долетел до кромки узора и оказался отброшен, Йонгар зашипел от боли, два вальза свиты подхватили его под плечи, осознав, что пора сплетать дар и стараться всем вместе.

– Что за шкура? Как пробить? – ужаснулся Светл.

– Не знаю, – сообщила Тэра, сохраняя ровный тон светской беседы и наблюдая, как клочьями летит трава: Руннар катался по лугу, подминал врага, ощетинив боковые гребни и стремительно разрезая воздух ударами хвоста. – Был бы способ, я сообщила бы ученице… Или применила давным-давно. Вы полагали моего зверька недоношенным драконом? Как глупо! Вам ли не знать, нет в мире драконов, есть лишь неструктурированная по сторонам света стихийная сила, именуемая для упрощения «дракон». Кстати, эти границы блокируют силу, ухудшая ситуацию для Черны. Вы сделали так в расчете на дракона? То есть отдали ему победу до боя… Как подло.

Черну припечатало к незримой границе, она резко выдохнула, звук получился похожим на мгновенный смешок – и Бэл осознал, разобрал по опыту долгого общения, как трудно приходится воительнице. То есть, в её собственном изложении такое безнадежное положение называлось бы «интересно», а то и «потрясающе!».

– Сдайся и выйди, он сам себя сожрет! – завизжала Ружана, пряча лицо в ладонях, но продолжая подглядывать за боем сквозь щели меж пальцами.

– Светл, уйми мелюзгу, – приказала Тэра, не оборачиваясь. – Уши болят.

– Надо помочь, – невпопад прошептал Светл, откликаясь на имя и совершенно не разбирая смысл приказа.

– Вы обманули меня, – хрипло выдавил Йонгар, завершив работу с барьером. – Такое не прощают. Вы…