В Италию. К себе

Бросаю салфетку на стол и прихожу в себя уже у каменного парапета, отгораживающего парк от реки, угадывающейся внизу в черной впадине. Ловлю воздух, как рыба, не могу надышаться.

– Давай! Это просто, – его голос тонет в моих волосах, он прижимает меня за плечи, стоя сзади, подойдя неслышно, как пантера.

– Я боюсь.

Я решилась признаться.

Он разворачивает меня к себе. Невероятно красивый на фоне огней и черных ветвей деревьев. Его глаза блестят, будто внутри них горит огонь.

– Я боюсь, – повторяю я, не сопротивляясь тому, что он прижимает меня к себе.

– Чего? – его губы касаются моих волос у виска.

Он так близко, как никогда и никто. Пронзительный взгляд гипнотизирует и не дает дышать. Руки держат так крепко, что внутри меня, на самом донышке, нарастает дрожь. Это страх оказаться слабой. Это страх потерять контроль. И это страх всеобъемлющий.

Когда я была одиннадцатилетней девочкой, в городе, где жил мой отец и мои бабушка с дедушкой, которых я никогда не видела, потому что родители были в разводе, мой дядя, случайно встреченный на улице, решил меня познакомить с ними. Я испугалась, я не соглашалась, но он тянул меня насильно, потом взял на руки, чтобы я не сбежала, и так нес до дома. Не помню, кричала я или нет, била его или нет, помню страх, который дал мне достаточно сил для того, чтобы вырваться и сбежать прямо от полуоткрытой двери моей незнакомой родни. Тогда был поздний вечер, и очень темно.

Страх выключает сознание и память, но включает защитные рефлексы. Почему сейчас они не сработали? Не могу пошевелить ни одним мускулом, даже поднять руку. Просто оцепенела. Сквозь какую-то туманную пелену, которая окутала меня, слышу голос, мягкий, тревожный, зовущий меня полушепотом, и прикосновение к щеке, легкое, как дыхание.

– Чего?

Даже не пытаюсь отвечать, знаю, что голос подведет. Хочу сбежать, как тогда.

– Я не знаю, – наконец, смогла произнести онемевшими губами.

Давид еще сильней прижимает меня к себе, я слышу его дыхание и губы, которые касаясь моей кожи, шепчут:

– Меня?

Он вокруг, он повсюду в эту минуту, только его воспринимает каждая клеточка моего тела. Тепло, запах, сила, что наполняет его ? только это я способна сейчас слышать. Вдруг чувствую его дрожь, и это настолько ошеломляет, что я невольно поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом. Испуганным взглядом, словно ждущим приговор.

– Нет, – шепчу я, опутанная страхом.

Разве можно объяснить его? Да, возможно, я просто слабый человек, который не может принимать решения, который стесняется чужих людей, который элементарно лишен коммуникабельности. Да, у меня сплошные недостатки, но бороться с ними уже слишком поздно. Неужели это все можно объяснить?

Усталость сковывает все мое существо, руки, ноги, голова, спина – все налилось каменной тяжестью. И то, что есть живое внутри меня, тоже сникло, как снег под лучами весеннего солнца. Я опускаю голову. Мне не хочется даже думать на эту тему.

Осталась пара дней, я закрою чемодан, оденусь потеплее и уеду домой. Это решенный вопрос. Для меня решенный. Сила сопротивления внутри меня начала просыпаться. Давида надо остановить, потому что мне кажется, это его слова и все, что он делает, виноваты в моем страхе. Я нахожу в себе силы и отступаю назад. Иду по темной узкой тропинке, ощущая под ногами каменные отшлифованные веками плиты. С обеих сторон недвижные кипарисы дышат и молчат. Они настолько огромны, что своими черными толстыми телами создают тесный коридор со стенами до самого неба. Куда ведет дорожка, наверное, не знает и тот, кто сажал эту аллею несколько веков назад. И я иду по ней, не зная куда, лишь бы быть подальше от этих жадных горящих и таких живых глаз Давида.

Он неслышно идет следом. Я не вижу его, но чувствую его за своей спиной. Чувства обострились так, что мне кажется, вот теперь я проснулась. Никакой пелены, никакого нереального мира. Я каждой клеточкой чувствую, вижу, слышу, ощущаю все, что вокруг. Запахи, звуки, шершавые камни под ногами и мягкие сухие лапы кипарисов, влажность воздуха, высоту неба надо мой, мне даже кажется, что я слышу шум далекого отсюда моря…

Мысли о море меня успокаивают. Почему-то само его существование вселяет в меня уверенность в чем-то вечном и незыблемом, как если бы летящему в бездну вдруг подставили под ноги спасительную поверхность.

Еще одна красивая площадка с видом на реку. Мраморная балюстрада и заросли плетущихся растений. Воздух Рима. Пытаюсь рассмотреть в черной пропасти внизу Тибр. Ничего не видно. Река течет, похожая на время, неспешная, размеренная, тихая.

Молчание наполняет все вокруг. Никто не решается нарушить его. И я не решаюсь взглянуть на Давида. Возможно, мне стыдно перед ним своей слабости и своей трусости. С другой стороны, утешаю я себя: во-первых, я женщина, мне позволительна слабость, во-вторых, никто, в том числе Давид, не может осуждать меня! Он сам попробовал бы переехать в какую-нибудь чужую страну, да еще в таком возрасте! Когда за плечами ровно половина жизни, а может и больше! Эти мысли вновь убеждают меня в собственной правоте. Va bene. Ладно.

Давид подходит ближе, на его лице невозможно прочитать его мысли. Смотрит на меня. Не достает сигареты. Я думаю об этом… сколько же времени прошло с того момента, как он последний раз курил? Когда мы ждали официанта? Полчаса или час? Иногда время делает скачок, и тебя охватывает ощущение, что за минуту прошла, по меньшей мере, целая жизнь. Вот, как сейчас.

– Значит «нет»…, – говорит он, заставляя меня отвернуться. – Скажи, как ты живешь? Я хочу знать это.

Простой вопрос, легкий. Мне не раз приходилось на него отвечать, правда, письменно. Не без цинизма отвечаю:

– Итак. Мой обычный день. Каждое утро я думаю, что новый день – это огромная сложность для меня. Обычно я встаю в семь тридцать, одеваюсь, причесываюсь, и сразу же пью кофе. Предпочитаю кофе с молоком и кусочком сыра. Все дни я хожу на работу, только понедельник – мой свободный день. Иду на работу пешком, потому что в моем городе нет ни автобуса, ни троллейбуса, ни трамвая. Я должна идти около двух километров, полчаса, но этот путь очень красив. Я вижу горы, реку, храмы, лодки, большие деревья. Когда прихожу в кабинет, сразу же включаю компьютер и читаю новости и почту. На работе я нахожусь с девяти до шести, потом возвращаюсь домой, где меня ждет кошка. Каждый вечер я занимаюсь итальянским: читаю, пишу, учу грамматические правила. И так больше семи месяцев. Почему все дни – это трудность для меня? Объясняю: у меня есть огромная мечта…, – здесь я пропускаю целый отрывок. – Но… она невозможна. «Пронзенный солнечным лучом, каждый одинок в сердце земли, и сразу же вечер».

– Что это? – спрашивает он, зажигая сигарету.

– Так… отрывок моего урока и восхитительная цитата одного итальянца в конце.

Я не знаю, что он хотел от меня услышать. Не кажется довольным. Курит, отвернувшись к реке. Я сижу на мраморной балюстраде, чувствуя ее холод.

– Тебе нравится? – продолжает он.

– Что? – искренне не понимаю я, о чем он спрашивает.

– Твоя жизнь?

Вижу его черные глаза с маленькими искорками внутри. Ждет ответа.

– Почему жизнь должна нравиться?

– То есть, ты принимаешь ее как испытание?

– Это так. Это правда. – Мне хочется сказать, что это правда не только для меня, а вообще, что так устроена жизнь, но мой язык слишком беден.

Смотрю на его недовольное лицо. Он не согласен. Что ж… это и следовало доказать: мы абсолютно разные. Разные миры, сложившиеся веками. Ничего общего. Сразу захотелось домой, я имею в виду отель.

– Поздно уже, – говорю я.

Перед моим лицом его кудрявая голова, низко опущенная. До меня, кажется, долетают аромат волос и обрывки его мыслей. Кожей ощущаю его недовольство.

– Хочешь вернуться? – говорит он, поднимая лицо, и я вижу его рядом с собой.

Киваю головой. Хотя, на самом деле, больше всего мне хочется сейчас дотронуться до его волос и щеки. Он не двигается, и мне поэтому никак не спуститься с парапета и не уйти.

– Когда я говорил о том, что хочу разговаривать с тобой о многих вещах – это правда. Но если ты уедешь, мы не сможем…

– Давид, – мне нравится произносить его имя, оно вызывает у меня улыбку. – Давид, я сказала, это невозможно.

– Почему?

– Я не знаю… по многим причинам.

– Например?

Мне нечего сказать.

– Например, моя виза кончается.