Потерян в море

– Какого черта?!

Фанатик так резко распахнул глаза и рывком сел, что хранитель едва успела спрятаться. Корабль совершил резкий крен, из-за чего несколько книг в беспорядке попадали на пол. Капитан торопливо встал, на ходу натягивая сапоги и кафтан. Снаружи долетали крики и ругань. Когда Грахго распахнул дверь, чтобы проверить в чем дело, шум стал явственнее. Каттальтта дождалась,пока каюта опустеет, и принялась за поиски. Сердце она нашла не сразу. Пришлось проверить стол, секретер и кровать. Только потом хранитель увидела неприметный шкафчик, встроенный над кроватью в стену. Буквально втиснув в него голову, Каттальтта увидела фиолетовую яшму. Она потянулась схватить ее, но браслеты, оплетающие руки и ноги, сковало арктическим холодом, не позволяя не только пошевелиться, но и вздохнуть.

***

Отверженный стойко пытался объяснить себе желание Грахго избавиться от верного корабля. Он искал в себе изъяны до самого утра, но так и не смог найти то, что именно бы не понравилось капитану. Эта несправедливость заставляла щупальца в гневе сжиматься, а канаты все сильнее оплетать мачты и реи. В итоге фрегат решил, что заслуживает получить ответы. В этот же миг корабль пришел в движение, вырывая штурвал из рук Тощего Тома, оплетая канатами Джодока и Ловкого Эра, которые первыми выскочили на палубу в желании узнать, что произошло.

– Чертов кракен! – удивленно воскликнул рулевой, вмиг растерявший все желание поспать.

Штурвал бешено вращался то в одну, то в другую сторону, не давая Тому ухватиться и выровнять фрегат. Из-за этого корабль болтало в разные стороны, лишая пиратов устойчивости.

– Хватит дурить!

Ловкий Эр, в отличии от Тощего, был куда изощреннее в своих фразах. Канаты подняли его между мачтами, спеленав, как ребенка, и не оставив даже шанса.

– Деревянная каракатица! Что б тебя короеды пожрали!

– Ругань не работает, Эр, – прохрипел Джодок, висевший неподалеку.

– Спалю все такелажи, осьминожья отрыжка!

Старпом продолжал брызгать злостью, безнадежно пытаясь вырваться из цепкой хватки корабля. Отверженный, планомерно пленящий команду, раскрыл пасть в немом рычании и потянулся к перепуганному юнге, пятившемуся к бочкам с водой. В это время Гарри-Порох отмахивался от настырного каната шомполом. Рядом, вооружившись половником и сковородой, пристроился Джулио.

– В сторону, Малёк!

Морган отбил канат, уже практически схвативший мальчишку, обухом топора, давая мелкому возможность спрятаться получше.

– Что здесь происходит? – голос капитана, застывшего у входа в каюту, был полон холодной ярости.

Фрегат оттолкнул юнгу и Гранта, уронил пойманных пиратов, паре из которых не повезло оказаться за бортом, и потянулся всеми канатами к Фанатику.

"Как ты мог?!"

– Что мог? – капитан смело шагнул вперёд и, не став сопротивляться, позволил Отверженному пленить себя под удивленные и непонимающие взгляды остальной команды, приходящей в себя.

"Бросить меня? Предать. Решить, что я тебе больше не нужен!"

Казалось, корабль и сам запутался, что из этого ранило его сильнее. Он источал боль и обиду, которую ощущали даже пираты, споро вытаскивающие из воды выпавших товарищей.

– С чего ты это взял? – спокойно спросил Грахго и поморщился, когда щупальца перехватили его вместо канатов, неаккуратно сжимая сильнее, чем было необходимо.

"Слышал."

Отверженный подтащил капитана к себе, усиливая хватку и вглядываясь в его лицо. Что он хотел там увидеть? Сожаления? Боль? Страх, что раскрыли? Или раскаяние? Корабль не знал. Он был готов ко всему, но все таки не ожидал, что Грахго устало улыбнется, разглядывая разгневанную морду осьминога с искренней теплотой.

– Как ты мог в это поверить, старик? – Фанатик вздохнул, прикрывая глаза и сдерживая стон. Отверженный сжал его особенно сильно, едва не ломая кости. – Я ведь обещал, что никогда не брошу тебя. Как ты мог это забыть? – вновь открыв глаза, Грахго посмотрел на фрегат с легким укором и осторожно коснулся его морды, протянутой рукой. – Как?

Такой простой вопрос пробудил у корабля давно забытые картины. Оживленный порт тонул от количества людей и кораблей, бросивших якорь. Между ними и пристанью сновали бесчисленные шлюпки. Уши Отверженного закладывало от гвалта. Валенсия, а это была именно она, – корабль точно помнил этот удивительный город, в порту которого никогда не отдавал швартовых, – жила в полную силу. Почему-то Отверженный был намного меньше, чем сейчас, и стоял он не на приколе или якоре, а на деревянной пристани. Перед ним, теребя в руках небольшой мешок, застыл Грахго. Он был значительно моложе, на лице еще не появились следы от кинжала, а улыбка казалась намного мягче и добрее.

– Не переживай, старик. Пусть капитан Гонсалес спустит с меня хоть три шкуры, но я вернусь домой, – Грахго улыбнулся дерзко и уверенно, но Отверженный слишком хорошо его знал, чтобы не заметить за показной бравадой грусть.

– Успеешь к свадьбе?

– Обижаешь. Не забудь отстирать парадный костюм от краски! Не хочу краснеть за тебя перед невестой.

– Мне будет тебя не хватать, – Отверженный крепко обнял Грахго, сдерживая подступающий к горлу ком.

– Я ведь не бросаю тебя. Никогда не брошу, – едва слышно ответил молодой человек.

Он оттолкнул от себя Отверженного и поспешил к шлюпке.

Фрегат удивленно моргнул, выныривая из внезапно свалившихся воспоминаний. Отверженный явственно ощущал: тепло, тоска и даже любовь Грахго оставались точно такими же, какими были много лет назад, когда он, будучи еще совсем юношей, стоял перед ним в порту Валенсии.

"Никогда не бросишь."

– Никогда.

Отверженный так быстро разжал щупальца, что чуть не уронил капитана в воду. Фанатик едва успел схватиться за бушприт, повиснув на нем из последних сил. Все тело болело после гневных объятий фрегата.

– Капитан! – Морган, держась за канат, протянул Грахго руку.

Капитан бы не смог дотянуться до нее. Но Отверженный, виновато пряча взгляд, подхватил Грахго и перенес на палубу. Там, капитан при помощи Моргана поднялся.

– Чего уставились, недоумки? – рявкнул Фанатик на команду. – Навести порядок на палубе! Худой Том! Якорь тебе в глотку, как долго корабль будет мотать из стороны в сторону, точно пьяного матроса в Гар-Нуэра?!

Пираты, невозмутимо пряча катласы и топоры, которыми собирались рубить щупальца фрегату, сразу же бросились выполнять команды капитана, кидая опасливые взгляды на притихшего Отверженного и злого, как тысяча чертей, Фанатика.

– Помочь, капитан? – предложил Морган. – Вам бы к Мяснику заглянуть.

– Нет. Займись кораблем.

Фанатик недобро усмехнулся. Прежде чем идти к судовому врачу, ему нужно было проверить каюту на наличие одного неугомонного духа, о котором Отверженный только что смущенно поведал.

***

Каюта встретила капитана умиротворяющей тишиной, ожидаемым беспорядком и завораживающим полумраком, который едва рассеивали нежные лучи восходящего солнца. Грахго, оглядывая разбросанные книги, помятые карты и растрепанный судовой журнал, тяжело вздохнул. Оставалось только порадоваться, что он не забыл, как часто это бывало, закрыть чернильницу, чем избавил свои вещи от безобразных клякс. Однако долго созерцать окружающий бардак капитан не смог. Его внимание привлекла фигура Каттальтты, пойманная с поличным и замороженная в весьма нелепой позе. Дух-хранитель опиралась одним коленом о кровать, пока носок другой ноги едва касался пола. Ее руки лежали на широкой деревянной окантовке, обрамляющей скрытый в стене ящик, а голова терялась за дверцей этого самого ящика, пока лианы художественно ниспадали по выгнутой спине на плечи и постель. Дымчатое темно-серое тело Каттальтты ныне было покрыто инеем, придавшим ему бело-голубой оттенок.

– Вроде древняя нить Топони, несущая на своих плечах столь тяжелое бремя, а выглядишь сейчас, как самый обычный вор Валенсии…

Голос Грахго был полон издевательской иронии, от которой дух злобно зашипел.

Помимо воли капитан вспомнил не только безобразно очаровательный преступный мир Валенсии, в которой жил долгие годы и суть которого смог изучить в полной мере. Вид скованного духа принес и более низменные, но такие сладкие воспоминания. Лучше приветливых портов Валенсии были только дикие прибрежные городки Нового Света, с распростертыми объятиями ждавшие смелых мореплавателей.

Хмыкнув, мужчина направился к кровати, попутно поднимая предметы, попадающиеся на пути. Книги и карты брал особенно бережно. Это отражалось в осторожных прикосновениях и неторопливости, словно бумага могла рассыпаться у него в руках от чрезмерных усилий. Пальцы с трепетной нежностью касались корешков, украшенных затейливыми подписями авторов. Здесь можно было увидеть комедийный роман Жана Реньяра и политическую аллегорию Франсуа Фенелона, творчество Сервантеса, Шекспира и остальных признанных и едва известных писателей прошлого века. Однако лишь на одном из них Фанатик задержался дольше прочих. Местами потертая от частого чтения, с треснутой и выцветшей обложкой пьеса Кальдерона замерла в руках.

– И где твоя язвительность? Даже ничего не скажешь, воришка? – положив стопку на стол, Грахго еще раз оглядел духа.

– Вор. Здесь. Ты! – несмотря на ярость и злость, голос хранителя звучал сдавленно и искаженно, с затяжными паузами между словами, делающими фразы прерывистыми и ломаными.